За оставшуюся часть ночи я добрался до первоначального места назначения. Убегать я сразу решил вниз по течению, ради скорости передвижения, хотя это немного уводило меня от прямого пути на Пеледор. Но ниже по реке стоял довольно большой город, Карон, тот, куда Дарен ездил за подарком. Там я думал пристроиться на какой-нибудь попутный транспорт. Грузовое сообщение между хлебной кирией Мей и столицей должно было быть оживленным. Конечно, так мне придется очень нелегко с кошками, но добираться по трем рекам самому на утлой лодочке было невыполнимой задачей. Физически я справиться мог, но скрыться от погони, да и от просто лихих людей даже не надеялся. В самом Кароне отсидеться я и не думал, слишком близко от замка, и искать меня будут в первую очередь там.

С рассветом я причалил к берегу недалеко от главной грузовой пристани, напоил кошек специально припасенной валерьянкой, дождался, когда они заснут, положил их в мешок, устроил поудобнее. Лодку вытащил на берег, постарался замаскировать в хилых прибрежных кустах. Хотел сначала и кошек там оставить, но побоялся, вдруг кто набредет, да и мало ли, вдруг прямо на отходящий транспорт попаду. Так что, навьючившись двумя мешками, пошагал к пристани. Лучшим вариантом было бы уплыть прямо отсюда, не показываясь лишний раз в городе.

На пристани уже появились первые люди. Я пошел вдоль берега, спрашивая подряд на каждом судне, куда они идут и не согласны ли взять пассажира. Оказалось, что в Пеледор идут сегодня утром две барки. На обе уже полным ходом шла погрузка. На первую меня не взяли, но на вторую согласились сразу, оговорив, что помимо скромной платы за проезд, я буду помогать на веслах, когда это понадобится. Отплытие ожидалось часа через три, и я решил пока отойти к своей лодочке и переждать там, чтобы не отсвечивать своим нездешним видом на пристани. Легкость, с которой мне пока все удавалось, вселяла нехорошие предчувствия, но ничего другого я придумать не мог. Теперь оставалось только ждать.

Солнце взошло уже высоко. Дарен, наверное, еще не проснулся, накануне он очень поздно заснул, но скоро этот неизбежный миг настанет. Я как наяву видел, как он открывает глаза, зевает, потягивается всем своим мощным телом. Как улыбается, вспоминая вчерашний день... Вот он встает, неторопливо одевается, он вообще обычно двигается размеренно и неспешно, но когда надо, проявляет просто молниеносную быстроту. Бреется, расчесывает свою роскошную гриву, иногда шипя и подергиваясь, — ночью ей изрядно досталось от меня. Вот он идет на кухню, спрашивает, завтракал ли уже я. Услышав, что нет, опять улыбается — заспался Дима, утомившись от ночных трудов. Просит собрать на поднос завтрак на двоих, заходит в мою комнату, еще улыбаясь, и... Дальше мое воображение трусливо отказалось работать. Я только надеялся, что он меня поймет. Что простит — нет, но что хотя бы постарается понять, что я не притворялся с ним, не изображал то, чего нет, а просто вот оказался такой сукой, которая может испытывать искренние чувства и наслаждаться близостью, продолжая считать любовника врагом и спокойно готовясь его обмануть. Но я был уверен, что то, что я бежал от генерала и империи, а не от него, Дарена Астиса, он точно поймет. И прощения просил не за побег, а за обман.

Обратно на пристань я пришел уже к отплытию. Мне указали на навес на корме, я там тихо пристроился. Кошки еще спали, попозже я думал разместить их где-нибудь понезаметнее среди груза. Отчалили, единственный парус надул круглое пузо, мерно заработали огромные весла. Дарен к этому времени, наверное, уже встал и, может, даже уже обнаружил мой побег. Я прошептал: «Прости», глядя в сторону замка, но перед собой ни в чем не раскаивался. Все равно у наших отношений не было будущего. Теперь остается только как-нибудь пережить это.

Плыли долго, почти шесть суток. Кошек от команды спрятать, конечно, не удалось, но моя заготовленная для персонала замка и даже пару раз пригодившаяся версия, что их привез откуда-то издалека мифический дядюшка, скрывшийся потом в неизвестном направлении, всех вполне устроила. А, когда, освоившись, они начали охотиться на в изобилии водившихся на зерновом судне грызунов и таскать свою добычу мне на погляд, команда прониклась к ним уважением. Особенно к Масе, не впечатлявшую размерами и мощью, но добычливостью превосходящую супруга раза в два. На дери здесь никто не говорил, но мой слегка модифицированный под дортон язык все понимали. Я сказал, что живу в Дерее, был в Кароне по делам, когда началась война, поиздержался, пережидая ее, и теперь на перекладных добираюсь домой. Легенда прокатила с легкостью, излишним любопытством и разговорчивостью здесь никто не страдал. Команда была малочисленная, заняты все были под завязку, несколько раз и мне пришлось посидеть на веслах. Я был только рад — непривычная тяжелая работа хорошо отвлекала от переживаний и тягостных размышлений.

Чем ближе становился Пеледор, тем больше я боялся, что на пристани меня встретит генерал с арестной командой. Свидетелей моего отбытия из Карона я постарался не оставить, но мало ли кто мог обратить на меня внимание. Пристрастно и качественно проведенное следствие наверняка обнаружит мою сделку по покупке лодки, а дальнейшее уже вычислят без труда. Несколько раз я подумывал сойти где-нибудь на берег и добираться до Пеледора по суше или вообще осесть в другом каком-нибудь городе покрупнее. Но это неизбежно привлекло бы внимание команды барки, и ехать по суше с кошками было все равно, что метить свой путь флажками. Оставалось только надеяться на скорость, с которой мне удалось скрыться, и на то, что никто не знает, куда точно я собираюсь ехать. Все-таки на проведение следствия и поездки туда-сюда требовалось время, и оно пока работало в мою пользу.

О Дарене я старался не думать, но мне это не удавалось. С каждым днем воспоминания становились только больнее и навязчивее. Сколько же их, оказывается, накопилось за всего лишь месяц с небольшим! Я не знал о нем ничего и, одновременно, знал так много. Я знал, как он дышит, как смотрит, как говорит. Я знал, чем он пахнет, и каков он на вкус и на ощупь. Я знал, какие сильные и нежные у него руки, какой горячий и властный рот, как он умеет двигаться внутри моего тела, то глубоко и сильно, то медленно и плавно, именно так, как мне сейчас надо. Я знал, как он умеет радовать и радоваться, каким бывает внимательным и заботливым, нежным и чувствительным, и как хорошо умеет скрывать эти свои качества. О том, что эти его качества могли проявляться только по отношению ко мне, я не думал, потому что не хотел так думать. И без того доставалось с лихвой. Но все-таки я считал, что мне повезло — он у меня был, а воспоминаний у меня никто не отнимет. Просто надо переждать, когда боль уйдет, а она уйдет, время все лечит.

Дождливым серым утром мы причалили на крайнюю пристань столичного грузового речного порта. Я попрощался с командой, выслушал комплименты кошкам и пошел в город. Мне удалось разузнать у матросов несколько адресов дешевых меблирашек и, что особенно меня обрадовало, мне указали на одного старичка, живущего в собственной лачуге недалеко от речного порта и пускающего постояльцев за скромную плату. Это было бы идеальным жильем для меня.

Я шел, накрывшись от дождя выпрошенной на барке дерюжкой, и мечтал о том, чтобы удалось сразу договориться со старичком. Потом начал думать, куда лучше податься, если со старичком не выгорит. Валерьянка надежно делала свое дело, кошки мирно дрыхли в своем мешке, ничто не отвлекало меня от моих приземленных, но жизненно необходимых насущных мыслей. И я даже не сразу поверил своим глазам, почти наткнувшись на одном из поворотов между многочисленными портовыми постройками на знакомую высокую фигуру. Но это был Дарен Астис, и он стоял передо мной, глядя на меня с таким же потрясением, как и я на него.

Глава 13.