Слава богу, валерьянка, или что-то на нее похожее, у Белина нашлась, и даже уже в настое.

С ней дело пошло легче. Барсик словил свой кайф и заснул. Больная, наконец, сумела удержать свои руки в контакте с ним на довольно долгое время.

Поить кота валерьянкой каждый день мне не хотелось, но как-то решать вопрос было надо, и, скрепя сердце, я предложил кире:

- Возьмите его с собой, в свои покои, старайтесь почаще его гладить. Я буду приходить каждый день, смотреть, как идут дела. Он быстро привыкнет к вашему присутствию.

Она согласилась. Я отнес спящего кота в ее будуар, уложил на диван.

- Он может начать метить мочой помещение, как свою новую территорию, придется вам это потерпеть. Надо внимательно следить и отмывать каждую метку, моча у них очень пахучая. Внимательно следите также и за его ящиком для туалета, он всегда должен быть чистым, иначе он справит нужду в другом месте. Лучше всего будет выпускать его во двор, но сначала он должен освоиться в доме. Я скажу, когда можно будет его выпускать. Он довольно агрессивен к чужим, может и укусить, и поцарапать. Это очень болезненно, когти и зубы у него острые. Советую не наказывать его физически, результат будет прямо противоположный.

Женщина молча слушала и кивала на каждый пункт моего инструктажа.

Я погладил Барсика по широкому лбу и вышел, не прощаясь. На душе было так тяжело, как будто я оставил его на растерзание врагам. Или, что вернее, как будто я добровольно капитулировал, сдался и теперь жертвовал им для спасения своей жизни.

Это иррациональное ощущение предательства никак меня не покидало, хотя умом я понимал, что дело как раз обстоит наоборот. Приручив Барсика, что много времени не займет - котяра был уверен в себе и в своей неотразимости, никого и ничего не боялся - они поймут, что вполне смогут обойтись без моей помощи. Котята быстро растут, Мася тоже постепенно возвращается к своему обычному робко-настороженному поведению. Если ее поймают, сопротивляться она не будет. А уж о котятах и речи нет, они бы и сейчас с удовольствием играли и всячески общались с кем придется, если бы им это позволялось.

Ценность же Ости продлится ровно до того момента, когда они окончательно уверятся, что ее состояние действительно улучшается от контакта с кошками. Дольше сохранять ее жизнь и благополучие лишится практического смысла.

О том, что может произойти с нами потом, я боялся думать. Генерал, не моргнув глазом, прикажет нас устранить, как ненужных свидетелей, если сочтет необходимым, в этом я не сомневался. И, пойдя на это сотрудничество, я, возможно, подписал нам с Ости смертный приговор в будущем. Но если бы я не стал сотрудничать, нас могли ликвидировать сразу, сочтя бесполезными и угрожающими репутации и общественному положению генерала. А так у нас еще оставался небольшой шанс найти союзника и выжить. Конечно, я мог ошибаться и сгущать краски, даже, учитывая мою склонность всегда ожидать худшего, скорее всего, это было так. Все-таки не настолько большой урон мы с Ости могли нанести, да и не такую уж жизненно важную для империи ценность представляли. Кармох – болезнь страшная, но редкая. Хотя, конечно, лекарство от нее иметь никто не откажется. Но сидеть сложа лапки и надеяться на лучший исход я просто не имел права. И в любом случае не хотел оставаться под властью генерала всю свою жизнь. Надо было что-то делать, но пока ничего не получалось, я даже не мог определиться, в каком направлении думать.

О том, что будущее у нас весьма туманное, если не сказать, страшное, говорило и то, что с нами продолжали общаться все те же люди, никаких новых лиц не появлялось. Нас продолжали держать взаперти, даже, проходя по дому под конвоем неизменного кивара Линдского, я никого не встречал. Похоже, генерал решил хранить все в полной тайне, и это меня пугало до потери самообладания. Первоначальный план наладить хорошие отношения с пациенткой тоже никак не удавалось воплотить. Общение с ней у меня было хоть и ежедневным, но коротким и проходило всегда при свидетелях – лекаре и конвоире. Да и женщина была настолько измучена и напугана своей болезнью, что ей, очевидно, не было дела ни до чего другого. Я уже почти отчаялся найти выход.

Так прошло несколько дней. Я весь издергался из-за мрачных мыслей, да и постоянное сидение взаперти сказывалось не лучшим образом ни на мне, ни на Ости. Чтобы не сорваться ненароком на девчонке, я предпочитал молчать. Ости ко мне тоже не лезла, играла с котятами, много спала. Хоть физическое состояние ее снова начало улучшаться, и это немного радовало. Барсик попривык к пациентке, и теперь более или менее спокойно давал себя гладить. Лучше кире Ордис, конечно, не становилось, но и ухудшения пока не было. С генералом я больше не встречался и не знал, радоваться этому или огорчаться.

Кроме госпожи Ордис, единственным человеком, с которым я вступал в непосредственный контакт, оставался капитан Дарен Астис. Воплощение всего имперского зла в нем я видеть уже перестал, но он продолжал бесить меня своей холодной вежливостью и невыразительным взглядом. От моих попыток расспросить его, он отделывался всегда одинаковыми словами, что отвечать на мои вопросы не уполномочен, или просто молчанием. И даже если бы я хотел наладить с ним более теплые отношения, я бы просто не знал, с какой стороны подступиться. Он был совершенно непроницаемым, как будто не имел никаких чувств или мыслей. Пока однажды…

В тот день я встал гораздо позже обычного, заснув только под утро из-за мучительных бесплодных раздумий. Я только вышел из ванной и, стоя в одних штанах, вытирал полотенцем волосы. Попав в Дерей, я ни разу их не стриг, сначала из экономии, потом потому, что захотелось попробовать носить длинные волосы, как многие здешние мужчины. Мне понравилось, и теперь мою голову украшала (я надеюсь) довольно густая, слегка вьющаяся каштановая гривка до плеч. Когда дверь открылась, я резко вскинул голову и успел поймать ошеломленное и даже восхищенное выражение на лице вошедшего капитана. Все это длилось буквально какие-то мгновения, но все же в увиденном я не сомневался. Лучис как-то сказал мне, что у меня красивое тело, но в одежде это трудно заметить. «Ты теряешься в одежде, - сказал он, любовно поглаживая меня по груди, - но ходи ты голым, тебе бы проходу не давали. У тебя очень соблазнительное тело, небольшое, тонкое, но сильное, упругие мышцы и кожа белая, гладкая…» Лично мне оно таким уж красивым не казалось, я считал себя слишком мелким и худосочным, но Лучису явно нравилось. Значит, и другому мужчине я мог показаться красивым и сексуальным?

В раздумьях о том, как использовать это открытие, я провел весь день. Выходило, использовать его я мог только одним образом – попробовать соблазнить моего конвоира и, как максимум, привлечь его на свою сторону, а как минимум, узнать хоть что-нибудь об уготованном нам будущем. Я, конечно, не Мата Хари, но в моей ситуации особенно выбирать методы не приходилось. Может, потом я и буду чувствовать себя шлюхой и винить себя в аморальном поведении, но я как-то сомневался, что буду это делать, если мое аморальное поведение поможет мне и Ости дожить до этого «потом». Хотя, и это более чем возможно, даже удачная попытка может не дать вообще никакого результата. Что называется, трахнет и забудет. Но ведь не попробуешь – не узнаешь? Все же разговорить мужчину в постели легче всего. И, положа руку на сердце, дать разок или даже несколько раз такому мужчине, как кивар Линдский, физически противно мне точно не будет. Главное, чтобы он взять захотел. А уж там природа поможет.

Цель была определена. Остались сущие пустяки – попробовать соблазнить наглухо закрытого в панцире офицерского и аристократического высокомерия, очень мне неприятного, хотя и привлекательного внешне, человека, видя его два раза в день по несколько минут. Причем проходили эти минуты в широком, хорошо освещенном, прямом, как стрела, коридоре и в комнате при постоянном присутствии десятилетней девочки. О будуаре киры Ордис я вообще молчу. А учитывая мой практически нулевой опыт в этом деле – Лучиса-то соблазнять особо не надо было – шансы на успех выходили вовсе микроскопическими. Но все же это было лучше, чем ничего.