Он застал Кэти в ее старом платье, она рылась в тканях и оживленно разговаривала с мастерицей.

— Здесь есть очень хорошенькие ткани, — возбужденно сказала Кэти, — но одного платья мне достаточно. Вполне достаточно.

Но Тони был неумолим. Он заставил ее выбрать два отреза и заказать из них платья. На все это и на споры с хозяйкой ушло немало времени, но — наконец сошлись — шелковое платье они взяли за пятьсот лир, а за остальные разговор о цене отложили до тех пор, пока заказ не будет выполнен и одобрен. Кэти взяла шелковое платье и еще раз прикинула его перед зеркалом.

— Тебе бы хотелось надеть его сейчас, — спросил Тони, — или недостатки, которых я не замечаю, так велики, что нужно их сначала исправить?

— А ты не будешь считать меня пустой модницей, если я надену его сейчас?

— Да это как раз то, чего я хочу. Вели им завернуть твое старое платье.

Кэти снова переоделась. Она стояла, поглаживая шелк и любуясь собой.

— Закрой, пожалуйста, на минутку глаза, — сказал Тони и надел ей на шею ожерелье. — Подходит? — спросил он с беспокойством. — Я условился, что если тебе не понравится, можно будет обменять на что-нибудь другое.

— Даже если бы оно было безобразно, я бы ни за что его не поменяла, потому что его выбрал ты, — сказала Кэти, украдкой целуя Тони, когда мастерица повернулась к ним спиной, — но оно чудесное и, по-моему, очень подходит к платью.

— Это, пожалуй, нельзя назвать свадебным подарком, — сказал Тони. — Да я и терпеть не могу свадеб, а ты? Я имею в виду официальные. Пусть это будет моим подарком в ознаменование нашего грешного союза.

— Ты хочешь сказать — любовного союза. Я не чувствую себя грешной, я чувствую себя прекрасной и даже испытываю снисходительную жалость к остальному миру.

— Я тоже не чувствую себя грешным, — сказал Тони, — да, правду сказать, и раньше никогда не чувствовал. Со мной бывало, что я считал себя глупым, подлым или злым, что заблуждался и жалею об этом. Но как я рад, что тебе нравится это ожерелье.

Он положил ей в руку бумажку в тысячу лир и сказал:

— Заплати, пожалуйста, сама за платье. И положи сдачу в свою сумку. У меня в бумажнике такая куча всяких вещей, что не хватает места. Кроме того, они могут пригодиться тебе на какие-нибудь мелочи, когда меня с тобой не окажется.

Из мастерской дамского платья они пошли в бельевой магазин, который им рекомендовала мастерица. Кэти протестовала и отказывалась, но Тони настоял, чтобы она выбрала и купила себе то, что ей нравится, не обращая внимания на цену. Тони понимал, что ведет себя расточительно, но ведь человек женится не больше пяти-шести раз в жизни, сказал он Кэти, надо же им отпраздновать лучший из браков.

— Кроме того, — добавил он, когда она смущенно и нерешительно отодвинула очень красивый вышитый гарнитур, — помни, что смотреть на эти вещи придется мне, а не тебе. — Здесь он снова прибегнул к маневру с бумажкой в тысячу лир, а затем, когда они вошли в парфюмерный магазин, предоставил Кэти самой выбирать себе кремы, духи и тому подобное.

— Здесь уж ты выбирай сама, — сказал он, — мои скудные сведения в области женского реквизита уже иссякли. Я не знаю, что ты любишь. Только не стесняйся, бери все, что тебе хочется. Мне кажется, у них главным образом немецкие товары.

Когда они, смеясь и болтая, вышли с покупками на улицу, на колокольне маленькой церкви, которую Эа гордо величал своим собором, ударил колокол, и тут же к его звону присоединились колокола двух других церквей.

— Боже мой, — сказал Тони, взглянув на часы, — уже двенадцать. Как быстро пролетело утро. Нам придется взять фиакр, Кэти. Постой. Тебе ничего больше не нужно? Ах да, знаю, зонтик. Везти его отсюда с собой ни к чему, так что мы купим дешевый, который можно бросить. Пойдем.

— Знаешь, — сказал Тони, когда они ехали в фиакре, — я еду в верхнюю деревню четвертый раз в моей жизни, а с тобой впервые. Я ясно помню те три поездки, и особенно памятна будет мне эта, самая лучшая. Первый раз я ехал в девятьсот четырнадцатом году и упивался всей этой красотой; мне и не снилось, что я встречу здесь тебя. Второй раз это было после войны, когда я приехал проститься со всем тем, что мне было дорого, проститься с этими местами, которые полны воспоминаний о тебе. А третий раз — это было вчера. А кажется так давно! Неужели это было только вчера? Ты в этом уверена, Кэти? Я, кажется, слишком много болтаю и не даю тебе слова сказать.

— Нет, ты не слишком много болтаешь, — ответила, смеясь, Кэти, — и, конечно, я уверена, что ты приехал только вчера. Ах, Тони, могли ли мы мечтать с тобой о таком счастье, о таком великом счастье? Я ненавижу страдания и нищету, боль и унижения, я не верю, что это возвышает человека, и все-таки я сегодня утром подумала, что если бы и ты и я не опустились в самые глубины несчастий, мы не могли бы вознестись на такую высоту блаженства.

— Не знаю, — задумчиво ответил Тони, — мы никогда не узнаем, что мы потеряли и что выиграли, потому что мы не можем угадать, как сложилась бы наша жизнь, если бы нас не разлучил так жестоко тысяча девятьсот четырнадцатый год. Может быть, мы были так молоды и глупы, что не сумели бы сохранить свое драгоценное счастье, а может быть, обрели бы нечто такое, о чем не в состоянии и мечтать. Ну, а что до сегодняшнего утра, то делать покупки — вещь, конечно, приятная, но это примитивное удовольствие. И я, в сущности, наслаждался не вещами, а тем, что я тебе их дарил, а ты наслаждалась той радостью, которую доставляла мне, принимая их. Ты знаешь, мне кажется, это редкое качество у женщин.

Я имею в виду не принятие в дар каких-то ценных вещей или дорогих подношений, на это как раз самые подлые из баб большие мастерицы. Я имею в виду принятие в дар самого мужчины. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Что мы, женщины, свыклись с тем, что должны отдаваться, и сами наслаждаемся этим, утратив способность или, вернее, смирение, с каким следует принимать в дар отдающего себя мужчину. Так я тебя поняла?

— Да, что-то в этом роде, хотя ты чересчур упрощаешь. Вещи, которые мы купили сегодня, имеют для меня только символическую ценность. В любой момент, если бы ты настояла, могла бы пощадить мой кошелек и испортить мне утро. Но ты этого не сделала. Моя жизнь, мое тело, мой разум и все мое существо гораздо более ценны, чем весь тот бумажный хлам, которым мы сегодня сорили, и если ты можешь принять их, — а я знаю, что ты примешь с такой же прелестной грацией, как ты принимала сегодня мои подарки в ознаменование нашего любовного союза, — значит, ты на самом деле отдаешь себя. Как плохо я выражаю свои мысли!

Кэти не ответила, но взяла его руку и поцеловала ее.

«Какое мещанство с моей стороны все эти разговоры о деньгах, — подумал Тони, умываясь перед завтраком. — Она так просто и естественно относится ко всему этому и с такой чистосердечной радостью принимает то немногое, что я могу ей дать. Она не чувствует себя униженной, и у нее нет никакой ложной скромности. Мне кажется, ей приятнее разделять со мной мой обед, мое вино и носить те жалкие платья, которые я могу ей дать, чем если бы это все было ее собственное. Но, черт возьми, нельзя совать мелочь герцогине. И какой я болван, — я забыл купить ей новую шляпу, но она так мила в своей старой».