- Я… никого не целовал здесь… не умею… - Дима коснулся гладящей его пах руки Александра и накрыл своей, повёл чуть ниже. Сжал себя и закусил губы, чтобы сдержать громкий стон.
- Научишься, - Александр свободной рукой откинул чёлку с Диминого лба и поцеловал покрывшуюся испариной кожу. – У нас ещё много времени.
- Давай… - Дима притянул его за шею и сам поцеловал. – Я уже проснулся. Трахни меня так, как ты хочешь.
- Я всегда делаю то, что хочу, - усмехнулся Александр и, приподняв Диму за спину, усадил к себе на колени. – Попробуй сам, только не спеши.
Вино по-прежнему кружило голову, тело было лёгкое и податливое, как из пластилина, расслабленное и собранное одновременно. Дима крепко обнял Александра за шею и почти перестал дышать, принимая его в себя.
- Двигайся, - выдохнул Александр, подхватывая Димины ягодицы и сильно сминая их - останутся синяки, ну и чёрт с ними. Дима слегка приподнялся, следуя за руками Александра, а потом снова опустился, дыхание сбилось на короткие вдохи и громкие выдохи. А потом всё куда-то уплыло и стало хорошо и бесконечно.
Когда Дима открыл глаза, было уже утро, и привычно гудел работающий ноут.
- Как же тебя надо трахнуть, чтобы ты не работал утром? – откровенно зевая, протянул Дима, пытаясь выпутаться из лёгкого покрывала.
- Трахнуть утром, - улыбнулся Александр, не отрываясь от гиперважного письма. – Могу и этому научить.
- Ну уж нет, - разминая затёкшие мышцы на плечах, усмехнулся Дима. – Лучше работай, милый. А то я до дома не доживу с твоими уроками.
Часть 17.Флоренция-2.
Дима смотрел в зеркало и медленно бледнел. Глаза те же, губы, нос, даже две веснушки на лбу – всё своё, родное, до боли знакомое и годами изученное. Но общее впечатление, так сказать, аура – изменилось напрочь. И дело было не в открытых ушах и лбе, а в том, что лицо стало производить впечатление подсвеченного изнутри. Словно тонкая керамическая маска, сквозь которую смотрят на свет.
- Бениссимо! Бениссимо, ми чико аморэ! – звенел где-то в области правого полушария мозга голос активно жестикулирующего Антонио. И ещё он опасно клацал маленькими длинными ножницами около самого Диминого носа.
- Это же… - голос неожиданно жалобно пискнул, и Дима громко кашлянул, прочищая горло, чтобы договорить: – Полный ****ец…
- Что? Не понял… - Антонио всем своими длинным гибким телом изобразил удивление и растерянность. В голове Димы мгновенно пробежала мысль об уехавшем цирке и задержавшемся клоуне.
- ****ец, говорю, - спокойно повторил Дима и провёл рукой по тому, что осталось от волос – почти ничего, сообщила рука неверящим глазам. И они вместе, наконец, догнали, что «слегка укоротить чёлку» можно и таким радикальным способом. А что? Никто не говорил Антонио, что стричь налысо не нужно.
- Такой стиль, твой стиль - открытое лицо, высокий лоб, красивый, зачем прятать? Ди-и-ма-а… - Антонио явно расстроился, но, несмотря на это, изобразить радость у Димы не получилось, увы. – Са-а-ша, а ты что скажешь?
Дима вздрогнул и поднял взгляд, посмотрел в зеркало чуть выше уровня своих ставших просто огромными глаз и ярко очерченных бровей. И увидел Александра, стоящего рядом с вешалкой для рабочей парикмахерской одежды. Дима смотрел на его снисходительную улыбку и думал, что вот сейчас точно заплачет. Ну всегда у него так по-дурацки получается. На похоронах плакать нельзя себе позволить, а вот из-за каких-то волос – пожалуйста, ещё чуть-чуть, и сопли распустятся до колена. Дима отвёл взгляд, чтобы собраться и проглотить противный комок в горле, и встал с кресла. Антонио молча распаковал его из накидки и с искренним сожалением и где-то даже испугом посмотрел на Александра, очевидно, в ожидании и его убийственной реакции. Ясно же, что мальчик-любовник недоволен.
- Мне нравится, Тони. Ты, как всегда, проницателен.
Антонио - вот же подхалим - мгновенно расплылся в счастливейшей улыбке и опять загоготал что-то про своё видение мира, людей и знание сокровенных секретов. Дима сдержанно закусил губу и почувствовал, что начинает закипать. В конце концов, это его волосы и его лицо! Такие молодцы, блин. Довольны друг другом - мастер и заказчик. Зашибись. А он сам так… расходный материал.
- Приеду домой и призовусь с горя, - зло усмехнулся Дима, перекидывая лямку своей спортивной сумки через плечо. – Будешь ждать меня два года и писать письма куда-нибудь в Сибирь.
Александр приобнял опять эффектно расстроившегося Антонио за плечи и сказал что-то по-итальянски. Дима не стал дожидаться восторженного ответа и рванул дверь. В лицо ударил свежий утренний воздух, в который вплелись тёплые ароматы флорентийских цветущих улиц. Всё-таки это сказочный город. И нет смысла портить себе настроение из-за чьей-то придури – много чести. Волосы отрастут быстро. Хотя обидно было не из-за них, по сути. Дима остановил цепочку рассуждений, потому как знал, во что она в очередной раз упрётся.
- И нафига ты из меня это сделал? – Дима отпрыгнул от догнавшего его Александра подальше, чтобы не позволить ему взять себя за руку.
- Что – это? – Александр достал из кармана телефон и посмотрел на дисплей. – Половина двенадцатого. У нас пятнадцать минут на прогулку, а потом обед в ресторане с оперой.
Дима почувствовал, как обида медленно, но верно хиреет, истончается, как только он представил накрытый стол: мясо, вино, зелень – всё в лучших традициях Тосканы. «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг!» - ехидненько подвывал внутренний голос вместо итальянской оперы.
- Чучело! – всплеснул Дима руками, останавливаясь посреди дороги. - Гопник какой-то… - тише добавил он.
Александр подошёл к Диме вплотную и провёл рукой от затылка по макушке. По телу со скоростью разорвавшейся бомбы пронеслась волна томительной дрожи.
- Здесь родничок, связь с космосом, - улыбнулся Александр и ненавязчиво увёл Диму с проезжей части. - Волосы мешают.
- Но у всех нормальных людей есть волосы, им почему-то не мешают, те же модели вообще по задницу отращивают, - обида всё ещё пыталась сказать своё веское слово, но ровно бьющееся сердце не желало поддерживать её. Александр всегда прав, и ему нравится… очень нравится эта «типа причёска». Дима никогда прежде не чувствовал такой солидарности, это было ошеломляющее открытие. Одно дело повторять в голове слова про любовь и прочие красивости, а совсем другое ощутить тем самым родничком, по которому столь нежно скользили подушечки его пальцев. Александру действительно нравится Дима. В любом виде, в любом проявлении, с волосами и без них, в любых шмотках и без них, сонный и бодрый, больной и здоровый, радостный, грустный, нервный, уставший…
- Потому что модели – это образы, и чтобы их создавать, нужен материал… - Александр вёл Диму по набережной Арно, и солнце светило навстречу, играло на перилах, сквозило в яркой сочной листве и весело вспыхивало на крышах домов, стоявших на противоположном берегу реки.
- Мне нравится, - вдруг проговорил Дима и, облокотившись на перила, поставил ногу на парапет и стал одного роста с Александром, удивлённо выгнувшим правую бровь. Фирменную правую бровь. – Всё нравится – и река, и город, и лето, и причёска, и ты… Будешь теперь любоваться моей бритой головой до скончания века.
Александр слегка улыбнулся и, обхватив Диму за пояс одной рукой, снял с парапета.
- Будем целоваться? – хихикнул тот, цепляясь руками за воротник рубашки Александра и приподнимаясь на цыпочках.
- Без вариантов.
В ресторане пели «Дорогой дальнею, да ночкой лунною…» Два стола, за которыми сидели русские туристы, подпевали что есть мочи, перекрывая своим нестройным, но очень душевным пением голоса оперных певцов – высокой темноволосой девушки в национальном костюме и коренастого кудрявого мальчика с холодными голубыми глазами. Глаза эти после каждой музыкальной фразы возвращались к Диме и вспыхивали неприкрытым азартом. Хищник на охоте, уловил Дима эмоцию, и ему стало не по себе. От него явно ждали какой-то реакции, провоцировали, и мешали наслаждаться разудалым весельем вокруг. Девушка заставила Александра хлопать в ладоши и помогать ей петь, было слышно, что русские слова она выучила исключительно по созвучиям, поэтому получалось смешно – пауз между словами не было. Она начинала фразу, а Александр должен был продолжить. Это было мило – девочка была довольна и воодушевлена, а Александр, ну как всегда, прекрасно вписался в действо.