— Эх ма, — говорит, — пройдусь окрест, покрасуюсь!
А штаны и впрямь хороши. Белые, как первый снежок, пушистые, тёплые! Идёт Заяц, и новые его штаны далеко-о видать, словно кто-то платочком машет.
Радуется Заяц:
— Пусть все видят, пусть все завидуют!
Ну, и конечно — увидели.
Только Зайчишка на поляну вышел, — Сова с дерева заметила. Кинулась вниз, когти нацелила, — вот-вот сгребёт! Еле увернулся Заяц, без памяти стреканул в кусты — да под ёлку, да под берёзку…
В берёзник выскочил — Лисица издалека приметила. Погналась со всех лап, от радости даже тявкает на бегу… Едва-едва упредил её Заяц, битый час кружил, пока не отстала Лисица.
На опушку леса вылетел — а тут нате вам: шагает к нему Охотничек с ружьецом. Вот сейчас, вот сейчас на мушку возьмёт!
Эх, кабы скинуть белые штаны!
Да не выскочишь из них.
Забился Зайчишка в самую глухую чащобу, схоронился в кустах за кочкой. Лежит — дрожит: как бы не заметил кто ненароком.
Понял теперь, что не для одной красоты белые штаны даются.
— Собралась я из рябины варенье варить, а кто-то самые крупные кисточки ощипал!
— Это дрозды прилетали.
— Собралась я варенье из рябины варить, а кто-то и средние кисточки ощипал, одни плохонькие оставил!
— Это щуры гостили.
— Собралась я варенье варить из рябины, а кто-то даже последочки ощипал. Ни ягодки не оставил!
— Это свиристели.
— Ишь сколько охотников до моей рябины! Друг за дружкой летят, без спросу едят и хозяйке не кланяются!
— Все звери от холода в норы попрятались, все птицы от голода чуть живы сидят. Одна ты, Ворона, во всё горло раскаркалась!
— А может, мне хуже всех?! Может, это я «карраул» кричу!
Растёт Камыш на озере. Кланяется от ветра. Качает метёлками.
— Метёлки, метёлки, вы что подметаете?
— Воду.
— Во-о-оду? Зачем же подметать воду?!
— Мусорная стала за лето. И трава на ней, и листья грязные, и тина зелёная, и ряска. А подметём — станет вода, как зеркальце!
— Да зачем нужна вода, как зеркальце?
— Пусть осеннее Солнышко в неё поглядится. Пускай птицы перед отлётом на себя поглядят. Да и мы, метёлки, наглядимся вволю, налюбуемся сами собой!
— Батюшки мои, пожар!! Батюшки мои, горим!.. Откуда-то дым страшный валит!
— Вона, из грибов. Только и всего.
— Ай, и верно! Из грибов-пузырей дым повалил! Это что же творится-то, милые мои?!
— А ничего. Лось проскакал. Грибы-дождевики растоптал.
— Дак почему ж они дымятся-то?!
— Тьфу ты! Да потому, что спелые! Это не дым валит, это споры грибные, семена грибные, по ветру летят!
— Ну, тогда вали, дым, гуще, грибов будет пуще!
— Ну-ка, Лось, почеши мне бок! Покрепче!
— Шух-шух… Ну, как?
— Слабо. Ты покрепче давай.
— Шух-шух!.. Ну, как?
— Говорю, покрепче.
— Шух!! Шух!! Шух!!. Ф-ф-у, неужто слабо?
— Конечно, слабо. Вот обида, понимаешь: на два вершка сала накопил, а под этим салом как раз и чешется!
Шёл Морозко первый раз по лесу и ноги промочил. На земле ещё осенние лужи были, в болотах — воды полно, а лесные озёра от ливней даже из берегов вышли.
А у Морозки ноги в валенках. Неспособно шлёпать.
Зачихал Морозко, носом захлюпал. А потом рассердился и начал рукавицами друг о дружку похлопывать. Как хлопнет — так ледяная крышка готова.
Для луж — маленькие крышечки понаделал.
Для болот — побольше крышки.
Для прудов и озёр — совсем большие крышки, крепкого зелёного льду.
Взял их Морозко в охапку и пошёл воду запечатывать.
— Сейчас, — говорит, — всю эту слякоть прикрою.
Наклонился над лужицей, крышечку примеривает.
А из лужицы слабенькие голосишки:
— Морозко, Морозко, не запечатывай лужу, не опускай крышечку!
Смотрит Морозко, а в луже всякой живности полно: тут и жуки-плавунцы, и жуки-водолюбы, и жуки-вертячки, тут водяные паучки, блошки да личинки… Снуют-суетятся!
— Хватит! — сказал Морозко. — Отжили. Всем вам крышка!
Примерился — хлоп! — и вмиг лужу запечатал.
Дальше идёт. К болоту выбрался.
— Сейчас, — говорит, — и здесь подберу крышечку!
А из болота голоса слышны:
— Морозко, Морозко, не опускай крышку, не запечатывай болото!
Глянь — и тут жителей полно: лягушки, тритоны, улитки копошатся.
— Хватит! — сказал Морозко. — Отжили. Всем вам крышка!
Примерился — хлоп! — и вмах болото запечатал.
Дальше идёт. На озеро вышел.
— Сейчас, — говорит, — самую большую крышку подыщу!
А из озера голоса слышны:
— Морозко, Морозко, не опускай крышку, не запечатывай озеро!
Глянь — рыб в озере полно. Тут и щуки, и окуни, и пескари, и мелюзга всякая, мальки-сеголетки.
— Хватит! — сказал Морозко. — Отжили! Всем вам крышка!
Примерился, прицелился — хлоп! — и легла на озеро толстая ледяная крышка.
— Вот так! — Морозко говорит. — Теперь моё времечко — по лесам да полям разгуливать. Захочу — помилую, а захочу — так всех погублю!
Похваляется Морозко, идёт по лесу, ледком похрустывает, по деревьям постукивает.
— Я один тут властелин!
И невдомёк Морозке, что все водяные жители живы-здоровы остались.
Жуки да личинки на дно опустились, в мягкий ил закопались.
Лягушки в тину зарылись, улитки вход в раковину известковыми дверцами закрыли.
Рыбы яму отыскали поглубже, улеглись рядком, спят.
А для тех, кто не спит, люди прорубь во льду устроили.
— Дышите себе, — говорят, — на здоровье!
Конечно, не слишком весёлое житьё подо льдом. Но ничего. До весны дотянуть можно.
А весна придёт — все Морозкины крышечки распечатает!
Дятел — Красная Шапка сел на кривую ёлку, хвостом подпёрся, башкой размахнулся:
«Тук-тук! Тук-тук!» — застучал носом.
Вдруг из-под ёлки, из-под корня-выворотня рычат сердито:
— Эт-та что за стук? Эт-та что за бряк? Кто это мне спать мешает?
— А сам-то, — Дятел спрашивает, — ты кто?
— Медведь. А ты Дятел, что ли?
— Дятел.
— Чего расстучался, длинноносый?
— Жуков да личинок ищу.
— Ступай отседа. Я уже в берлогу завалился, спать наладился, мне покой нужен. В другом месте стучи.
Делать нечего, полетел Дятел — Красная Шапка в другое место. На горелую сосну прилепился, хвостом подпёрся, носом заработал: «Тук-тук-тук!»
Вдруг из-под сосны, из тёмной норы, кричат недовольно:
— Кто это трещит, кто барабанит?!
— А ты сам кто?
— Барсук я! Барсук! А ты, не иначе, Дятел, пустая твоя башка!
— Чего злишься? Я жуков да личинок ищу.
— Пошёл вон! Зима на носу, я в нору забрался, спать навострился. Нечего тут мешать!
Взмахнул Дятел крыльями, полетел в другое место. На трухлявую берёзу сел.
«Тук-тук-тук-тук-тук!»
А из-под берёзы, из ямки между корней, пищат злым-презлым голоском:
— Кто колотит?! Кто звонит?! Кто барабанит?! Это Дятел, да? Ах ты, пустозвон, нос у тебя долог, да ум короток!
— Ох, батюшки… А ты сам кто?
— Ёжик я! Ёж!! Ёжище!!! Убирайся прочь сейчас же! У меня тут норка, я в листья закопался, спать собрался. Не смей будить!
— Да что же это? — Дятел говорит. — Здесь не стучи, там не стучи. А как мне кормиться-то?!
— Если спать не умеешь, — ёжик отвечает, — так веди себя тихо, смирно. Других не буди. Нельзя сейчас трескотню разводить. Все умные звери спят!