— Я хочу, хочу веселиться, понял?

Он подошел еще ближе.

— Ну, давай.

— Я не…

— Что не?

— … я не решилась.

Он обхватил руками ее плечи и повернул лицом к матрасу.

— Посмотри на Дженифер. Ей уже хорошо.

Кэрри посмотрела и отвела взгляд, который зафиксировал Дженифер, лежащую на спине в комбинации, которую она носила вместо платья, задранной до пояса. Ее колготки сеточкой были спущены до лодыжек. Ботинок «Док Мартенс», черный высокий мокасин и трусики были не сняты. «Бритоголовый» пытался залезть на Дженифер.

— Вот видишь?

— Что?

— Ей уже хорошо. Нам тоже может стать хорошо.

— Здесь есть?..

— Что есть?

— Другая комната?

— Нет.

— Ну, тогда…

— Ну, что тогда?

— Ну…

— Послушай, ты что, стесняешься или что?

— Нет. Да. Нет. Просто…

— Что?

Кэролин украдкой посмотрела в сторону Дженифер, чтобы увидеть, насколько далеко та зашла. Изменений в том, что она уже видела, не произошло. Джен по-прежнему была обута и в трусиках.

— Балдеют, да?

— Не знаю. Наверное.

Мальчик убрал руки с ее плеч, достал трубочку из кармана и чиркнул зажигалкой.

— На вот. Попробуй.

— Я не… Я не…

— Попробуй просто. Не понравится — тогда фиг с ним.

— А это не…

— Что?

— А не надо будет потом увеличивать дозу?

Он заржал:

— Тебя никто не принуждает увеличивать ее. Хочешь увеличивать — увеличивай, но тебя никто не заставляет это делать.

— Честно?

Он опять заржал.

— Честно? Что ты имеешь в виду — «честно»? Я что, похож на козла? — Теперь у него стал враждебный вид.

— Нет.

— Тогда что ты заладила: «честно, честно». Если я говорю что-то, то говорю прямо, и не надо переспрашивать, честно или нечестно.

— Ладно.

— Ладно?

— Я сказала ладно, понял?

Он стал подогревать чашечку трубки.

— Но…

Он протянул ей трубку.

— Я только… Я не…

Он взял ее подбородок и повернул лицо к себе, к трубке, Кэрри ударила его ногой в пах и побежала — прочь из квартиры, вниз по лестнице, из подъезда, из дома, на улицу. Там тоже было не лучшее место для нее. Потому что и там, в дверных проемах, на ступеньках, прислонившись к стенам, не в силах сдвинуться с места, были люди такие, как и он: мужчины, мальчики, одна-две девочки, зашипевшие на нее, насмехаясь и бросая злобные взгляды.

Глава 14

В Аспене и Вейли, и в Скво-Вэлей, и даже в Зурсе и Курчевале шутки были пропитаны духом города Спруса. Почему жители обратились в городской Совет с петицией заменить часы на городской ратуше? Потому, что эти часы были золотыми и изготовлены фирмой «Ролекс Ойстер». Кто одет в шубу и спускается с горы на коленях? Лыжник из Спруса. Сколько понадобится спрусян, чтобы приготовить мартини? Двое. Один смешивает джин и вермут, а второй летает за оливками на юг Франции.

Тед Скэлли ненавидел Спрус. Он ненавидел магазины и рестораны на Мейн-стрит, где в меню отсутствовали цены; магазинчики для гурманов, фуникулеры, с подогревающимися кабинками и сотрудницами в костюмах дня фигурного катания; полицейских, одетых в кроличьи шапки и с белыми высокими воротниками, в ярко-голубых лыжных куртках и джинсах.

Единственное, что Скэлли нравилось в Спрусе, так это аэропорт, оставшийся последним признаком тех дней, когда он любил этот город. Тогда это место знали пара сотен лыжников во всем мире, из них туда приезжали кататься на лыжах пара десятков; Мейн-стрит была в то время единственной улицей с одним баром и кафе (с ценами в меню, и шутили тогда всего лишь по поводу блюд, проставленных в нем), универсальным магазином и заправочной станцией; в городе был один-единственный полицейский, носивший шапку, джинсы «Левис», фланелевую рубашку, парку, выданную из армейских запасов. Летом парку сменял жакет из бараньей кожи, а шапку — кепка. Тогда на гору можно было добраться на подъемнике, который ломался по два-три раза на день. Принцы и виконтессы, шейхи и сенаторы были его подопечными, о них писали газеты, и он мог прочитать эти статьи.

Скэлли сидел на перилах забора за так называемым терминалом, сдирал облезавшую кожу с левой руки и наблюдал, как самолет «Хавиланд Оттер» летел над долиной. Опаленная солнцем рука от предплечья до кисти и боль в заднице были сувенирами, полученными от поездки из Мексики в автофургоне «Додж». Вез он три палки салями, два батона итальянского хлеба, мешок разной зелени, шесть кварт «Гаторады», аудиокассеты и девятьсот фунтов кокаина.

Удовольствием было даже пересечение границы. Особенно — пересечение границы, поскольку его сопровождал сам начальник полиции штата Халиско, имя которого так и осталось для него неизвестным.

«Оттер» коснулся взлетно-посадочной полосы, подпрыгнул, снова коснулся и снова подпрыгнул, опять коснулся полосы, уже не отрываясь от нее, задирая хвост все выше и выше. Пилот делал все, чтобы затормозить (разве что не делал этого ногами) и не выехать за пределы полосы, аэропорта и поля рядом с ним. Наблюдать за посадкой в аэропорту Спруса всегда было захватывающим зрелищем. Для него было наслаждением рассматривать лица пассажиров, выходящих из самолета. Существует шутка по этому поводу: «Кто изобрел валиум?» — «Первый пассажир, летевший на „Оттере“ в Спрус».

Сошли четыре пассажира. Очень тепло одетые для по-летнему теплого послеобеденного времени, ибо Спрус был облагодетельствован климатическими причудами в виде не тающего даже в июне снега на склонах гор. Выделить из прибывших нужного человека не составило труда: высокая и худая (свидетельство отсутствия аппетита) женщина, в жилете и Докинсах, которые, вероятно, стирались в «Перьере» или шампанском для придания им линялого цвета. Казалось, что ее голова не наклонялась совсем, так прямо она ее держала. Вся сочная и неистовая, она посылала сигналы — «укроти меня, укроти меня».

Скэлли соскочил с забора, обогнул почерневший бумажный плакат с надписью «Международный аэропорт Спрус», подал знак через стеклянную дверь и вошел внутрь. Здоровенный хмырь за стойкой оторвал глаза от «Наггет» и снова опустил их.

— Вы Скэлли, не так ли?

— Нет. — Он прошел в следующую стеклянную дверь.

Женщина, отмеченная им среди пассажиров, шла прямо на него.

— Скэлли?

— Тед. — Он улыбнулся.

В ответ ни имени, ни рукопожатия, ни улыбки.

— Добро пожаловать в Спрус.

Легкий вздох, говоривший о том, что она либо была здесь тысячу раз, либо очень хотела уйти отсюда.

— Хочется чего-нибудь поесть. Поехали в «Модз».

Она здесь не впервые. Из всех ресторанов и кафе, в меню которых отсутствовали цены, «Модз» (не имевший таблички на двери и номера телефона в телефонной книге) был тем местом, где цены казались более-менее приемлемыми для кошелька.

— Конечно.

Он взял из ее рук мягкую сумку «Виттон» и придержал для нее дверь. От незнакомки исходил приятный запах, ее собственный, а не запах духов.

Здоровенный хмырь вышел из-за стойки.

— Точно. Вы — Скэлли. Я видел вас один раз в Солнечной долине. Должна была быть ничья. Вы были на последнем этапе и растерялись — не прошли двое «ворот» и проиграли.

— A-а. Вы о том Скэлли? Так я его брат.

Мужчина скривил физиономию:

— Не знал, что у него есть брат.

— Понимаете, я был его сестрой, но потом сделал одну из тех операций.

Он был чудаковатым парнем, этот тип, — он даже не осмыслил критически ответ.

— Вы ее сделали некоторое время назад, не так ли?

— Верно. После того, как убил управляющего одного маленького аэропорта.

Мужчина отступил на шаг назад.

— А потом изнасиловал его в извращенной форме.

Теперь тип вернулся назад за стойку.

Она уже стояла у второй стеклянной двери, придерживая ее ботинком из шкурок ящериц.

— Эта сцена разыграна для меня?

Скэлли принял вес двери на себя и пропустил женщину вперед.

— Голубой фургон.