К счастью, однако, высшие положительные свойства русского народа — его религиозность, искание абсолютного добра, чуткость к искажениям добра злом и способность к высшим формам опыта — составляют основное содержание русской души, которое не может быть вытравлено сорокалетним господством советского режима. Сведения, доходящие до нас из СССР, убеждают в том, что перечисленные основные добрые свойства русского народа сохраняются в нем, и потому можно надеяться, что после падения советского режима христианские основы русской культуры возродятся. Тогда миссия русского народа, о которой говорили Достоевский и Вл. Соловьев, будет успешно осуществляться в жизни человечества.
Глава девятая 1. НЕДОСТАТОК СРЕДНЕЙ ОБЛАСТИ КУЛЬТУРЫ
Бердяев часто говорит о том, что русские не интересуются средней областью культуры: русские люди максималисты, им нужно «или все, или ничего». Поэтому материальная культура стоит в России на низком уровне развития. Русский народ до сих пор не овладел грандиозной территорией своего государства так, как это сделали, например, американцы в Соединенных Штатах. Правда, некоторым извинением этого недостатка могут служить большие трудности овладения природой в стране с таким климатом, как в значительной части России, где, например, в Сибири огромные пространства малопригодны для культуры вследствие вечной мерзлоты. Но даже и в Европейской России в местах, благоприятных для жизни, очень мало позаботился русский народ об удобствах для удовлетворения повседневных нужд. В России, например, очень мало хороших дорог; сельское население пользуется большей частью крайне неудобными проселочными дорогами. Особенно поражает грязь и беспорядочность деревенских улиц. Летом в бездождное время, когда дорога вне деревни вполне суха, очень часто внутри деревни она покрыта никогда не просыхающими грязными лужами. Проезжая через такую деревню, с удивлением думаешь, как возможно, чтобы обитатели деревни не соединились и общими усилиями не вымостили улицу, по которой они ежедневно должны ездить и ходить. Ответом на этот вопрос может служить рассказ Глеба Успенского в очерке «Общий взгляд на крестьянскую жизнь» (в серии рассказов «Крестьянин и крестьянский труд»). Успенский жил летом в Новгородской губернии в деревне, главным доходом которой была продажа сена с их лугов. Летом вывезти сено в город было невозможно, потому что дорога пролегала через болото и по ней нельзя было провезти тяжелый воз с сеном. Кулаки, пользуясь нуждой крестьян, скупали у них сено по пять — десять копеек за пуд и потом продавали его по тридцать копеек и более. Болото тянулось на протяжении одной четверти версты. Двадцать шесть дворов, из которых состояла деревня, могли бы засыпать болото на дороге, потратив на эту работу два воскресенья. Крестьянин Ермолаич, которому Успенский говорил о том, как легко жители деревни могли бы улучшить свое положение, исправив дорогу, ответил на это: «Захотели вы с нашим народом! Нешто наш народ присогласишь?»
Бедность, угнетающая русский народ, особенно крестьян и сельское духовенство, есть следствие многих условий, длительного крепостного права, общинного строя крестьян, малого плодородия почвы во многих губерниях, большой затраты сил государства на защиту от внешних врагов и т. п. Но, кроме перечисленных условий, бедность в значительной степени есть следствие малого интереса народа к материальной культуре. Беспечность русского человека выражается в нередко слышимых «авось», «небось»,
«ничего». И. А. Ильин говорит в своей книге «Сущность и своеобразие русской культуры», что русский человек обыкновенно преодолевает затруднения не путем дальновидного расчета и по заранее выработанному плану, а посредством импровизации в последнюю минуту (56).
Воля и мышление русского народа не дисциплинированы; характер русского человека обыкновенно не имеет строго выработанного содержания и формы. Легра в книге «L'âme russe» отмечает часто встречающуюся у русских людей резкую и неожиданную смену чувств и интересов. Поэтому, замечает он, русские, дав общание, часто не исполняют его (262).
Милюков говорит, что «такие наблюдатели и судьи, как Белинский и Достоевский, признали в конце концов самой коренной чертой русского национального характера способность усваивать всевозможные черты любого национального типа. Другими словами, наиболее выдающейся чертой русского народного склада оказалась полная неопределенность и отсутствие резко выраженного собственного национального обличья. За границей нередко можно натолкнуться на косвенное подтверждение этого вывода. В наших соотечественниках часто узнают русских только потому, что не могут заметить в них никаких резких национальных особенностей, которые бы обличали француза, англичанина, немца и вообще представителя какой‑либо культурной нации Европы» *.
Имея в виду невыработанность характера, князь Мышкин в романе «Идиот» говорит: «У меня жеста приличного, чувства меры нет», и Достоевский самого себя характеризует так же: «Формы, жеста не имею» (Письма. № 269. 8 мая 1867 г.).
Отсюда становятся понятными крайности отрицания, до которых способны доходить русские люди. Вспомним, например, Писарева, о котором будет речь в главе о нигилизме, или Льва Толстого, который, придя к крайнему морализму, стал отрицать все духовные ценности, не служащие непосредственно целям морали. Науку он считал порождением праздного любопытства, за исключением тех отделов ее, которые полезны для нравственности человека. Искусство он стал допускать лишь такое, которое служит популярному нравственному поучению, доступному даже и совсем необразованным людям. Музыку он любил, и когда к нему приезжал пианист Гольденвейзер, он с наслаждением слушал его игру. Однако в последнем периоде своей жизни, слушая исполнение им сонаты Бетховена, он сказал: «Как я испорчен! До сих пор эта музыка действует на меня» (об этом рассказывает Л. Сабанеев в своих очерках «Мои встречи»). Право, государство Толстой стал считать организованным насилием, имеющим целью защищать своекорыстные, порочные стремления. Любовь к отечеству он характеризует как нечто «отвратительное и жалкое». Все догматы и обряды религии, кроме морали, он начал решительно отвергать.
Не дорожа средней областью культуры, русский человек
________________
*Милюков П. Очерки русской культуры. Т. II. Введение. С. 7.
способен проповедовать и действительно совершать изумительные разрушения осуществленных уже культурных ценностей, как это можно было наблюдать, например, в начале большевистской революции, когда крестьяне, матросы и солдаты избивали породистый скот в имениях помещиков, вырубали великолепные фруктовые сады, сжигали или коверкали ценную мебель. Михаилу Бакунину принадлежит замечательное изречение: «Страсть к разрушению есть творческая страсть». Степун в своей книге «Прошедшее и непреходящее» говорит, что в душе русского человека есть наклонность все разрушать до дна и тогда создавать новое, светлое.
Невыработанность характера русских людей служит объяснением тому, что С. Г. Пушкарев характеризует как чрезвычайно большой диапазон добра и зла в истории русского народа: с одной стороны, вершины святости, с другой стороны — сатанинское зло. О. Георгий Флоровский в своей книге «Пути русского богословия» говорит: «История русской культуры, вся она в перебоях, в приступах, в отречениях или увлечениях, в разочарованиях, изменах, разрывах. Всего меньше в ней непосредственной цельности». «Нам внятно все — и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений»6 «Этот дар всемирной отзывчивости, во всяком случае, роковой и двусмысленный дар. Повышенная чуткость и отзывчивость очень затрудняет творческое собирание души» (Гл. IX. Разрывы и связи. С. 500).