Через некоторое время киммериец понял, что на этот раз Джелаль не собирается продолжать, пока он, Конан, не заговорит. Он заговорил.

— Я слышал твои слова, Джелаль. Они были интересными. Я сомневаюсь, чтобы в них было что-то новое: всегда существовали плохие правители и те, кто устраивает против них заговоры. Даже при хороших правителях — я слышал, такие бывают, — существуют люди, которые устраивают против них заговоры. Я не расскажу об этой встрече Актер-хану или кому бы то ни было еще. Помни, что я не замбулиец и не собираюсь оставаться здесь. Дела Замбулы меня мало касаются.

— Ты мог бы нам пригодиться, Конан.

— Без сомнения. Как я мог бы пригодиться и Актер-хану. Испарана д его капитан Иабиз думают, что он вполне может предложить мне какую-нибудь должность, соответствующую моим занятиям, — должность воина.

— Тех, кто служит Актер-хану, редко .уважают и никогда не любят, Конан. Ты — человек отважный и молодой, у тебя нет состояния. Если бы Балад стал правителем Замбулы, ты, несомненно, получил бы командование.

— В моем возрасте? Джелаль вздернул подбородок.

— А сколько тебе лет?

— Неважно. Это интересно, Джелаль. Однако пока что я получил свою награду и пользуюсь благосклонностью Актер-хана. В Киммерии люди говорят, что зимой, когда у тебя пустой желудок и ты убил хорошего лося, не следует тосковать по пряностям и вину.

Джелаль, словно припомнив, повернулся, чтобы налить вина. Жестом предложив выпить Конану, он осушил свой кубок, глядя поверх его края на чужестранца.

— В Замбуле люди говорят, что человек, который стремится к чему-то, но не предпринимает никаких действий, — это непогребенный труп.

Конан пожал плечами.

— Конан, — Актер-хан падет. Балад будет править. Туран примет его, ибо королю-императору нужен только сильный человек на здешнем троне и та дань, которую Замбула посылает в Аграпур. У нас в Аграпуре есть друзья…

— Агенты?

— Назовем их друзьями. Мы считаем, что те, кто противостоит Актеру, — друзья Балада. Те, кто помогает ему, могут рассчитывать на его благосклонность. Ему нужны сильные, отважные люди.

— Чтобы сражаться. Твой Балад собирается залить Замбулу кровью?

— Вряд ли. Никто в Замбуле не станет сражаться за Актер-хана! Может быть, придется вести бой за дворец, — ровным голосом ответил Джелаль. — Я имею в виду его собственную охрану — Шипов Хана.

Конан кивнул.

— Я не сказал «нет», Джелаль. Я сказал, что ты не убедил меня в том, что мне следует соединить свою судьбу с Баладом. Для меня это только имя. Я не знаю его и почти ничего не знаю о нем.

— Ты можешь встретиться с Баладом, Конан. Мы считаем, что те, кто знает о нем и не вместе с ним, — против него.

Желудок Конана сжался, его губы — тоже. Это был уже второй раз, что он слышал подобные слова, а в некотором смысле он слышал их трижды. В них была скрыта угроза. «Присоединяйся к нам, или мы будем считать, что ты против нас, и тебе придется поплатиться за это, когда мы добьемся своего». У него было чувство, что подобные слова очень употребительны во всем мире и что он еще услышит их снова, прежде чем умрет.

Размышляя над ответом — и не выпуская из виду правую руку Джелаля, потому что тот был заговорщиком и человеком крупного сложения, которое скрадывалось этой коричневато-желтой мантией, и потому что заговорщики очень хитры, и потому что Джелаль держал кубок с вином в левой руке, — он услышал звук, который не был словами. Кто-то поднимался по лестнице за дверью и не беспокоился о том, чтобы идти украдкой. Потом два голоса обменялись возбужденными словами у самой двери. Конан увидел, как лицо Джелаля изменилось, как его рука потянулась за правое бедро, где был спрятан от посторонних глаз кинжал. Конан сделал несколько шагов влево и только потом повернулся; таким образом он занял положение, из которого мог видеть и Джелаля, и дверь. Джелаль, несмотря на свои опасения, которые, без сомнения, заставили его сердце биться чаще, заметил этот маневр искусного бойца.

Дверь распахнулась внутрь от сильного удара; Конан и Джелаль выхватили оружие; вошел проводник, один.

— Не менее двадцати стражников из дворца только что покинули «Королевский Туран». Они искали тебя, Конан, и Испарану. В эту минуту они как раз уводят ее.

Конан уставился на него; по лицу киммерийца было заметно, что он искренне удивлен и потрясен. Все еще сжимая в руке обнаженный меч, он рывком повернулся к окну и выглянул в него.

Немного дальше по другой стороне темной улицы из открытой двери «Королевского Турана» лился наружу свет. На ступенях таверны стояли небольшой группой завсегдатаи и глазели в противоположный конец улицы. Конан не мог видеть, на что они смотрят. «Наблюдают за тем, как ее уводят», — подумал он, страшно помрачнев. Он и не мог бы ничего увидеть, потому что угол обзора не позволил бы ему этого, даже если бы он распорол пленку выскобленных свиных внутренностей, затягивающую прорезь окна.

Он повернулся, и двое замбулийцев увидели, как юношеское лицо может стать безобразным и зловещим, а глаза — превратиться из кусочков неба в осколки льда.

— Измена, — прорычал он, и по двум спинам пробежали мурашки; причиной было не само слово, а то, как по-звериному прозвучал голос северянина. — Этот вероломный боров… я покажу ему, что он мо… Двадцать. Ты сказал, двадцать человек.

— Да. Стражники в доспехах. Лучшие воины Актер-хана. Шипы.

Конан все еще, казалось, был в нерешительности, словно в любую минуту мог выбежать на улицу и попытаться отбить Испарану у ее охранников. Меч, торчащий из кулака, превращал его руку в инструмент убийства длиной почти в шесть футов.

— Конан, — спокойно сказал Джелаль, который уже спрятал в ножны свой длинный клинообразный кинжал. — Возможно, ты один стоишь пятерых. Я слышал кое-что о тебе и о твоей доблести, и ты, конечно же, крупнее любого человека в Замбуле. Но ты не сможешь справиться с двадцатью. Они только убьют тебя — или ранят, и потом у них в руках окажешься и ты, и твоя женщина, — а не одна она, как сейчас. Пока ты жив и свободен, у нее есть надежда. И у тебя… у тебя есть друзья в Замбуле, Конан.

Эти слова вызвали вопросительный взгляд ледяных голубых глаз из-под нависших черных бровей.

— У тех, у кого есть причины быть врагами Актер-хана, — сказал ему Джелаль, — есть и причины быть друзьями между собой.

Конан моргнул, и его взгляд застыл, словно на него снизошло откровение. Он только что услышал перефразированные прежние слова Джелаля, и однако, насколько же лучше они звучали в такой формулировке! Угроза исчезла, и теперь в них было лишь успокаивающее обещание!

Едва двигая застывшими губами над стиснутыми зубами, он сказал:

— Я бы хотел встретиться с Баладом. И протянул руку к вину.

17. КОНАН-ВОР

Дай ему плащ, — сказал Джелаль. — Бывший проводник тут же начал стаскивать с себя это длинное коричневато-серое одеяние, и Конан осознал, что они хорошо все спланировали. Без сомнения, они не могли знать, что солдаты придут за ним и Испараной; они лишь надеялись, что этой ночью им удастся возбудить его интерес к себе. Да, и они спланировали все даже еще лучше.

— Турт! — позвал Джелаль.

В открытую дверь вошел третий человек; дозорный, понял Конан. Под крупным носом Турта кустились черные усы, свисающие ниже уголков рта. Приближаясь к Конану, он поднес руку к этим усам — и, дернув лицом, сорвал их.

— На чем они держались? — спросил киммериец, которому Турт протянул усы; как он увидел, это были действительно волосы, и они казались человеческими — недостаточно грубыми для того, чтобы быть вырванными из гривы или хвоста лошади.

— На том самом воске, который будет удерживать их под твоим носом, Конан, — сказал Джелаль. — Когда на тебе будут усы и плащ, а синеву твоих глаз скроет уличная темнота, тебя никто не узнает. Ты можешь побиться об заклад, что люди Актера будут искать тебя, вооруженные твоим описанием. Ну-ка, позволь мне.