— О , теперь я могу! Во всяком случае, эти добрые парни тоже оставили мне несколько вещей из добычи тех, кого они преследовали. И отправились своей дорогой, предупредив меня, чтобы я держался подальше от некоего перевала.

— Ущелье Песчаного Чудовища!

— Вот именно. К несчастью, я заметил Испарану в нескольких милях впереди и знал, что этот перевал позволит мне подобраться к ней гораздо ближе, чем если бы я поднялся верхом на один из тех проклятых Драконовых Холмов, и спустился с него, и повторил бы то же самое снова и снова. Я выбрал Ущелье Песчаного Чудовища.

— И остался в живых!

— И остался в ,живых, Хассек. Оно напало на меня. С ним было невозможно сражаться, и мои лошади унеслись обратно, туда, откуда мы пришли. Сами пески поднялись мне навстречу. Они образовали что-то вроде смутно похожей на человеческую фигуру, которая постоянно перемещалась вместе с кружащимся в вихре песком, — и она схватила меня. Я был беспомощен, как ребенок; я задыхался. Я услышал голос, ее голос — она требовала сказать ей, не был я Хисарр Зулом! Этот голос каким-то образом разговаривал внутри моего мозга, и я каким-то образом ответа;! ему. «Нет, — сказал я чудовищу, — я хочу убить Хисарр Зула, потому что это могу сделать только я один». Конан взглянул на своего спутника:

— Это небольшое преувеличение, поставщик благовоний для королевы Кофа. Хассек без улыбки кивнул.

— Значит, мы оба умеем лгать, — задумчиво пробормотал он, спрашивая себя, сумел бы он сохранить присутствие духа, чтобы солгать какому-то песчаному демону, если бы тот в эту минуту усердно пытался задушить его!

После этого песчаное чудовище отпустило его, продолжал Конан, и рассказало ему свою историю: оно было безглазым духом умершего здесь десять дет назад брата Хисарр Зула, и за все эти годы оно сумело подчинить своей воле сами пески. И так оно убивало всех, кто пытался пройти через перевал. Слепо разыскивая своего убийцу, Хисарра, оно нападало на всех путешественников и расправлялось с ними. Похожий на лощину перевал был усеян костями, клочками одежды и оружием. В течение многих лет по этому долгому кратчайшему пути через сводящие с ума Драконовы Холмы шли только глупцы или те, кто ничего не ведал о стонущем песчаном кошмаре, который обитал здесь.

Хисарр и его брат — это был Тосия Зул, Песчаное Чудовище — много лет изучали древние науки, тайные знания давно умерших волшебников. Они познали секреты, не известные больше никому из тех, кто живет среди людей: демоническое учение о бесформенных кошмарах, таящихся вокруг холмов этого мира и в самой черноте между мирами, в темных пещерах, куда не ступает нога человека, и даже в вечно перемещающихся пустынях, превращенных палящим солнцем в вечность. Хисарр и его брат искали власти. В своем доме в Замбуле они затевали всякие мерзости; и хан узнал об этом и послал людей схватить их. Они бежали, прихватив с собой мешки всякого добра, но оставив свои познания, — так думал Тосия Зул. Он даже рискнул своей жизнью, чтобы вернуться и спасти Хисарра. Они бежали, оставив позади бесценные сокровища древних знаний. Они бежали в ночь, как псы, — богатые псы!

Хисарр солгал своему брату. В Драконовых Холмах Тосия обнаружил, что Хисарр прихватил с собой некоторые из старинных рукописей. Они поссорились. Ночью Хисарр убил своего брата и выжег ему глаза раскаленными добела монетами, чтобы он не смог увидеть дорогу в следующий мир. А сам продолжил путь в Аренджун.

— Там он усовершенствовал способы похищения людских душ, как я узнал к своему смятению, — хуже, чем смятению! Понимаешь, он хотел использовать это, чтобы подчинить своей власти некоторых чиновников, и таким образом вскоре овладеть всем городом. А потом и страной — и все это путем угрозы душам, находящимся в его власти. После этого… — Конан пожал плечами. — Еще одна страна, я думаю, и потом, возможно, другая. В течение десяти лет Песчаное Чудовище, которое было Тосия Зулом, испытывало мучения и убивало всех, кто пытался пройти мимо него. Шакалы сожрали его плоть, и, хоть он и был мертвым, он знал это — и чувствовал! Чудовище оплакивало десятилетие, которое оно провело в муках — мертвое и в то же время не мертвое, — и даже само заявило, что я должен пронять: оно не может больше быть в своем разуме! О, я-то очень хорошо это понимал!

— Ты стоял и разговаривал вот так… с песком? Ты видел этого мертвого волшебника?

— Я видел все время меняющий свою форму столб песка. Голос говорил внутри моей головы. Он рассказал мне, как я могу заполучить обратно свою собственную душу: я должен был помешать разбить зеркало, ибо это обрекло бы меня навеки. И, однако, я должен был сделать так, чтобы оно было разбито — человеком, носящим корону. Чудовище сказало, что у всех, кто правит, есть сила; сила, которую они сами не сознают. Однако сначала я должен был захватить обратно зеркало. Потому что, видишь ли, у меня почти не было сомнений в том, что стоит мне привезти Хисарр Зулу амулет, и он сразу же проявит все свое вероломство. Я не верил, что он вернет мою душу и отпустит меня на свободу. Песчаное Чудовище рассказало мне, как я смогу освободить тех бездушных тварей, созданных его братом.

Киммериец начал описывать жуткие средства, которые должны были дать покой этим нелюдям, и Хассек, взглянув на него, увидел, что его профиль превращается в суровый лик каменной статуи какого-то мрачного бога, и тут же понял, что Конан совершил это: необходимо было отрубить голову волшебнику, набить череп, и уши, и ноздри землей, а потом сжечь эту голову всю без остатка.

— А-а. И замок Хиссар Зула сгорел вместе со всем содержимым. Это была твоя работа, Конан?

— Да, — сказала статуя с прищуренными глазами. — Пламя распространилось от его головы, после того, как сама кость превратилась в известь и пепел.

— Но как тебе удалось одолеть его?

— Дух Тосии рассказал мне о нескольких способах сделать это, и все, кроме одного, были слишком ужасными, чтобы их можно было принимать в расчет. Я…

— Расскажи мне, — попросил иранистанец, руки которого покрылись мурашками, — о тех нескольких средствах, которые даже для тебя были слишком ужасными, чтобы их можно было использовать против такого ужасного человека, как Хисарр Зул!

— Я помню их, — безжизненным голосом сказал Конан. — Я никогда их не забуду. Как сказало мне чудовище, после смерти своего брата оно наконец смогло бы получить свободу от этой жизни-после-смерти, смогло бы покинуть ущелье и отправиться… туда, куда отправляются подобные злые души после смерти. Оно сказало мне, что я должен сделать, и я спросил, есть ли еще способ, а потом еще. И хотя оно каждый раз впадало в ярость, я напоминал ему, что я для него — средство добыть свободу, уничтожить Хисарр Зула.

И Конан спокойно, монотонным голосом перечислил эти способы.

Хисарр Зула можно было убить, удавив его волосом девственницы, погибшей от бронзового оружия и ставшей женщиной после смерти и после того, как волос был удален. Конан сказал, что когда он услышал это, его чуть не вырвало, — так же, как сейчас Хассека. Какая мерзость! Или же Хисарра можно было убить водами реки Зархебы, ибо они истекали ядом; проблема заключалась в том, что Зархеба была очень, очень далеко, в юго-западном Куше. Или его можно было убить железом, выкованным в Стигии над костром из костей, потому что из этой темной, исполненной колдовских чар земли, обители злобно скалящихся демонов и магов, пришла большая часть заклятий, выученных двумя волшебниками.

— Боги и кровь богов! — сказал Хассек, не пытаясь скрыть содрогания.

— Да. В конце концов он сказал мне также, что Хисарр Зула можно одолеть, обратив его собственное колдовство против него. Мне это показалось невозможным — но в результате я именно это и сделал.

— Как?

— Я не скажу тебе, — невозмутимо ответил Конан, и Хассек не стал спрашивать снова.

У Конана не было ни средств передвижения, ни припасов. Тосия Зул разрешил эту проблему — ради себя самого; киммериец интересовал его постольку, поскольку был оружием, которое дух мог обратить против своего брата. Началась песчаная буря. Она подняла Конана в воздух; ветер подхватил его и унес на много миль к югу — к одному оазису, куда, как думал дух, направлялся Хисарр Зул; Конан знал, что на самом деле туда приближалась Испарана, потому что теперь он обгонял ее на том пути, по которому она шла со своими верблюдами.