Так же и у Пиранделло: Эдип превращается в выродка Отца. Медея – в истеричку Мать с застывшей маской страдания. Антигона превращается в Падчерицу – наглую девицу, которая всю пьесу ржет или злится. Одним словом, высокая греческая трагедия становится уродливой и глупой пародией, а жизнь – недостойным театральной сцены низким материалом.

Джойс последовательно сближает персонажей по сюжету романа: Одиссей – Леопольд Блум, Отец, и Стивен Дедал, Телемак, Сын, должны неминуемо встретиться. У Пиранделло Отец и Сын – тоже фигуры аллегорические. А семья, как и для Джойса, становится предметом разрушения и пародии.

В основе романа “Улисс” попытка Джойса взорвать все схемы и жизненные ценности, как семейные, так и нравственные, что во многом ему удается. Так и для Пиранделло уничтожить человеческие этические и эстетические установки, растворив их в зыбком и тягучем сиропе иллюзий – главная и единственная художественная цель.

Глава 4. «Алхимия слова» по-русски: литературный быт и тайны мастерства русских писателей и поэтов XIX и XX веков

Введение:

«Алхимия слова». Впервые это выражение прозвучало у французского поэта Артюра Рембо. Что значит это выражение для Рембо, может пояснить фрагмент его поэтического текста:

«Бред П»

"Алхимия слова"

«О себе»

Я погружался в мечты о крестовых походах, о пропавших без вести открывателях новых земель, о республиках, не имевших истории, о задушенных религиозных войнах, о революциях нравов, о движенье народов и континентов: в любое волшебство я верил.

Я придумал цвет гласных! А – черный, Е – белый, И – красный, У – зеленый, О – синий. Я установил движенье и форму каждой согласной и льстил себя надеждой, что с помощью инстинктивных ритмов я изобрел такую поэзию, которая когда-нибудь станет доступной для всех пяти чувств. Разгадку оставил я за собой.

Сперва это было пробой пера. Я писал молчанье и ночь, выражал невыразимое, запечатлевал головокружительные мгновенья.

"X X X"

Поэтическое старье имело свою долю в моей алхимии слова.

Я приучил себя к обыкновенной галлюцинации: на месте завода перед моими глазами откровенно возникала мечеть, школа барабанщиков, построенная ангелами, коляски на дорогах неба, салон у глубине озера, чудовища, тайны; название водевиля порождало ужасы в моем сознанье.

Затем я стал объяснять свои магические софизмы с помощью галлюцинации слов.

Кончилось тем, что мое сознание оказалось в полном расстройстве. Я был праздным, меня мучила лихорадка: я начал завидовать безмятежности животных – гусеницам, которые олицетворяют невинность преддверия рая, кротам, символизирующим девственный сон».

Польский писатель Ян Парандовский свой известный трактат о писательском искусстве назвал точно так же: «Алхимия слова»[197]. В этой метафоре заключен особенный поэтический смысл. Алхимики из смеси ртути, железа, свинца намерены были сотворить золото. Из тинктуры различных веществ и металлов они стремились выделить золото чистейшей пробы.[198] То же самое делает поэт (писатель) со словом. Слово он превращает в золото, если, конечно, он настоящий писатель. Надо сказать, художники слова преуспели в претворении слова в золото, то есть в шедевры художественного творчества, гораздо больше, нежели алхимики. В мастерской писателя, в реторте художественного замысла, кипят самые разные вещества: сюжеты, бытовые наблюдения, подслушанные речи, яркие эмоциональные впечатления, словечки, взятые из гущи жизни, с улицы. В этом котле, в огне художественной фантазии писателя, столь разнородные элементы сгорают, смешиваются друг с другом в пропорциях, отмеренных художником согласно его чувству прекрасного. Это невидимое читателю колдовское варево готовится много дней, ночей, месяцев или лет. Писатель удаляется в свою творческую лабораторию, точно в монашеский скит, и творит там в тиши кабинета в одиночестве, как Пушкин в Болдино или как Некрасов в Карабихе.

От мастерства и силы личности художника зависит, что за словесное золото, полученное в алхимической лаборатории его души и духа, потечет в руки читателя. В книге Я. Парандовского «Алхимия слова» 14 глав, в числе которых такие лаконичные и емкие понятия, которые, по мнению автора, и составляют «алхимию слова». Это: «Призвание», «Жизнь», «Мастерская», «Вдохновение», «Работа», «Слово», «Тайны ремесла», «Материал литературы», «Стиль», «Слава и бессмертие».[199] Последняя глава повествует о результатах писательского труда, когда «алхимический процесс» закончен и слово уже пресуществилось в «золото». Современники и потомки делают художественные творения предметами почитания, культа, подчас музейными экспонатами, помещают их в витрину, за стекло. Тогда слово-«золото» «бронзовеет» и в конечном итоге опять превращается в словесный шлак, но об этом не стоит говорить.

То, что описывает Парандовский на трехстах страницах своего занимательного трактата, А.А. Ахматова выразила в двух поэтических строчках: «Когда б вы знали, из какого сора // Растут стихи, не ведая стыда…» [200]

Действительно, метафоры, эпитеты, гиперболы, сравнения рождаются из жизни, подчас грубой и вовсе лишенной поэзии. В душе художника самые тягостные страдания, самый горестный жизненный опыт трансформируются в слово и предстают перед изумленными взорами благодарных читателей драгоценными перлами творческой фантазии.

Из чего же складывается «алхимия слова»? Здесь есть и быт, в том числе литературный быт, то есть тот быт, который, прежде всего, становится фактом литературы и из которого потомки впоследствии черпают представление о прошедших эпохах. Здесь есть также секреты и тайны писательского мастерства. Без них невозможен ни один алхимический процесс. Наконец, жизнь (см. одноименное название главы в трактате Парандовского), современником которой является писатель, есть источник, откуда писатель черпает свои художественные фантазии. Пожалуй, самым любопытным для читателя будет то, каким образом жизнь превращается в слово, делается фактом литературы и художественным образом.

В русской литературе, безусловно, А.С. Пушкин, как всегда, родоначальник русского художественного слова. Его «алхимическая лаборатория» – предмет для поэтического подражания многих и многих поколений писателей.

В романе «Евгений Онегин» Пушкин проявил и зафиксировал секреты поэтического мастерства. Быт у Пушкина заиграл всеми цветами и оттенками как раз благодаря пушкинскому мастерству. Два ингредиента алхимического процесса Пушкин использовал прежде всего, вырабатывая «словесное золото», – это живая жизнь, его собственная биография, которую он щедро раздавал своим героям, и мировая культура (книги, древняя и современная поэзия, театр). На скрещении и смешении этих элементов строил Пушкин свой художественный мир.

Образу Онегина по жизни сопутствуют словечки «скука», «хандра», а в литературной традиции – образ байроновского Чайльд-Гарольда, а также Гяура, Дон-Жуана, Адольфа Бенжамена Констана и т. д. Образам Татьяны и Ленского созвучен образ «луны» и слово «луна», которое пришло в жизнь из романтических стихов, таких популярных во времена Пушкина. Слово «луна» изрядно обветшало в романтических стихах и поэмах, что иронически отмечает Пушкин в романе «Евгений Онегин».

В русской литературе XX века писателем, певцом литературного быта, поэтическое мастерство которого в XX веке сравнимо с Пушкиным, стал М.А. Булгаков. Булгаковский мир так же неисчерпаем, многогранен и энциклопедичен, как и мир Пушкина. Но мы остановимся на одной теме, где как раз, как нам кажется, больше всего выразился Булгаков-художник. Мы имеем в виду вечную булгаковскую тему – тему любви, которая вырастала в его алхимической реторте в неувядаемый цветок – в нетленную розу, в символ вечной жизни, бессмертия, почти такой же, как «философский камень», секрет которого тщетно искали алхимики. Любовь в булгаковском художественном мире порождала поэзию и смысл жизни, вопреки и наперекор идиотизму сталинского режима.