В конце 1836 года Даль возвращается из Оренбурга, где он занимал важную административную должность, в Петербург, где встречи его с Пушкиным возобновились.

Как всесторонне одаренный и творчески мыслящий человек, Даль, в период общения с умирающим Пушкиным и анализируя результаты вскрытия, в котором он непосредственно участвовал, сделал, на наш взгляд, сенсационное открытие о причине смерти Пушкина, о чем он «просигналил» потомкам. Однако потомки в течении 175 лет со дня смерти великого гения земли Русской так и не сумели принять и расшифровать этот сигнал, посланный другим гением России.

Итак, внимательно вчитаемся в текст записки В.И. Даля «Вскрытие тела А.С. Пушкина».

«По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей.

В брюшной полости нашлось не менее фунта черной, запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены.

По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, а, наконец, и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена.

По направлению пули надобно заключить, что убитый стоял боком, в пол-оборота, и направление выстрела было несколько сверху вниз. Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней, передней оконечности чресельной или подвздошной кости (ossis iliaci dextri) правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз и, встретив сопротивление в крестцовой кости, раздробила ее и засела где-нибудь поблизости. Время и обстоятельства не позволили продолжать подробнейших разысканий (Выделено мной. – А.К.).

Относительно причины смерти – надобно заметить, что здесь воспаление кишок не достигло еще высшей степени: не было ни сывороточных или пасечных излияний, ни приращений, а и того менее общей гангрены. Вероятно, кроме воспаления кишок, существовало и воспалительное поражение больших вен, начиная от перебитой бедренной; а, наконец, и сильное поражение оконечностей становой жилы (caudae equinae) при раздроблении крестцовой кости.

Даль с математической точностью показал, что «По направлению пули надобно заключить, что убитый стоял боком, в пол-оборота, и направление выстрела было несколько сверху вниз».

Траектория пули на сравнительно близком расстоянии от точки ее вылета (3) – прямая линия. Чтобы провести такую линию надо знать всего две точки, через которую, согласно аксиоме элементарной геометрии можно провести единственную линию. Даль эти две точки указал, поскольку участвовал на вскрытии тела, это: входное отверстие в теле Пушкина (2) и застрявшая в кресцовой кости пуля (1). Чтобы все эти три точки уложить на одной прямой линии (траектория полета пули), необходимо развернуть тело Пушкина в пол-оборота влево.

1) Застрявшая в крестцовой кости пуля;

2) Входное отверстие в теле Пушкина;3) Точка вылета пули из пистолета Дантеса.

Казалось бы, никаких проблем, как правило, стрелки так и поступают, и на известных картинах, изображающих дуэль, они целят в противника, повернувшись вполоборота влево (для правшей) или вправо (для левшей).

Естественно допустить, что Даль поинтересовался у Данзаса о том, как шли противники, прицеливаясь друг в друга. По условиям дуэли до барьера требовалось сделать всего пять шагов и прицеливание начинается уже с первого шага. Стало быть, чтобы не сбилась линия прицеливания, стрелок делает эти пять шагов уже развернувшись в соответствующую сторону вполоборота. А вот чтобы узнать, как ответил Данзас на вопрос Даля, необходимо ознакомиться с еще одним документом, вернее, с тремя, но для нас представляет особый интерес последний из нижеприведенных официальных документов. Князь П.А. Вяземский давал показания в военно-судебной комиссии по поводу того, был ли он информирован о том, что должна состояться дуэль между Пушкиным и Дантесом, в частности, он показал:

(…) Не знав предварительно ничего о дуэли, про которую в первый раз услышал я вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, и при первой встрече моем с г. д\'Аршиаком просил его рассказать о том, что было. На сие г. д\'Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося меня притом показать письмо г. Данзасу для взаимной проверки и засвидетельствования подробностей дуэли. Между тем письмо его доставлено мне было уже по отъезде г. д\'Аршиака за границу и, следовательно, не могло быть прочтено и поверено вместе обоими свидетелями и получить в глазах моих ту достоверность, которую я желал иметь в сведениях о несчастном происшествии, лишившем меня человека, столь близкого сердцу моему. Вследствие того и отдал письмо сие г. Данзасу, который возвратил мне оное с письмом от себя: прилагаю у сего и то и другое. (…) (8 февраля 1837 г).В прилагаемом к показаниям Вяземского письме д\'Аширака, последний пишет:

...

«Князь!

Вы желали знать подробности грустного происшествия, которого г. Данзас и я были свидетелями. Я сообщаю их вам и прошу вас передать это письмо г. Данзасу для его прочтения и удостоверения подписью.

Было половина пятого, когда мы прибыли на назначенное место. Сильный ветер, дувший в это время, заставил нас искать убежища в небольшой еловой роще. Так как глубокий снег мог мешать противникам, то надобно было очистить место на двадцать шагов расстояния, по обоим концам которого они были поставлены. Барьер означили двумя шинелями; каждый из противников взял по пистолету. Полковник Данзас подал сигнал, подняв шляпу. Пушкин в ту же минуту был уже у барьера; барон Геккерн сделал к нему четыре или пять шагов. Оба противника начали целить: спустя несколько секунд, раздался выстрел. Пушкин был ранен. Сказав об этом, он упал на шинель, означавшую барьер, лицом к земле и остался недвижим. Секунданты подошли; он приподнялся и, сидя, сказал: «постойте!» Пистолет, который он держал в руке, был весь в снегу; он спросил другой. Я хотел воспротивиться тому, но барон Георг Геккерн остановил меня знаком. Пушкин, опираясь левой рукой на землю, начал целить; рука его не дрожала. Раздался выстрел. Барон Геккерн, стоявший неподвижно после своего выстрела, упал в свою очередь раненый.

Рана Пушкина была слишком опасна для продолжения дела – и оно окончилось. Сделав выстрел, он упал и два раза терял сознание; после нескольких минут забытья он наконец пришел в себя и уже более не лишался чувств. Положенный в тряские сани, он, на расстоянии полуверсты самой скверной дороги, сильно страдал, но не жаловался.

Барон Геккерн, поддерживаемый мною, дошел до своих саней, где дождался, пока не тронулись сани его противника, и я мог сопутствовать ему до Петербурга. В продолжение всего дела обе стороны были спокойны, хладнокровны – исполнены достоинства.

Примите, князь, уверение в моем высоком уважении.

Виконт д\'Аршиак.

1 февраля 1837 г.

(Заметим, что д\'Аршиак считает, что Дантес не дошел до барьера 1–2 шага)

Ознакомившись с письмом д\'Аширака, К.К. Данзас счел необходимым уточнить некоторые положения письма («неверности»), в связи с чем написал довольно пространное письмо на имя князя П.А. Вяземского:

...

«Милостивый государь, князь Петр Андреевич!

Письмо к вам от г. д\'Аршиака, о несчастном происшествии, которому я был свидетелем, я читал. Г. д\'Аршиак просит вас предложить мне засвидетельствовать показания его о сем предмете. Истина требует, чтобы я не пропустил без замечания некоторые неверности в его рассказе. Г. д\'Аршиак, объяснив, что первый выстрел был со стороны г. Гегкерна (Дантеса) и что А. С. Пушкин упал раненный, продолжает: «les témoins s\'approchèrent; il se releva sur son séant et dit: «attendez!» L\'arme, qu\'il tenait a la main, se trouvant couverte de neige; il en prit une autre. J\'aurais pu établir une reclamation, un signe du baron Georges de Heckern m\'en empêcha [239] » 1) Слова А. С. Пушкина, когда он поднялся, опершись левой рукой, были следующие: «Attendez! je me sens assez de iorce pour tirer mon coup [240] . 2) Тогда действительно я подал ему пистолет, в обмен того, которой был у него в руке и ствол которого набился снегом, при падении раненого. Но я не могу оставить без возражения замечание г. д\'Аршиака, будто бы он имел право оспаривать обмен пистолета и был удержан в том знаком Геккерна (Дантеса). Обмен пистолета не мог подать повода, во время поединка, ни к какому спору. По условию каждый из противников имел право выстрелить; пистолеты были с пистонами, следовательно, осечки быть не могло; снег, набившийся в дуло пистолета Александра Сергеевича, усилил бы только удар выстрела, а не отвратил бы его. Никакого знака ни со стороны г. д\'Аршиака, ни со стороны г. Геккерна (Дантеса) дано не было. Что до меня касается, то я почитаю оскорблением для памяти Пушкина предположение, будто он стрелял в противника с преимуществами, на которые не имел права.