С развитием тенденции рационализации амплитуда маятника увеличивается. Расстояние между мистикой, искусством и мифологией еще невелико, но философия дальше отходит от мифологии, религия от философии, наука от религии, а идеология от религии.
Отрасли чередуются по степени воздействия на массы: большое – у мистики, мифологии, религии, идеологии, меньшее – у философии и науки. Это связано со степенью рациональности. Менее рациональное распространяется на большее количество людей, что означает, что меньшинство людей мыслит рационально. В каждом типе культур имеет место различное соотношение отраслей, и этим определяется их своеобразие. В восточных типах культур, в которых создались все великие религии, данная отрасль культуры всегда имела большее значение, чем в западных типах, в которых преобладали философия и наука.
Еще один вывод из внутренней борьбы между отраслями культуры и учениями делает Тойнби, анализируя борьбу между конфуцианством и буддизмом в Китае и аристотелевской философией и богословием в средневековой Европе: «более сильной оказывается сторона, не находящаяся у власти» (Тойнби А. Постижение истории… С. 605).
На основе принципа маятника можно прогнозировать будущее культуры. На следующей ступени можно ожидать возвращения к господству рационального. Тенденция рационализации, которую у нас нет оснований считать завершенной, служит интеллектуальной основой эволюции культуры.
Равновесие культуры – это миг отсутствия господства какой‑либо отрасли над другими, когда одна уже потеряла лидирующую роль, а другая не приобрела. Борьба представляется неизбежной в определенный период. В этом смысле «не мир пришел я принести, но меч».
По аналогии с социальной, научной и т. д. можно говорить о культурной революции, имея в виду процесс скачкообразного перехода от главенства одной отрасли культуры к другой. По крайней мере три такие революции можно назвать: философскую, религиозную, научную. Движущей силой революции был творец, приносивший себя в жертву, а создателями новой отрасли культуры становились его ученики и последователи, вдохновленные его жертвой. Действительно, как иначе можно победить, если физический перевес на стороне противника.
Отрасли культуры, как живые организмы, этносы, экосистемы проходят цикл развития. В свою очередь, каждый человек проходит путь развития культуры в целом. «Подобно тому, как история развития человеческого зародыша во чреве матери представляет собой только повторение развертывавшейся на протяжении миллионов лет истории физического развития наших животных предков, точно так же и духовное развитие ребенка представляет собой только еще более сокращенное повторение умственного развития тех же предков – по крайней мере более поздних» (Энгельс Ф. Диалектика природы. М., 1952. С. 140). В соответствии с так называемым «биогенетическим законом», современный человек не только телесно, но и духовно-психически сокращенно воспроизводит свое природно-биологическое прошлое.
Сначала, как установили психологи, имеет место синкретическое восприятие, затем восприятие с помощью построенных из образов схем, объективных или субъективных, и лишь затем аналитическое восприятие, которое развивается от вербального синкретизма до теоретического синтеза. Это соответствует последовательному развитию мистики, искусства, мифологии, философии.
Пиаже установил три этапа развития ребенка: 1) до 7–8 лет – этап интеллектуального реализма, когда ребенок отождествляет слово и предмет; 2) 8—11 лет – этап вербального синкретизма, когда ребенок понимает причины действий, но не может объяснить причины абстрактных понятий; 3) 11–12 лет, когда появляется абстрактное мышление. 1-й этап соответствует мистике и искусству, 2-й – мифологии и 3-й – философии.
Исходной точкой служит отсутствие какой‑либо дифференциации. Начиная с 1 года и 9 месяцев или с 2 лет, по Пиаже, существуют «да» или «нет», действительное и недействительное, без всяких оттенков. Это первая дифференциация. К 3 годам воображаемое отделяется от действительного. Эта стадия соответствует существованию искусства. К 7 годам ребенок овладевает мифологическим мышлением соположения, а после 7 лет формируется причинный и логический порядок рассуждения. «Главное свойство детской предпричинности и состоит в отсутствии различения причинной точки зрения от точки зрения логической, которые обе еще смешаны с точкой зрения намерения или психологического мотива» (Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка. СПб., 1997. С. 205). Исходным для ребенка является «почему» психологической мотивировки, из которой следует «почему» причинного объяснения и «почему» обоснования. Это объясняет характерный для детей антропоморфизм и анимизм, который присущ и развитию человека как вида.
Пиаже пишет далее: «После 7–8 лет эти черты эгоцентризма не исчезают мгновенно, но остаются кристаллизованными в наиболее отвлеченной части мысли, которой труднее всего оперировать, а именно в плане мысли чисто вербальной. Таким образом, между 7 с половиной и 11–12 годами ребенок может не обнаруживать никаких следов синкретизма в понимании восприятия, т. е. в мысли, связанной с непосредственным наблюдением (сопровождаемой или не сопровождаемой речью), и сохранить очевидные следы синкретизма в словесном понимании, т. е. в мысли, оторванной от непосредственного наблюдения. Этот синкретизм, наблюдающийся после 7–8 лет, мы будем называть вербальным синкретизмом» (Пиаже Ж. Речь… С. 134). Здесь разгадка того, что примитивные народы мыслят вполне логично в практической сфере. И в то же время их мифология позволяет заключить о наличии дологической стадии мышления. Проводя аналогию между развитием ребенка и человечества, можно сказать, что данным народам от 7 до 12 лет. «В речи, как и в восприятии, мысль идет от целого к частностям, от синкретизма к анализу, а не обратно», – заключает Пиаже.
По Э. Гартману, сознание происходит из удивления перед нежелательным представлением. Что является наиболее нежелательным представлением? По-видимому, смерть. Она и является источником сознания. Так же, по Пиаже, для детей в жизни «нет ничего удивительного до тех пор, пока ребенок не осознает разницы между жизнью и смертью. С этого момента смерть вызывает особое любопытство ребенка именно потому, что если за каждым явлением скрывается мотив, то смерть требует особого объяснения. Следовательно, ребенок будет искать критерий для различения жизни и смерти; эти поиски приводят его к подстановке в части предпричинного объяснения и к отысканию мотивов причинного объяснения и даже иногда к осознанию случайного» (Там же. С. 215–216).
Что касается взрослого человека, то не только душу, как это делал К. Юнг, но и дух можно сравнить со строением: сверху более поздние отрасли, под ними ранние. В сознании и бессознательном сохраняются все стадии развития духовной культуры в форме архетипов. Люди тоже делятся на 7 духовных типов – мистики, художники, мифологи, философы, верующие, ученые, идеологи – в зависимости от того, какая отрасль господствует в них. Конечно, количество принадлежащих к данному типу зависит от того, какая отрасль господствует в данное время, но жесткой связи нет. В эпоху господства идеологии есть представители всех других типов, и, скажем, мистик по натуре, если он творчески подходит к культуре, будет, как Р. Штайнер, использовать все достижения культуры для подтверждения своих взглядов. Так в XX в. возникает антропософия. Ее влияние на современников определяется не только историческими условиями, но и индивидуальной духовной силой, которая притягивает к себе все культурные феномены, осуществляя их синтез.
К образу прибавляется мысль, к мысли вера, к вере опыт, к опыту интерес, и получается культурный сплав, помогающий выживанию. Отрасли культуры не только сменяют друг друга на пьедестале, но в процессе борьбы составляют единство многообразного, в том числе противоположного.
Жертвы и подмены
Мы воспринимаем культуру как данность и не задумываемся над тем, сколько усилий стоило ее создание. Не только искусство требует жертв, но и философия, религия, наука, идеология. Культура в целом является «искупительной жертвой» человечества. Слово «культура», по Вико, связано со словом «жертва», так как первым культом было сооружение алтарей и принесение в жертву людей, осквернявших считавшиеся священными первые хлебные поля. Как растения рождаются после смерти зерна, так культура рождается после жертвы.