За время общения с английскими «новыми левыми» Джон выпустил альбом «Вообрази себе» и песню «Власть - народу!». Результатом же его переезда в США стал очень слабый альбом «Однажды в Нью-Йорке». Его творчество пошло на спад не тогда, когда он покинул «Битлз» и начал сочинять политическую музыку, как утверждали многие его оппоненты, но когда он расстался с британской политической жизнью и окунулся в американскую политику.

Ему нравилось жить в Нью-Йорке, но как политически ангажированный художник он добился наивысших творческих достижений в Лондоне.

Но мог ли Джон развиваться как политически ангажированный музыкант в Британии, могла ли его творческая жизнь на родине принести ему удовлетворение? В конце 70-х годов британская политическая жизнь была для него, пожалуй, чересчур «правильной». На протяжении всего десятилетия страну раздирали традиционные битвы между трудом и капиталом. Да и жизненные стили разных социальных слоев в Англии оставались в строгих рамках традиции. Границы между классами оставались довольно жесткими. Быть в Англии мультимиллионером-социалистом, не говоря уж о том, чтобы быть социалистом - политическим активистом, являлось делом очень непростым. А для Джона эти противоречия могли оказаться и вовсе невыносимыми. Нью-Йорк же, по контрасту, предлагал ему оказаться в открытом обществе, где существовал мощный анклав богемы, в котором он, поп-звезда из пролетариев, мог прекрасно ужиться.

«Все считают «Битлз» детьми Британии», - говорил Джон. И он покинул свое общество, изгнанный им, испытывая тягу к открытости Америки. В Америке он получил возможность развиваться как художник и как личность. В Америке ему суждено было стать жертвой преследований со стороны администрации Никсона. В Америке ему суждено было погибнуть.

ЧАСТЬ V

ПОЭТ-ПЕСЕННИК «НОВЫХ ЛЕВЫХ»

В августе 1971 года семнадцатый этаж гостиницы «Сент-Реджис» на Пятой авеню в Нью-Йорке стал для Джона Леннона и Йоко Оно их американским домом. Вскоре после приезда в США они дали интервью журналу «Нью-Йоркер». В Нью-Йорке их больше всего поразило расовое и этническое разнообразие. «Здесь больше евреев, чем в Тель-Авиве», - сказала Йоко. «И больше ирландцев, чем в Дублине», - добавил Джон. «А еще черные, китайцы, японцы», - продолжала Йоко. Джон даже пофилософствовал, что его путешествие из Ливерпуля в Нью-Йорк является частью грандиозного исторического сюжета: «Ливерпуль - порт, откуда ирландцы направляли свои корабли к этим берегам. И евреи, и чернокожие - тоже. Рабов ведь сначала привозили в Ливерпуль, а уж оттуда доставляли в Америку… А мы, помню, приобретали свои первые пластинки - блюз, рок - у моряков с теплоходов, которые приплывали отсюда в Ливерпуль. Так что я знал, что мой путь лежит в Америку».

Джон вспомнил, что, когда он в первый раз прогуливался по нью-йоркской улице, к нему подошла незнакомая женщина и пожелала успехов в борьбе за мир. «Здесь здорово, - говорил в том интервью Джон, - это отличное место, для меня самое подходящее… Здесь меня прямо-таки тянет лабать рок на всю катушку».

Леннон не догадывался, что он просто являлся знаменитостью, попавшей в центр внимания нью-йоркских активистов антивоенного движения. В 1971 году левые в Нью-Йорке организационно были весьма слабы. Антивоенное движение сводилось к более или менее успешной мобилизации людей на очередную демонстрацию, которую составляли несколько известных вожаков и десятки тысяч случайных людей, пришедших «поучаствовать» в маршах и митингах.

Идея привлечь к движению Джона Леннона пришла в голову Джерри Рубину. Вот как, по его словам, это произошло. «У меня тогда был период апатии и недоумения. Да и все тогда, кажется, пребывали в апатии и недоумении. В движении все были чем-то недовольны, только и знали, что все осуждали - и процесс над «чикагской семеркой», и всю прошлую нашу деятельность…» Однажды кто-то из знакомых дал ему послушать пластинку с песней Леннона «Герой рабочего класса». И Рубин понял: «В каком-то смысле я тоже столкнулся с теми же проблемами, что и Джон Леннон. Эта песня стала для меня своего рода психотерапевтическим сеансом. Мне вдруг стало ясно, что» я такое». Когда «Нью-Йорк дейли ньюс» сообщила о предстоящем приезде Джона и Йоко в Нью-Йорк, Рубин позвонил в «Эппл» и договорился о встрече с ними в парке на Вашингтон-сквер.

В условленный день Джерри пришел в парк вместе с Эбби и Анитой Хоффман. «И вот мы увидели их - они спешили к нам. У него на ногах были спортивные тапочки в цвет американского флага, а она была вся в черном. Мы бросились им навстречу. Это была любовь с первого взгляда… Мы сразу врубились в его юмор, она поразила нас своей откровенностью».

Джон всю дорогу дурачился, рассказывает Рубин. «Когда мы в лимузине проезжали мимо полицейских, Джон ложился на пол, высовывал в окно свои бело-красно-голубые звездно-полосатые тапочки и орал: «Эй, смотрите, я - патриот!» Мы болтали, сидя на заднем сиденье, и Джон вдруг сказал: «Я хочу в Китай». А потом задумался и спрашивает, знают ли в Китае песню «Битлз» «Революция» [В песне «Революция» (1968) Леннон критически высказывается об увлечении европейских радикалов идеями Мао Цзэдуна] . «Ну ладно, - говорит, - я скажу китайцам, что ее Пол написал».

В квартире Эбби Хоффмана в Нижнем Ист-Сайде они в тот день проговорили часов пять кряду, вспоминает Рубин. «О том, как хиппи использовали «битловскую» тактику в политической борьбе, как они сделали рок-музыку частью повседневного быта. Мы им говорили, что их «постельная забастовка» - типичная акция в духе йиппи. Словом, мы не переставали удивляться, насколько схожими были наши увлечения все эти годы».

Эбби Хоффман разработал стратегию действий в средствах массовой информации, схожую с идеями Джона и Йоко. Политический смысл стратегии заключался в том, чтобы воздействовать на аудиторию эпатирующими действиями вместо привычных форм агитации и стереотипного языка пропаганды.

Первая демонстрация Джона и Йоко в Америке состоялась близ Сиракьюзского университета, где в местном художественном музее Йоко устроила выставку своих работ. Они присоединились к митингу индейцев, протестовавших против решения правительства отрезать часть территории резервации под будущую автостраду. В заявлении для прессы Джон обратился к индейскому населению штата: «Все знают, что с тех пор, как европейцы ступили на эту землю, ваш народ грабили и убивали. Очень странно, что в таком месте, как Сиракьюз, где расположен крупный университет, где так много молодежи, все ведут разговоры о любви, о мире, о радикализме, требуют вывести войска из Вьетнама, а вам почти не помогают». Это заявление показывает, насколько изменился Джон со времени «постельной забастовки»… Теперь он призывал к тому, чтобы участники антивоенного движения активнее включались в местную политическую борьбу, а радикально настроенные студенты выходили за пределы кампусов и поддерживали выступления гражданского протеста.

Вернувшись в Нью-Йорк, они сообщили Джерри Рубину о своем решении. «Йоко сказала, что они хотят присоединиться к движению за перемены в Америке. А Джон заявил, что хочет создать новый ансамбль, выступать с концертами и жертвовать гонорары на нужды бедных. Я так бурно выразил свою радость, что они даже смутились». Это решение и породило идею провести общенациональное антиниксоновское турне. Концерту в поддержку Джона Синклера суждено было стать пробной акцией этого плана.

Джон и Йоко нанесли визит Джону Кейджу, с которым Йоко работала вместе лет десять назад в Японии. Кейдж жил в доме на Бэнк-стрит в Вест-Виллидж. Тогда же они познакомились с Джо Батлером, музыкантом из группы «Лавин спунфул», жившим по соседству с Кейджем. Он как раз собирался сдать кому-нибудь свою квартиру и предложил им: «Вы, ребята, наверное, устали уже от своего отеля, давайте, переезжайте ко мне». И они согласились. Джон только сказал: «Уютное местечко». Квартира состояла из двух больших комнат. В Титтенхерсте их было сто. Хотя Батлер все еще жил в этой квартире, Ленноны решили въехать к нему не откладывая.