Необходимость систематизации рассеянного в различных источниках материала породила новую форму исторического сочинения — адабные тариховые компендиумы. Они выводили арабскую историографию на третью линию развития, связанную с самостоятельным феноменом культуры арабов в эпоху средневековья — с так называемым адабом.
В современном востоковедении существуют различные интерпретации понятия «адаб». Это связано как с тем, что в период арабского средневековья менялся объем этого понятия, так и с тем, что сами средневековые арабы употребляли данное слово недостаточно строго. Можно толковать адаб как общую культуру человека, его приспособленность к моральным, мировоззренческим, интеллектуальным запросам и требованиям среды. Адиб — это воспитанный человек, умеющий вести светскую беседу, разбирающийся в литературе, поэзии, географии, истории, генеалогии правящих династий. Он всегда найдет приличествующее обстоятельствам высказывание из Корана или веселую историю и т. п. В период арабо-исламского средневековья даже сложилось мнение, что адиб — это человек, который знает обо всем понемногу и ничего конкретно. Известный филолог Ибн-Кутайба (828—889) писал: «Кто хочет стать ученым, должен изучать отдельные отрасли знаний, а кто хочет стать адибом — лишь распространяться о науках» (23, 147). Адаб — это, наконец, и литература особого жанра, предназначенная для людей, стремящихся к широкой образованности. Эта литература отвечала нуждам распространения, популяризации знаний и в значительной степени способствовала демократизации процесса обучения. Она была энциклопедической по охвату материала и популярной по форме его подачи. Человек, стремящийся к углублению знаний в области отдельных наук, имел возможность обратиться к адабной (т. е. популярной) литературе по отраслям — своего рода отраслевым энциклопедиям.
История (тарих) была также широко представлена в адабной литературе, где давались описания жития пророка и перипетий раннего ислама, генеалогии династий и т. п. С другой стороны, в результате накопления исторического материала появились своего рода исторические энциклопедии. Так, известный арабский историк аль-Масуди (ум. в 956 г.) создал громадный историко-географический труд «Хроники» («Китаб ахбар аз-заман»), состоявший из тридцати томов. Само сочинение не сохранилось, но до нас дошло его резюме, сделанное самим аль-Масуди,— «Промывальни золота» («Мурудж аз-захаб»). Это произведение до сих пор является ценнейшим источником по истории исламского мира и его окружения в X в. (примечательно, что в книге есть сведения и о славянах). Оно содержит богатую информацию по географии, истории, этнографии, религии, политике, философии. Современные исследователи считают «Промывальни золота» характерным примером адабной исторической литературы (см. 26, 75).
Таким образом, развитие арабской историографии (тарих) по рассмотренным трем линиям (вспомогательная дисциплина в рамках законоведения; исторические хроники и анналы; адабные исторические компендиумы) привело к громадному количественному росту тариховой литературы. Достаточно сказать, что с IX по XIII в. арабскими историками было создано 1300 оригинальных произведений (см. 60, 230), не считая адабных книг энциклопедического характера и тариховых компендиумов.
Но этот количественный рост не дал качественного скачка. Тарих, представленный в хадисоведении, биографиях, хрониках, адабе, не стал самостоятельной наукой. Главная причина этого в том, что тарих был собранием рассказов, в которых правда сочеталась с вымыслом. Так случилось потому, что тарих с самого начала был тесно связан с религиозным мировоззрением. Описание чудес соседствовало с точнейшими констатациями исторического, географического и этнографического порядка. Существенное и важное не отличалось от мелочей. За славословием в адрес властелина исчезали события. По мнению Ибн-Хальдуна, тарих переполняли абсурдные сообщения и небылицы. Факты, приводимые в историографических произведениях, он стал рассматривать как в принципе недостоверные, ибо они не были выверены универсальным и объективным критерием истинности. Таким образом, философ увидел проблему, подсказанную как развитием самой историографии, так и потребностями современного ему общества. Ибн-Хальдун считает, что назрела необходимость выработки критерия истинности исторических сообщений.
Потребность в таком объективном критерии существовала, конечно, давно, она диктовалась практическими нуждами развития торговли, администрирования, военного дела и т. п. Можно было терпеть в тариховых книгах россказни о статуе скворца, которая якобы есть в Риме и хранит в себе оливковое масло (см. 6, 36. Приложение, с. 124). Рим был далеко. Но нельзя было принять тариховые сообщения о том, что в пустыне Сиджильмаса существует Медный град. Пустыня Сиджильмаса была рядом, через нее ходили караваны, и горе тому каравану, который захотел бы отыскать этот город, чтобы сделать там привал. Заслуга Ибн-Хальдуна состоит в том, что он осознал назревшую проблему, сумел ее сформулировать и попытался дать ее решение.
Вопрос об истинности сообщений ставился уже тогда, когда начали собираться хадисы. Дело в том, что их собиратели столкнулись со сложной проблемой: оказалось, что хадисы не совпадают в деталях, а порой противоречат друг другу. Более того, выяснилось, что существует масса ложных, сочиненных хадисов. Критерий истинности хадисов не мог быть ни научным, ни даже основанным на здравом смысле, ибо, с одной стороны, хадисы часто касаются сверхъестественных предметов, с другой стороны, хадисы, даже явно вымышленные, иногда вовсе не противоречат здравому смыслу.
В рамках хадисоведения метод установления достоверности сообщений о пророке был основан на выяснении праведности, т. е. правдивости тех, кто их передавал. К факторам, определявшим праведность, относились степень близости рассказчика к пророку, его происхождение, характер участия в жизни общины, имущественное положение («Не принимайте хадисы, передаваемые бедняками, ибо они обманывают вас»), черты характера (честность или лживость, сильная или слабая память) и т. п. Выделялись «сильные» и «слабые» хранители хадисов и соответственно «сильные», т. е. достоверные, и «слабые», т. е. сомнительные, а также «сочиненные» хадисы, т. е. явно недостоверные. С выходом тариха за пределы вспомогательной религиозной дисциплины вопрос о критерии истинности исторических сообщений встал с еще большей остротой, ибо критерий «праведности» был крайне субъективным: он основывался в конечном счете на вере в «праведность» сообщений о «праведности» хранителей хадисов. Задачу выработки принципов установления достоверности сообщений, касающихся как прошлого, так и настоящего, взял на себя Ибн-Хальдун. Он разделяет тарих на две части. Во-первых, это «сообщения, связанные с божественным законоустановлением», об истинности которых ученый судить отказывается. Во-вторых, это «сообщения о событиях, действительно происходящих», по отношению к которым только и ставится вопрос об установлении их истинности в рамках научной историографии (см. 6, 37. Приложение, с. 125). Но объективно критика Ибн-Хальдуна была направлена как против светской историографии, так и против религиозного тариха, поскольку вся историография до него была так или иначе связана с исламом. Перечисляя историков, своих предшественников, Ибн-Хальдун называет ат-Табари, ас-Саалиби, аз-Замахшари, аль-Бухари, Ибн-Исхака, аль-Масуди и аль-Бакри (см. 6, 14; 28; 32 и сл.). Это перечисление — еще одно подтверждение того, что история (тарих) в арабоисламском мире была самым непосредственным образом связана с религией (так, ат-Табари, в частности, был не только историком, но вместе с тем и теологом, знатоком хадисов; аз-Замахшари был толкователем Корана и т. д.). Вот почему критика Ибн-Хальдуна направлена против «историков, толкователей Корана и великих хранителей хадисов» (там же, 9).