— Шеф, шеф, вы не поверите!

— Что еще? — ворчит Лорье.

— Шины! Все четыре! Гвоздями!

— А, чтоб тебя!… — ругается Лорье.

Потом, овладев собой:

— Ничего страшного, мы прекрасно можем устроить тут временную штаб-квартиру. Я реквизирую эту комнату.

— Но для этого нужен письменный ордер! — кричит Франсина. — Речи не может идти о том, чтобы я разместила в своей гостиной десяток жандармов, от которых несет мокрой псиной!

— На войне как на войне, — отрезает Лорье. — Потом мы узаконим положение. При расследовании преступления по горячим следам офицер судебной полиции, коим я являюсь, обязан принять необходимые меры для прекращения очевидных нарушений общественного порядка, а мы можем считать, что убийство и умышленная порча шин являются очевидными нарушениями. Морель, пусть три человека охраняют дом, никто не должен ни входить, ни выходить.

— А ребята из лаборатории?

— Пусть остаются здесь. Не исключено, что они нам еще понадобятся.

— Они разорутся, — замечает Морель. — Кроме того, начальство не особо любит сверхуроч…

— Мне плевать! Речь идет об убийствах, Морель, об убийствах во множественном числе, а не о продаже марок на почте!

— Ну, нам не намного больше платят, — бормочет Морель сквозь зубы, как бы подразумевая: «знал бы, не пришел бы».

— Ян там окоченел, наверное, в вашем фургоне, — говорит Иветт.

— Ничего, протрезвеет, — сухо отрезает Лорье. — Мерканти, соберите всех в столовой. Который час?

— Двенадцать двадцать.

— Шнабель, скажи кухарке, чтобы дала нам что-нибудь поесть.

— Так-так, разворовываете мои запасы, это грабеж, вы просто варвары! — огрызается Франсина.

— Вам возместят убытки.

— Очень рассчитываю на это! Мадам Реймон!

Торопливый перестук каблучков в направлении кухни. Мной овладевает какая-то усталость. Все время такое ощущение, что я, сама того не зная, участвую в театральной постановке. А может быть, так и есть? Мы играем в пьесе, написанной Вором, и дергаемся, как марионетки, пока он наслаждается спектаклем Обед проходит весьма необычно. Следователи с одной стороны комнаты, пансионеры — с другой, мы с Иветт посередине. Обе группы стараются не общаться друг с другом, Иветт без конца передает туда и обратно соль и горчицу. Лорье приказал отнести Яну бутерброд, но тот швырнул его в лицо жандарму.

— Тебе следовало заставить его жрать с земли, — как обычно, невозмутимо заявляет Мерканти.

В необычных ситуациях раскрываются истинные характеры. Мерканти — это не просто холодный и хорошо выдрессированный питбуль, это еще и питбуль в черном кожаном пальто.

Быстро покончив с едой, жандармы снова обретают активность, они похожи на муравьев, преследующих непонятную на первый взгляд цель, а пансионеры, окружив милую Франсину, делают вид, что развлекаются, не обращая внимания на муравьев. Время от времени кто-то с извинениями передвигает мое кресло. Наверное, я нахожусь на важнейшей стратегической линии.

Эмили бродит вокруг меня, спрашивая, нравится ли мне тип, чье имя я слышу впервые, и вдруг принимается пересказывать мне во всех подробностях какой-то телесериал. Когда она в десятый раз кричит мне в ухо: «Штетошкоп! Скорее, скорее! В ринимацию! Приготовьте мне раствор раствора!» и принимается возить меня взад и вперед на полной скорости, я понимаю, что речь идет о «Скорой помощи». Вдруг, в тот момент, когда дело доходит до сложного «удаления селезня» (селезенки?), она восклицает «какая вонь!», отпускает кресло и убегает.

Приходится признать, что она права. Руководствуясь собственным нюхом, я медленно еду в направлении источника запаха. Протягиваю руку — передо мной пустота. Слева: металлическая стенка. Лифт, он так и стоит с открытыми дверями. Неужели никому в голову не пришло, что его надо вымыть? Там, наверное, везде кровь, лохмотья плоти и костей прилипли к стенкам? Бр-р-р! Я пытаюсь дать задний ход, слишком поздно, кто-то хватается за кресло и бесцеремонно толкает меня в другую сторону.

— Сюда запрещено! Вернитесь к остальным! — раздраженно приказывает мне Морель.

Отъезжаю, исподтишка делая неприличный жест пальцем.

— Что? Что?!

Разоблачена! Скорее, блокнот: «Пи-пи».

— Пи-пи? — недоверчиво читает он.

Я подтверждаю: «Мне нужно пи-пи. Помогите мне».

Безошибочный прием, чтобы обратить в бегство приставал: он тут же испаряется. Еду на звук и присоединяюсь к остальным.

Рядом со мной возникает Бернар и сует мне в руку книгу. Он обожает, чтобы ему читали романы для юношества. Особенно «Фантометту». Я возвращаю книгу. Он настаивает. Бесполезно писать ему, что я ничего не вижу, поскольку он не умеет читать. Можно сказать, что в данном случае все коммуникативные проблемы слились воедино. В конце концов он уходит со своей книгой, бормоча: «Незачем бежать, лучше вовремя уйти, в любом случае, Фантометта всегда побеждает». Тем лучше для нее. Элиз тоже всегда побеждает, правда, Психоаналитик? Подъезжаю к Иветт.

«Который час?»

— Десять минут четвертого, — рассеянно отвечает она. — Так вы говорите, что для утки с апельсинами…

«Где Жюстина?»

— Жюстина, вас ищет Элиз.

Да нет же, черт тебя дери!

— Где вы, Элиз? — спрашивает Жюстина.

— Она здесь, — отвечает Летиция, — возле окна.

Надо же, я постоянно оказываюсь возле этого проклятого окна, словно бабочка, летящая на свет. Это присуще всем существам-однодневкам? Жюстина подходит ко мне.

— Мне тоже надо с вами поговорить, — тихо говорит она. — Вы мне понадобитесь.

Она умолкает, словно ждет моего ответа, потом продолжает:

— Мне нужен вектор для общения с высшими силами.

Кажется, она начинает действовать мне на нервы.

— Своего рода соединение с небом. Неподвижная энергетическая масса, пронизываемая мощными токами.

Она хочет пропустить через меня электричество?

— Через вас я смогу установить связь с существами потустороннего мира и получать от них ответы. Ваш поврежденный мозг позволит волнам распространяться более свободно.

Мой «поврежденный мозг»! Я делаю вид, что путаю кнопку, и с наслаждением наезжаю ей на ногу.

— Ай! Вы иногда бываете настолько…

Ее слова прервал приступ кашля.

— Летиция и Леонар согласны участвовать. Пока мадам Реймон отдыхает, мы устроимся в кухне.

И вот она уже хватается за мое кресло и, не спрашивая моего мнения, катит меня вперед. Налетев несколько раз на что-то, правда, без серьезных последствий, мы оказываемся в жарко натопленной кухне: пахнет жарким, розмарином, чесноком и шоколадным кремом. Кухня людоедки. Иветт говорила мне, что она оформлена в старинном стиле, выложена черной и белой плиткой, там стоит плита с шестью конфорками и большая печь XIX века в рабочем состоянии. Может быть, ощущение ужаса, испытанное мной при первом посещении этого здания, было пророческим. Может быть, я предчувствовала дурные события, которым суждено было тут свершиться.

Кто-то постукивает кончиками пальцев по длинному столу в центре кухни.

— Перестань, Лео, — говорит Жюстина. — Летиция здесь?

— Я тут, на конце, — отвечает Летиция. — Рядом с Леонаром.

Жюстина, толкая кресло, осторожно двигается вперед вдоль стола, поворачивает кресло, чтобы я оказалась лицом к остальным, берет мою здоровую левую руку и кладет ее на стол. Правая так и лежит у меня на коленях, как ее положила сегодня утром Иветт.

— Ну, вот.

Она отходит назад, звук придвигаемого стула, она садится.

— Ставни закрывать не будем? — спрашивает Летиция.

— Нет, позволим стихиям излить на нас свою злобу! Позволим белому покрову снега поглотить ужас и кровь.

Возвращаюсь лет на тридцать назад, к спиритическому сеансу в школе. Мне это всегда казалось смешным. Я вздыхаю. Никто не обращает на это внимания.

— Начнем. Летиция, дайте руку Леонару. Леонар, твою руку. Элиз, дайте вашу руку.

Я неохотно поднимаю руку, ощупывание, ее пальцы, сухие и горячие, с силой сжимают мои.