Все потянулись к причастию, кроме Шассиньоля, Клотильды Осмонд, Айши и — как ни странно — Бланш, которая тоже осталась сидеть со склоненной головой,

Андрие склонился над ней, слегка обнял за плечи и что-то прошептал.

Никакой реакции. Он произнес уже громче:

— Бланш, идем.

Она вновь коротко вздрогнула.

— Оставь меня!

Он сжал кулаки и отошел. На скулах у него выступили красные пятна. Бабуля удивленно обернулась к ним:

— Что случилось, Бланш?

Никакого ответа, Бабуля с напряженным лицом села на место. Винни-Пушка споткнулась, не дойдя до алтаря, и ухватилась за Поля Лабаррьера. Ноэми Лабаррьер тихо всхлипывала, мелкие слезы катились по ее загорелым щекам пятидесятилетней женщины, сохраняющей приличную форму. Интересно, она хорошо знала Элилу? Или плакала из сочувствия к родителям? Шассиньоль, сидя на скамейке, принялся кашлять и сморкаться. Айша повернулась к нему с полными слез глазами. Он положил руку ей на плечо и так крепко сжал в знак сострадания, словно это была сама Бланш. Энис задремала, на ее подбородок стекала тоненькая струйка слюны. Аннабель, слишком маленькая для причастия, оставалась на месте и ударяла ногой по стоявшей впереди скамейке, но не так громко, чтобы это услышали.

Отец Дюбуа вновь заговорил. Все встали, сложив ладони перед собой. Шиб молился об одном — чтобы все поскорее закончилось, чтобы несчастное тельце, выставленное на всеобщее обозрение, наконец-то оставили в покое, чтобы прекратили эту пытку!

Айша, держа Энис на руках, попыталась заставить Аннабель подняться, но та лишь недовольно надула губы. Однако от оплеухи Шарля тут же вскочила, красная от злости. Луи-Мари бросил на нее ледяной взгляд, и она тут же притихла. Бланш тоже поднялась и сложила руки для молитвы. Она дрожала так сильно, что исходившая от нее вибрация, казалось, передавалась всем. Андрие всхлипнул. Рука его вцепилась в спинку скамейки, костяшки пальцев побелели.

— «Даруй им, Господи, вечный покой, и пусть вечный свет воссияет для них».

Свет, которого они не увидят. Покой, которого будет слишком много... Телесная оболочка, наполненная асептической жидкостью, ты действительно вознеслась к ангелам?

Заиграла музыка. Орган, разумеется. Неизбежный «Реквием» Моцарта. Рыдания усилились. Ноэми Лабаррьер спрятала лицо в вышитый носовой платок. Винни-Пушка торопливо направилась к выходу, спотыкаясь на ходу. Шассиньоль бросил на нее презрительный взгляд, одновременно утирая набежавшую слезу. Джон Осмонд побагровел. Клотильда промокала платком глаза. Бабуля уткнулась лицом в плечо сына, сотрясаясь от рыданий. Потом она повернулась к Шарлю и сжала ему запястье. Попыталась обнять Луи-Мари, но тот уклонился. Погладила по щеке Аннабель, которая тут же разревелась во весь голос. Жан-Юг взял ее на руки. Отец Дюбуа тем временем благословлял гроб.

—... и да пребудет на вас милость Господня...

«Ite, missa est»[20]. Живым не оставалось ничего другого, кроме как продолжать жить.

Андрие взял Бланш под руку и увлек ее к выходу. Она пыталась слабо сопротивляться, но потом последовала за ним, повернув голову назад, туда, где оставалась лежать в вечных сумерках ее дочь.

Остальные тоже направились к выходу. Снаружи начинало темнеть. Пахло цветущим жасмином. Было ветрено. Солнце опускалось за горы. Высоко в небе пролетел самолет, оставляя тонкий белый след. Бланш, проходя мимо Шиба, слегка коснулась его бедром. Айша повела младших детей к дому, за ней медленно двинулись остальные. Винни, прислонившись к «BMW» Шассиньоля, тяжело переводила дыхание. Краска на ее лице растеклась. Ноэми, не говоря ни слова, обняла Бланш и прижала ее к себе. Поль Лабаррьер неловко стиснул плечо Андрие. Бабуля опиралась на Шарля, который казался шестнадцатилетним стариком. Луи-Мари ожесточенно пнул ногой камень, отшвырнув его. Шиб не знал, что ему делать. Любые слова утешения были неуместны. Неожиданно он подумал: а где, интересно, похоронен другой ребенок, малыш Леон? Бланш упоминала о каком-то семейном захоронении. Склеп под часовней? Но, черт возьми, Шиб, какое тебе дело? Уж не собираешься ли ты выкопать его и проверить, не надругались ли над ним, перед тем как утопить?

— Вы проделали великолепную работу, месье Морено.

Он обернулся. Перед ним стоял отец Дюбуа. На его тонких губах было некое подобие улыбки.

— Гм...

— Они очень хотели, чтобы она осталась такой же, как при жизни— милым, веселым ребенком, — мелодичным голосом продолжал Дюбуа.

Ну что ж, если ему кажется, что у этого вампиреныша в гробу веселый вид, тем лучше.

— Это тяжелое испытание... — произнес Шиб, слыша себя как бы со стороны.

— Жизнь— это дар Божий, которым человек, увы, не может полностью распоряжаться, — отозвался Дюбуа. — Простите, меня зовет Жан-Юг.

— Вы верите в оживших мертвецов?

На сей раз это оказался Луи-Мари, бледный и встревоженный. Странный вопрос для четырнадцати лет!

— Нет. Совершенно не верю. Мертвые никогда не оживают. Потому что они мертвые. Поверь, я знаю, о чем говорю, — со вздохом добавил Шиб.

— Это вы бальзамировали сестру? — спросил Луи-Мари.

— Да.

— Она похожа на куклу. На мясную куклу, — добавил мальчишка с гримасой отвращения.

Черт возьми, ну и выраженьице!

— А еще она выглядит злой.

— Тебе так кажется просто потому, что она больше не улыбается, не разговаривает, понимаешь? Но она уже никогда не проснется. В этом можешь быть уверен.

— Надеюсь, — ответил Луи-Мари, видимо все же не до конца успокоенный.

— Луи-Мари! — позвала Бабуля.

Он слегка пожал плечами и быстро отошел.

Глава 6

Поминальная трапеза была устроена в одной из гостиных— просторной комнате со стенами цвета охры и сверкающим паркетным полом. В центре стоял большой стол, заставленный всевозможной снедью. На стенах— несколько картин прерафаэлитов, в вазе китайского фарфора— букет белых камелий, вокруг стола— стулья из кованого железа. Можно подумать, что находишься в старинном итальянском дворце, подумал Шиб, осторожно проводя рукой по высокой амфоре, рядом с которой лежали пяльцы для вышивания.

Слуги расставляли приборы и откупоривали бутылки. Шиб взял квадратную желтую керамическую тарелку и такой же стакан. Никто из гостей, кажется, не испытывал особого голода, но все старательно накладывали себе еду и казались совершенно поглощенными этим занятием. Бланш стояла у высокого французского окна. Шиб проследил за ее взглядом и понял: она смотрит в сторону часовни.

Жан-Юг пил ледяное мюскаде, один бокал за Другим, и ничего не ел. Бабуля осторожно притронулась к его руке, и он со вздохом отставил бокал в сторону.

— Я уложила Энис, она устала, — сказала Айша, обращаясь к Бланш, и та рассеянно кивнула.

Айша вышла, бросив быстрый взгляд в сторону Шиба, Аннабель, усевшись верхом на стул, играла с консолью. Оба мальчика куда-то исчезли.

Шиб от нечего делать прислушивался к доносившимся до него обрывкам разговора между Реми Шассиньолем и Полем Лабаррьером, очевидно, конфиденциального:

— Итак, дорогой господин вице-президент, не говорил ли ты обо мне своим друзьям-социалистам?

— Региональный совет не подвержен коррупции, старина, — ответил Поль. — Обсудим это завтра.

В этот момент Шиб затылком почувствовал неприятное жжение и обернулся. Снова отец Дюбуа. Его тонкие губы были плотно сжаты, отчего рот походил на шрам.

— Вы католик, месье Морено?

«Нет, я великий жрец вуду, который настругивает белых в салат по утрам!»

— Меня крестили, но я не соблюдаю обряды.

— Вы утратили веру? «Тебе-то какое дело?»

— По правде говоря, я приверженец других ритуалов.

Взгляд священника оживился.

— Вы сменили религию?

— В некотором роде. Я поклоняюсь Амону-Ра.

Отец Дюбуа растерянно моргнул, потом на его лице появилась саркастическая усмешка.