— Скобелев… Случайно, не потомок генерала? — спросил Каратаев, раздумывая о чем-то своем.

— Все так спрашивают, — откликнулась Ольга. — за глаза «генералом» дразнят; а он даже и не из дворян, из самых что ни на есть пролетариев. При мне беседует недавно с ашхабадским корреспондентом, и тот — насчет родства. Сергей Романович сперва с раздражением ответил, а потом по-хорошему объяснил, как тяготит его это мнимое родство, тем более что фамилия Скобелев слишком связана с Туркменией. Из-за этого Сергей Романович, молодым еще, собирался отсюда сбежать на север, да так, говорит, и не успел — прижился.

— Простите… раз уж взялись косточки перемывать… а его семейное положение?

— Какое там положение! Бобыль, рак-отшельник, — рассказывала Ольга. — Сын погиб в войну, жена умерла после войны. Где-то в Саратове есть сестра и двоюродные братья, он переписывается, иногда ездит туда, на Волгу. А так — пески и пески… Но с ним вы не шутите: жениться, я слышала, собирается начальник. У Сергея Романовича большая любовь, там, у нас же в экспедиции.

Они продолжали сплетничать, а машина тем временем взбиралась на пологий пригорок, за которым в ложбинке показались палатки.

— Наконец-то! — сказала Ольга таким тоном, будто вернулась в родной дом.

Каратаев разглядывал лагерь. Там виднелся колодец, и под сенью карагача горел костер. Около костра двигалась женщина. Козырьком приложив ладонь ко лбу, начала всматриваться: кто же к ним едет? Возле палаток лежали верблюжьи седла, ящики, груды саксаула. За палатками верблюдица и длинноногий верблюжонок мирно щипали колючку.

— Раечка! — позвала Ольга. — Что же вы, или нам не рады?

И только теперь, после ее слов, краснощекая повариха-татарка устремилась навстречу.

— С приездом, Оля-джан! Думала — чужие. Шофер не наш, а вас не видно за цветами.

— И письма я привезла, Раечка. Давайте разделим цветы по палаткам, поставим в воду, и я вам дам письмо, а вы нас за это покормите, мы еще не завтракали.

— Сей минут, сей минут, Оля-джан! — захлопотала Раечка, подбросила саксаула в костер, налила воды в чайник и повесила его над огнем.

Из крайней палатки вышел загорелый молодой человек в синей майке и брезентовых брюках, его отрекомендовали кандидатом геологических паук Клычем Сахатовым.

— Салам, салам, Ольга Ивановна. А мне письмишка нет? — осведомился Сахатов.

— Есть. Но почему вы не у своих вышек? Опять Раечку сторожите?

— Ну, вы сразу все тайны раскроете! — засмеялся Сахатов, подавая руку Каратаеву. — Пощадите не меня, так Раечку. Видите, мы оба смутились. Между прочим, я теперь окончательно обосновался в лаборатории, — уже серьезно продолжал геолог. — Без вас тут события развивались головокружительно. Нашли водонепроницаемую глину. Идеальная облицовка для русл каналов, допустим, малого сечения. Лучше всякого цемента. Пойдемте покажу. И вас прошу, Акмурад-ага. В таких вещах вы опытнее нас всех…

— А вы откуда меня знаете? — перебивая геолога, удивился Каратаев.

— Кто же не знает мургабского бога воды! — Сахатов почтительно поклонился начальнику водхоза. — Я ведь из вашего района. Отец мирабом был, и я с детства слышал, как вы шерстили взяточников. Продажность среди мирабов искореняли.

— Позвольте, сын Сахата Дурды? Отлично помню вашего отца. Вот кого никакими деньгами не могли соблазнить баи.

Разговаривая, все трое вошли в палатку, где на длинных грубо сколоченных столах стояли колбы, пробирки, ванночки, а на полу — ящики с круглыми столбиками пород. Сахатов взял колбу, в которой лежал небольшой глиняный шар, залитый водой.

— Видите: без малейшей мути. Не размокает, точно камень. Не фильтрует. А главное — местный материал, не надо возить за сотни километров.

— От души поздравляю, и вот вам за это награда. — Ольга отделила часть цветов и вручила Сахатову. — Только не дарите Раечке, наслаждайтесь сами. Раечка свою долю получит. Пойдемте, Акмурад-ага, позавтракаем и — в поле, ловить Сергея Романовича.

Глава пятнадцатая

Они поднялись из ложбины. Вокруг были пески до самого горизонта. Редкие кусты, темные движущиеся фигурки людей и темные силуэты буровых вышек. Солнце припекало, под ногами шуршал топкий песок. И куда ни глянь, все то же, невесело оценивал Каратаев обстановку. Спутница его шла легко, а он, давно отвыкший от подобных прогулок, едва переставлю ноги, часто снимал шляпу и вытирал платком лысину.

Молчали. Ольга думала о Завьялове, который с каждым часом, казалось, отодвигался дальше и дальше. Каратаева занимали прозаические мысли. Его пугало собственное сердце, оно каждым ударом утверждало, как он неотвратимо старится. А ведь не кто иной как он бешено гонял по этим увалам на коне и пешком, без сна, голодный, и не чувствовал сердца. «Рановато стали задыхаться; видно, не так живем, как надо. Зажирели в своих канцеляриях!»

— Если глаза мне не изменяют, вон Сергей Романович. Быстрей! — заторопила Ольга, ускоряя шаг, когда отмерили уже километра полтора. — Глядите, с ним еще двое, возле теодолита. Видите, туда завернули. Как мы удачно напали, а то ищешь, ищешь…

Но, обогнув несколько высоких барханов, они увидели только черномазого парня и плотную круглолицую девушку, а Скобелева не было. Где же он?

— Эй, Лугина! — крикнула девушка и, оставив теодолит, побежала к ним. — Письма есть?

— Есть! Дома получите. А где Сергей Романович?

— Да он подался на восточную, — сказал парень, с любопытством оглядывая спутника Лугиной.

— Идемте! — И Ольга, схватив за рукав Каратаева, снова буксировала его по песку. «Черт бы побрал вашего генерала! Гоняйся за ним, как за корсаком», — бранился про себя Каратаев, жалея, что поехал сюда. И, в сущности зачем? Чтобы утереть нос Тагану, сговориться насчет Мертвой пади. Да узнать, когда закончат изыскания под совхозы: поскольку воду запланировано вести через земли, вверенные Каратаеву, их предстоит частично переустраивать. Надо было выяснить, терпит ли время с переустройством тех земель, скажем, до осени, или не дадут водхозу такой отсрочки. В городе поймать Скобелева трудно, а здесь… эти муки. И райком еще вечно мешается. Непонятно, почему Назаров так настаивал на сегодняшней экскурсии.

А Скобелев точно мираж — был и нет. Ольга недоумевала: где искать его? Каратаев шумно дышал. Но вот метрах в двухстах вынырнула из песчаных волн мужская фигура.

— Сергей Романович! — что есть силы закричала Ольга. Каратаев сложил ладони рупором и издал тот гортанный звук, каким перекликаются пастухи. Скобелев остановился, приветственно взмахнул белым картузом. И сейчас же издалека донесся ответный, сходный с каратаевским, крик какого-то каракумского пастуха.

Теперь они пустились почтет бегом. Скобелев стоял ка склоне бархана, лицом к ним, а на самой вершине появился неведомо откуда пастух в халате и бараньей шапке. Пока не приближаясь, пастух внимательно присматривался ко всем троим.

— Вас с борзыми надо ловить, Сергей Романович, — попеняла начальнику Ольга. — Запарили вы нас!

— Это неплохо, — мягким басом отвечал Скобелев. — В городе платят за пар, а тут — даром. Иным, глядишь, и на пользу. А то некоторые джигиты, каких знавал я стройными, раздулись в сановников…

— Верно, верно, — согласился Каратаев, — отяжелел, задыхаюсь, плохой ходок.

— Почаще пешочком, пешочком надо. Вот видите я фигуры не порчу. Бегаю весь день, как почтальон.

И впрямь, этот коренастый человек с седыми, чуть пожелтевшими от табачного дыма усами, в широкой русской рубахе-косоворотке, перехваченной пояском, был таким же, каким видел его Каратаев тридцать лет назад.

Впрочем, подобных людей он встречал немала — чабанов, простых дехкан: время как будто теряет над ними власть.

С бархана между тем спустился пастух и первому протянул Каратаеву сухие узловатые руки.

— Здравствуй, Акмурад! Это ты голос подавал?

— Я. А ты неужели здесь пасешь, Ягмур-ага?

— Ох, не говори. Пастьба называется — кругом ни былинки. Ты крикнул, я подумал; какой еще дурень пригнал сюда отару?