То, что Анета свои последние годы (она умерла в 1956 году) жила вместе с Хавой в Клинцах, причем именно в своем доме, а не где-нибудь еще, сомнений не вызывает. Я своими глазами видел в Клинцах этот дом и ее могилу и своими ушами слышал рассказ Двоси Иосифовны Рогинской (в девичестве Резниковой), ее двоюродной сестры, живущей в Клинцах до сих пор, об этом отрезке ее жизни. Двося Иосифовна и показала мне дом — тот самый большой дом из пяти комнат. С другой стороны, сведения о продаже этого дома и об утрате вырученных денег также достаточно достоверны. Словом, здесь какая-то загадка, разгадывать которую я не берусь, да и, как я уже говорил, не считаю необходимым.
Но ни потери близких, ни тяжелая болезнь, ни прочие несчастья не сломили Анету, и она, будучи, судя по тому, с каким уважением о ней отзываются все, кто ее знал, женщиной энергичной и весьма неглупой и находясь на точке пересечения семьи Фрейдкиных-Резниковых с семьей Аршавских, из своего клинцовского уединения (деньги на жизнь ей посылали в Клинцы родственники из Средней Азии, и в первую очередь, Ида Фрейдкина и Маня Резников) вела обширнейшую переписку, направляла и координировала все родственные отношения и являлась для всей родни непререкаемым авторитетом. За глаза ее звали «наш юрист с Почетухи» (если читатель помнит, это название слободы в Клинцах).
Обладая незаурядным красноречием и даром убеждения, Анета была третейским судьей в нравственных и денежных конфликтах, улаживала ссоры, организовывала браки. И хотя соединение в ее лице семей Резниковых и Аршавских не имело продолжения (Борис умер, не успев оставить потомства), Анета приложила немало усилий, чтобы новыми нитями связать эти семьи между собой.
Так, это она способствовала браку Лейбы Фрейдкина, старшего сына ее сводного брата, Пейсаха, с Беллой Аршавской, дочерью Исаака, младшего брата ее покойного мужа. И в ее же не знавшем покоя мозгу родилась мысль женить Иехиеля Фрейдкина, младшего сына другого ее сводного брата, Соломона, и ее родной сестры Ревекки, на Мирре Клямер, дочери Ревекки Аршавской, самой младшей сестры Лейбы Аршавского. Она (Анета) так и писала в письме к Соломону: «Соломончик! Что я тебе хочу сказать. Пускай твой Хиля женится на Мусеньке. Это тебе будет хороший компот на старости лет.»
Так младший сын младшего Фрейдкина и средней Резниковой женился на дочери младшей Аршавской, в результате какового брака спустя некоторое время и появился на свет автор этих строк.
17. ИСААК АРШАВСКИЙ И СЛАВА ВОРОНОВА. ИХ ДОЧЬ БЕЛЛА
Второго сына Шмуел-Зуси Аршавского и Хаи Файбусович звали Исааком. В молодости это был невысокого роста, курчавый, кареглазый брюнет, имевший в родне репутацию жуира, краснобая и отчаянного ходока по женской части. Последнее, впрочем, не следует, как мне кажется, понимать чересчур буквально. В еврейских местечках правила морали были обыкновенно довольно строгими и ни о каком сколько-нибудь серьезном донжуанстве не могло быть и речи. И хотя Исаак, по всей видимости, был действительно неравнодушен к прекрасному полу и перед тем, как жениться, пересмотрел чуть ли не всех невест в округе, можно с уверенностью утверждать, что ни одна из них не пала жертвой его чисто умозрительного сластолюбия.
Причем надо сказать, что вкусы Исаака в этом отношении не отличались особой изощренностью, и он был, по выражению Гоголя, «большой аматер по части женской полноты». Когда он произносил свою излюбленную фразу: «О-о, это интересная женщина!», он, как правило, показывал обеими руками, что именно имел при этом в виду. Тем не менее после долгих поисков он-таки нашел себе на самом деле очень красивую жену — Славу Воронову, из соседнего местечка Сураж.
Семья Вороновых была очень бедной, и, кажется, Исаак женился чуть ли не против воли своего отца. Если это было так, то женитьба была, наверное, единственным решительным поступком в его жизни. Но когда он сумел убедить Шмуел-Зусю в правильности своего выбора и Аршавские поехали в Сураж на смотрины, сватовство все-таки едва не расстроилось из-за того, что у Вороновых селедку к столу подали не в селедочнице, а в простой тарелке.
Исаак женился почти одновременно с Соломоном Фрейдкиным — в ноябре 1917 года. И почти одновременно у них родились две дочери: у Соломона — Ида, а у Исаака — Белла. Забавно, что оба они мечтали о сыновьях, и Соломон, чтобы подшутить над родственником, устроил так, чтобы Исааку передали, будто бы у него (Соломона) родился сын, и Исаак долго переживал эту несправедливость, пока каким-то образом не узнал правды.
Вообще над Исааком в родне любили подтрунивать и постоянно рассказывали о нем какие-то анекдотические истории. Про то, как он в 1915 году, приехав по каким-то делам в Москву, попал в облаву на дезертиров и угодил на несколько дней в тюрьму, откуда потом не хотел выходить — настолько ему понравилось играть там в очко с уголовниками. Про то, как во время гражданской войны он организовал в Клинцах дружину еврейской самообороны, которая разбежалась при первом появлении неприятеля (неизвестно, впрочем, какого именно). Про то, как примерно в то же время он был насильно мобилизован в бригаду Щорса, но, прослужив там ровно три дня, дал бригадному врачу взятку в виде золотых часов, и тот написал ему справку об увольнении по состоянию здоровья. И все в таком роде.
В 1921 году Исаак с семьей отправился в Москву. Сначала они жили в Марьиной роще у родных его жены, а потом переехали на второй этаж дома на Трубной улице, в котором жили два его двоюродных брата — Лейба и Ейсеф — со своими многочисленными семействами. В этом доме Исаак и прожил почти всю свою жизнь.
Подобно большинству старших Аршавских, Исаак не был искушен в науках и искусствах, а прилежно и трудолюбиво занимался своим скромным ремеслом — он был часовых дел мастером, причем специализировался на больших — настенных или напольных — часах. До тех пор, пока это было возможным, он имел собственную мастерскую, а потом работал в государственных.
Судя по всему, он неплохо знал свое дело. В числе его личных клиентов были, как мне рассказывали, такие известные коллекционеры часового антиквариата, как Хенкин, Смирнов-Сокольский, А.Толстой, Образцов, Руденко, Лемешев, Козловский и другие.
Я помню дедушку Исаака уже в очень преклонном возрасте. В старости это был чрезвычайно тихий, спокойный, но совсем не мрачный человек, любивший при случае поговорить о том о сем и вспомнить молодые годы.
Кроме старшей дочери Беллы, у Исаака Аршавского и Славы Вороновой, о которой, к сожалению, мне совершенно нечего рассказать, был еще и сын Абрам, который, окончив школу, поступил в московский университет. Но учиться там ему не пришлось — началась финская война и Абрам был призван в армию, где и оставался вплоть до начала следующей войны. А осенью 41 года Абрам погиб в боях под Москвой. Говорили, что внешне он был очень похож на Пушкина. Моя бабушка Ревекка Аршавская показывала мне его фронтовые письма. Это были обычные письма тех лет: жив-здоров, сидим в окопах, бьем немцев и т. д.
Белла Аршавская, окончив перед самой войной медицинский институт, тоже хотела пойти на фронт, но в военкомате ей отказали, и она уехала по распределению в небольшой киргизский городок Токмак. Вскоре к ней туда приехали и родители. Но в 1942 году, узнав о гибели младшего брата, Белла все-таки добилась своего и стала врачом полевого госпиталя 1-й гвардейской армии, с которым прошла всю войну до самой Германии.
В 1946 году, вернувшись вместе с родителями в Москву, Белла стараниями тети Анеты вышла замуж за Лейба Пейсаховича Фрейдкина, о котором я уже рассказывал, когда говорил о семье Пейсаха Фрейдкина. Сейчас тете Белле уже далеко за 70. Она, по специальности врач-невропатолог, работает до сих пор, сохранила отличную память и ясный ум. Очень многое в моей хронике записано с ее слов.
Говоря о тете Белле, хотелось бы отметить вот какой факт: хотя все старшие Аршавские, за исключением Михаила, были не слишком образованными людьми и не имели особой тяги ни к знаниям как таковым, ни к учению как к процессу, они приложили много усилий, чтобы все их дети (кроме глухонемой дочери Фаины, Сарры, а также Бориса и Абрама, в чьи судьбы вмешалась война) получили высшее образование. Младший сын Михаила Аршавского, Александр, в 35 лет был доктором наук, сын Ревекки, мой родной дядя, Самуил Клямер, в том же возрасте был кандидатом. Да и остальные, в частности та же Белла, много лет проработавшая в 4-й градской больнице, не ударили в грязь лицом, покончив, так сказать, с интеллектуальной отсталостью рода Аршавских.