Но вернемся к Соломону.
Помимо вышеописанных благородных фамильных качеств, Соломон в полной мере обладал и еще одной, очень характерной для всех Фрейдкиных чертой, а именно: внушительнейших размеров носом. Сам я деда Соломона помнить не могу, поскольку видел его в последний раз, когда мне было не больше полутора лет, но немногие сохранившиеся фотографии наглядно демонстрируют эту нашу семейную достопримечательность, с завидным постоянством переходящую из поколения в поколение.
Как известно, крупные носы являются одним из характерных этнических признаков евреев вообще. Но фамильный фрейдкинский «шнобель» выделялся даже на фоне отнюдь не миниатюрных носов их односельчан и соплеменников. Пожалуй, именно нос, а не, скажем, светлые волосы и представляет собой нашу главную и неоспоримую семейную черту. Потому что если сопоставить с действительностью вышеупомянутый светловолосый, голубоглазый и высокорослый идеал того, каким должен быть настоящий Фрейдкин, то приходится признать одно из двух: либо в последних поколениях наш род от смешений с другими фамилиями начал вырождаться и терять присущие ему черты, либо этот благородный нордический тип внешности изначально был не слишком обоснованно выбран в качестве эталона. Я вынужден сделать этот печальный вывод, так как если среди всех Фрейдкиных, которых я видел воочию, голубые (лучше сказать: серые) глаза еще встречаются довольно часто, то с высоким ростом и светлыми волосами дело у нас обстоит совсем плачевно. Я знаю только одного человека из всех Фрейдкиных, кого можно при желании назвать высокорослым (хотя ни в коем случае не стройным) — это я сам. Для справки: мой рост 183 см. Все остальные Фрейдкины, которых я знал, напротив, люди невысокого роста и до такой степени склонные к полноте, что уж скорей полнота, чем мифический высокий рост, может считаться фамильной чертой (правда, недавно мне рассказали, что мой двоюродный брат Саша — младший сын моего родного дяди Льва Фрейдкина вымахал аж до 185 см, но я, к сожалению, никогда его не видел).
Не лучше положение и со светлыми волосами. Максимум, что мы можем предложить по этой части, — это несколько не очень темных шатенов, каковым, если верить фотографии, в молодости являлся и Соломон. Здесь, впрочем, следует оговориться, что, по моим наблюдениям, в Красной горе употребление термина «блондин» несколько отличалось от общепринятого и блондином там, как правило, называли человека со светлыми глазами, не слишком темными волосами и, главное, не со смуглым цветом лица, Но, как бы то ни было, приходится признать, что с течением времени генотип Фрейдкиных претерпел серьезные изменения и одни лишь носы остались верны нам, как прежде.
Соломон с десятилетнего возраста жил «в людях». Он был отправлен «мальчиком» в лавку какого-то новозыбковского купца и жил там, приезжая к матери в Красную гору лишь по большим праздникам.
А в 1908 году он как младший сын в семье был призван в русскую армию. Служил в пехоте. Прошел всю первую мировую войну. Дослужился до взводного. В 1917 году Соломон оказался каким-то образом в Нижнем Новгороде — возможно, его часть отвели туда на переформирование. Там его и застали февральские события, в которых он по молодости лет принял весьма деятельное участие — ходил на конспиративные собрания в Сормове, выступал на митингах, заседал в Совете солдатских депутатов. Венцом его политической карьеры было выдвижение на пост начальника городской милиции.
Однако на этом интригующем моменте нам придется прервать свой рассказ о Соломоне, потому что для описания дальнейших событий его жизни, а именно — его брака с Ревеккой Резниковой, необходимо ввести читателя в курс отношений между семьей Фрейдкиных и семьей Резниковых, о которой тот не имеет пока никакого представления. Поэтому мы здесь довольно надолго расстаемся с Соломоном и возвращаемся назад в 1887 год.
10. ГИНЕСЯ ГЕНЗЕЛЕВА И ГИРШ МОВШЕВИЧ РЕЗНИКОВ
Итак, в 1887 году в Красной горе мать Соломона — моя прабабушка — Гинеся Гензелева осталась вдовой с тремя малолетними детьми и безо всяких средств к существованию. В свои 26 лет она была удивительно красивой молодой женщиной с прекрасными длинными черными волосами и большими голубыми глазами. От многих моих родственников я слышал, что моя мать, Мирра Давидовна Клямер, была очень похожа на Гинесю в молодости и что выбор моего отца был не случаен. Оспаривать это утверждение я не берусь, так как видеть молодой свою прабабушку, погибшую за 12 лет до моего рождения, я, естественно, не мог. Но, по моим данным, никого из моих родственников, кто мог бы в 80-х годах прошлого века застать молодость Гинеси, к концу 40-х годов нашего века, когда была молодой моя мать, тоже уже не было в живых. Теоретически такое сравнение мог бы провести только старший брат Соломона — Пейсах, но он мою мать никогда не видел. Что же тогда говорить о моем отце, родившемся в 1925 году, когда Гинесе было уже за 60? Тем более что о существовании фотографий или портретов юной прабабушки мне тоже слышать не приходилось. Возможно, однако, что мой отец руководствовался какими-то подсознательными мотивами, поскольку у моей матери, так же как у Гинеси, действительно были и прекрасные длинные черные волосы, и большие голубые глаза.
Чтобы как-то прокормиться, Гинеся стала печь хлеб и булки для всего местечка, и, говорят, эта ее продукция пользовалась довольно большим спросом ввиду каких-то исключительных вкусовых качеств. Вообще во всей округе очень высоко ценились ее кулинарные способности, и почти на каждую большую свадьбу Гинесю приглашали в качестве главной стряпки. Впрочем, дело здесь было не только в чисто кулинарных способностях.
Известно, что правоверные евреи невероятно щепетильны в вопросах приготовления пищи (мой дядя Самуил Клямер рассказывал мне, что, когда их семья оказалась в эвакуации в Красноярске и буквально умирала там от недоедания, его дед (и, соответственно, мой прадед) Моисей Клямер тем не менее наотрез отказался принимать некошерную пищу и предпочел голодную смерть). В этом деле существует масса всевозможных законов, запретов, тонкостей и нюансов, которые обязательно должны быть соблюдены — иначе верующий еврей не станет этого есть. Тут целая наука, трактующая не столько даже чисто технологическую сторону, сколько многие существенные аспекты духовности и веры. И тот, кому доверялось это ответственное дело, помимо всех этих специальных знаний, мастерства и таланта, обязан был обладать еще и незапятнанной религиозной и нравственной репутацией, быть, что называлось тогда, «человеком с чистыми руками». Доходило даже до того, что на одной свадьбе, куда пригласили главным поваром не Гинесю, а какую-то другую женщину, Мордехай Гельфанд попросту отказался сесть за стол.
Словом, все в Красной горе Гинесю уважали и жалели, а сыновья — так просто боготворили. И даже много лет спустя, став взрослыми, самостоятельными людьми, имея уже свои многочисленные семьи, они относились к ней удивительно нежно и почтительно. При том, что Гинеся вовсе не была строгой или властной матерью, а напротив — тихой, безграмотной, работящей и кроткой женщиной, это выглядело еще более трогательно. Если знать о таком отношении сыновей к матери, то особенно ужасной представляется та трагедия, которую пришлось пережить Соломону в 1941 году на клинцовской железнодорожной станции. Но не будем забегать вперед.
Мне кажется довольно странным, что в рассказах об этом периоде жизни Гинеси особенно подчеркивается, что она и ее сыновья жили очень бедно, почти впроголодь. Конечно, потеря мужа и кормильца не могла не сказаться на благополучии семьи, но ведь в этом же местечке и, более того, на той же улице жили отнюдь не нуждавшиеся сестры и брат ее покойного Гесл-Лейба — Фрейда, Хася, Сарра и Герцул. Возможно, им и могла быть безразлична судьба вдовы их брата, но к судьбе его сыновей они никак не могли остаться равнодушными.
Не знаю, до какой степени Гинесе и ее детям приходилось голодать, но факт остается фактом — ни одному из ее сыновей не удалось получить образования, хотя помочь бедному родственнику сделать это считалось чуть ли не обязанностью для любого обеспеченного еврея. Да и, согласитесь, десятилетнего младшего сына на побегушки к купцу отдают тоже не от хорошей жизни. Но, с другой стороны, Хася Фрейдкина-Лившиц недрогнувшей рукой выдала свою дочь Басю за среднего сына Гинеси, Пейсаха, и намеревалась выдать другую свою дочь, Рисю, за Соломона. Впрочем, что касается последнего, то я не уверен, что Хася была к тому времени еще жива. Словом, взаимоотношения Гинеси с родными ее покойного мужа мне не совсем ясны. Но оставим это.