– Брэндан? – прошептала ее мать.

Ее отец – выражение его лица Эмма никогда не забыла бы, сказал:

– Мэрси. – Только это.

Она хотела отпустить руки своей матери. Но не смогла.

Вместо этого, наблюдая за Майклом, она отпустила своего отца.

Комната разрушилась; свет погас. Эмма почувствовала внезапный, резкий рывок, как будто она плавала, и сила тяжести, наконец, соизволила заметить ее. Она упала, крича в тишине, к земле – но земля, в этом случае, очень походила на дешевый винил, и не причинила боли, когда она врезалась в нее. Сильно.

Она открыла глаза, мигая от чрезвычайно резких люминесцентных ламп приемной. Отсутствие ног вызвало панику на мгновенье, прежде чем она поняла, что они были поджаты под нее. Она повернулась и увидела профиль своей матери, ее немного отвисшую челюсть, ее широкие глаза с темными кругами от недосыпания.

– Мама, – прохрипела она. – Мои руки. Пальцы покалывало будто иголками-булавками, и они казались серыми. Или синими.

Ее мать покачала головой; голос Эммы вернул ее в реальность.

– О, Эм, мне очень жаль, – сказала она. Было совершенно ясно, она должна была поработать, чтобы освободить свои руки, или освободить руки дочери. Их руки тряслись, но Эмма сложила свои на коленях, мать подняла свои руки к лицу, и очень медленно уронила голову в них.

– Мам...

Мэрси Холл покачала головой.

– Мне очень жаль, Эм... У меня... У меня был очень долгий день.

Эмма отвела взгляд от матери.

– Майкл? – медленно и отчетливо произнесла она. Майкл, казалось, не слышал ее. Он смотрел прямо вперед. – Эллисон?

Эллисон, с другой стороны, повернулась, чтобы встретить пристальный взгляд Эммы.

Эмма жестом указала на Майкла, и через секунду, Эллисон глубоко вздохнула и кивнула. Она повернулась и пошла к Майклу, называя его по имени. Майкл все еще смотрел. Когда Эллисон стала перед ним, он не прекратил; Эмма могла только предположить, что он видел.

Эллисон опустилась на колени перед Майклом и взяла его руки в свои.

– Майкл, – повторила она более мягко.

Он моргнул, и его пристальный взгляд медленно перемещался на месте, пока он не смог видеть Эллисон. Он был тверд. Но он был тих.

Эмме хотелось, чтобы он не напоминал тихого кролика, пойманного в свете фар. Он мигнул.

Эмма медленно вытащила ноги из-под себя. Они тоже покалывали, и она морщилась, когда опускала их на пол. Но она попыталась стоять, и когда она это сделала, Эрик шевельнулся. Она почти забыла о нем, что было глупо.

Он пересек комнату и предложил ей руку; она смотрела на его ладонь, пока он не опустил ее. Он был тих. Она тоже молчала, но ее взгляд говорил: " Мы поговорим об этом позже."

Его невысказанность была громкой.

Она пошла к Эллисон и Майклу, и встала около Эллисон; она присела бы около нее, но еще не доверяла своим коленям или ногам.

– Майкл?

Он поднял взгляд. Он все еще сидел, и это было, вероятно, к лучшему.

– Эмма, – сказал он. Она улыбнулась, и не потому что была счастлива. Это было нужно, чтобы успокоить его.

– Я здесь, – сказала она ему, в то время как Эллисон продолжала держать его руки.

– Эмма, это был твой папа. – Это был не вопрос.

Если бы это был кто-либо другой, она бы солгала, и это вышло бы чисто и естественно. Ложь была тем, что говорят другим чтобы было легче – так или иначе – мы надеемся, для них, но часто более эгоистично для себя. Ложь, Эмма поняла, когда ее взгляд быстро метнулся к матери и обратно, была тем, что говорят себе, когда весь мир в мгновенье обращен в прах, и нужно снова поставить его на ноги.

Но Майкл? Майкл даже не понял, что ложь должна была делать, пока ему не исполнилось девять лет. Он не понимал, что то, что он знал и то, что другие люди знали, не было, по сути, одним и тем же. Эмма не помнила времени, когда она не понимала этого. И она не была уверена почему, в девять, Майкл начал учиться. Но он начал, он просто не трудился лгать, потому что он видел преимущество честности и был известен за это.

Не врать, однако, и не лгать были совершенно разные вещи. Эмма могла солгать, но это то, что толкнуло бы его через край, на котором он явно балансирует. Потому, что он знал, что он видел, и она ничего не могла сказать, чтобы изменить это.

Она вздохнула, успокоилась.

– Да, – сказала она ему спокойно, в то же самое время, как Эрик сказал:

– Нет.

Эллисон повернулась и уставилась на Эрика. Она поднялась, все еще держа руки Майкла. Она передала их Эмме, которая могла теперь нормально стоять на ногах. Майкл смотрел на Эрика и Эмму, и Эмма сказала, быстро:

– Эрик не знает, Майкл. Помните, он никогда не встречал моего отца.

Он новенький здесь.

Эрик открыл рот, чтобы сказать что-то, и Эллисон наступила, очень твердо, на его ногу. Она не пинала его, как это делала Эмма. Эллисон очень не хотела причинять кому-либо боль.

Майкл, однако, кивал. Это продолжалось слишком долго. Эмма освободил одну руку и очень нежно поглаживала обратную сторону руки Майкла, пока он не остановился.

– Он умер, Эмма.

– Да.

– Он раньше чинил мой велосипед.

– Да.

– Почему он был здесь?

Она начала говорить, что не знает, потому что это было правдой. Но она остановила себя. Все было гораздо сложнее, когда Майкл был рядом. Но также все было более чистым.

– Он пытался помочь мне, – сказала она, вместо этого.

– Как?

– Я думаю, что он знает, что именно вызывает головные бол".

– Это не сотрясение?

– Нет.

– О. – Пауза. – Куда он ушел?

– Я не знаю.

– Он вернется?

– Я не знаю, Майкл. Но я надеюсь на это.

– Почему?

– Потому что я скучаю по нему, – сказала она мягко.

Майкл кивнул снова, но на сей раз, это был нормальный кивок.

– Я тоже скучаю по нему. Он, правда, был призраком?

– Я не думаю, что призраки существуют.

– Но я видел его.

Она кивнула.

– Я тоже видела его. Но я не знаю, кем он был.

– Он выглядел так же, – Майкл рассказал ей. – И ты сказала, что он тот же.

Она сказала это. Она помнила.

– Я думаю, что призраки, предположительно, страшные, – предложила она. – Вот почему я думаю, что он – не призрак. Разве он был страшным?

– Нет. Да, конечно. Немного.

Эмма приняла это.

– Он не хочет забрать тебя? – продолжал Майкл. – Ты не собираешься умирать, не так ли?

– Все умирают, – сказала она ему.

– Но не сейчас.

– Нет, Майкл, – удалось сказать ей. – Он не хочет забирать меня. И даже если бы хотел, я не уйду. – Она осознала, внезапно, куда это идти, и ужасно не хотела идти туда.

Майкл закрыл глаза. Эмма приготовилась, поскольку Майкл открыл их снова и спросил:

– Натан тоже вернется?

И через мгновение Эмме удалось выдавить:

–Я не знаю.

Эмма знала, что ее мать была расстроена. Но расстроенная или нет, Мэрси Холл настояла на том, чтобы дождаться компьютерной томографии. Эмма сказала Эллисон, что она должна пойти домой с Эриком и Майклом, но это тоже не имело успеха. Они толпились вместе в тишине. Мать Эммы почти ни с кем, кроме доктора, не разговаривала, а Майкл сидел спокойно, обдумывая свои мысли.

Эллисон волновалась, но тоже много не говорила; было трудно найти место, которое заставляет спрятать свои слова за различными видами молчания, такое как эта приемная комната.

Компьютерную томографию пришлось ждать четыре часа. Результат, как им сказали, будет направлен семейному врачу Холлов, что означало, настолько Эмма была обеспокоена, что они не нашли ничего чрезвычайного. Чтобы подтвердить это, доктор заполнил бумаги выписки, или как их там называют, дал матери Эммы рецепт на тайленол, но более сильный, и также дали совет относительно головных болей. Эмма устала, и ее тело все еще странно реагировало на свет, как будто часть ее пропала. Но она больше не чувствовала боли.

Никакой физической боли.

Эрик ничего не говорил. Он ждал. Когда тесты Эммы были готовы, он предложил Эллисон и Майклу подвезти их домой. Эмма предпочла бы побыть в их компании, но было ясно, что ее мать не хочет. Майкл и Эллисон поехали домой с Эриком.