— Gracia, — улыбнулась я.

Хлопья в моей тарелке размокли, и я принялась за еду. По большому счёту, есть мне не хотелось, но хоть что-нибудь затолкать было нужно, чтобы не заиметь к обеду дикую боль в желудке. С трудом осилив хлопья, перешла к кофе с булочкой.

Говорят, есть люди, которые чувствуют, когда на них смотрят. Я себя к таким никогда не относила, но в тот момент, когда полбулки было уже позади, я остро ощутила на себе что-то неприятное, что заставило меня повернуться. Оказалось, что через столик от меня сидит Костантино и цедит апельсиновый сок через соломинку. Увидев, что я его заметила, Костантино отдал честь двумя пальцами.

— Buon giorno, прекрасная Александра! — бодро сказал он.

— Доброе утро, Костя, — ответила я.

Костантино понял это за приглашение, встал из-за стола и подошёл ко мне.

— Вы позволите?

Я кивнула.

Он сел напротив и поставил мне под нос свой недопитый бокал. От вида ядовито-жёлтой жидкости мой рот наполнился слюной. Чтобы не захлебнуться, я отвернулась к окну.

— Как вам спалось, Саша? — Костантино соорудил на своём лице неотразимую улыбку.

Говорить на эту тему мне не хотелось, поэтому я сделала неопределённый жест рукой, мол, так себе.

— Лучшее снотворное — руки любимого мужчины, — промурлыкал Костантино и накрыл мою руку своей. — До экскурсии ещё есть время, Саша.

Вот этого я совсем не ожидала. Вероятно, от этого глаза мои округлились, а рот приоткрылся. Я отдёрнула ладонь и убрала обе руки под стол.

— Чему вы удивляетесь? — изобразил фальшивое непонимание Костантино. — Вы очень привлекательная молодая женщина… любой на моём месте поступил бы также…

Эти его слова вывели меня из равновесия. Я испытала такой прилив ненависти к этому кобелю, что чуть не выплеснула ему в морду остатки кофе, а заодно и его поганый сок.

— Положим, я совсем непривлекательная и уже немолодая женщина, — сказала я, еле сдерживаясь, — это, во-первых. Во-вторых, я не шлюха и, в-третьих — не дура. Поэтому отвечайте сейчас же, что вам от меня нужно, или проваливайте.

Костантино развёл руками.

— Ну, что же вы так, Саша! Я же к вам с дорогой душой… давайте поговорим!

«Вот козёл!» — подумала я, встала и быстро пошла на выход.

Костантино увязался следом. Я слышала, как он отодвинул свой стул, встал, слышала его гулкие шаги по плиточному полу ресторана. Мне вдруг стало не по себе, больше скажу, мне стало страшно. Костантино догнал меня у лифта. Взял рукой под локоть и прошептал мне на ухо:

— Простите меня, Саша, я вёл себя как идиот, но это всё из-за вас, поверьте, я безумно влюблён, с того самого дня, как увидел вас в аэропорту, в Римини…

Тренькнул звоночек, возвещая, что подошёл лифт. Двери открылись, и я, высвободившись из Костантиновых объятий, вошла в кабину. Костантино зашёл следом. Я нажала третий и отвернулась к двери.

— Значит, по-хорошему ты не хочешь… — услышала я сзади голос совершенно без акцента.

Я медленно повернулась.

— Что ты сказал, шкет?

— Сейчас мы пойдём к тебе в номер, сука, и ты сама мне отдашь то, что у тебя там, поняла? — сказал Костантино.

Он выглядел, как самый настоящий бандит, только ножа в руке не хватало.

— Я сейчас закричу, — тихо сказала я.

— Только попробуй, сука, — Костантино схватил меня за левую грудь и сильно сжал пальцами сосок.

От резкой боли я охнула. Попыталась высвободиться, но не тут-то было, Костантино левой рукой перехватил мою правую и зачем-то сунул колено мне между ног.

— Тихо, сука, а не то я тебе его оторву на хрен, — прошипел он.

Было больно, очень больно, но я молчала.

Из лифта Костантино меня практически выволок. От боли у меня в глазах уже плыли тёмные круги, и дёргалась нога. Ещё чуть-чуть и я бы точно грохнулась в обморок.

Костантино дотащил меня до двери номера и только тогда отпустил. От боли и от страха я сползла по стене на пол. Грудь болела неимоверно. Я подобрала ноги, боком привалилась к стене и закрыла лицо руками.

— Чего расселась, корова, давай быстро ключ! — шипел сверху Костантино. — Ключ давай!

Я достала из заднего кармана пластиковую карту и, не глядя, протянула наверх. Костантино вырвал её у меня и стал пытаться открыть дверь номера, но дверь, почему-то, не давалась. Возможно, Костантино совал карточку другой стороной.

Неожиданно со стороны лифтового холла послышались торопливые шаги. Я убрала ладони от лица и приготовилась заорать. Костантино воровато осмотрелся по сторонам и сделал ещё одну неудачную попытку открыть дверь. Через мгновение в коридоре появился человек в плаще и шляпе. Я сфокусировала взгляд на человеке и сначала не поверила своим глазам — это был мой римский знакомый, японец-китаец. В том же самом плаще, в котором был в Риме, только теперь на голове у него была ещё коричневая в мелкую клетку шляпа. Японец-китаец бросил короткий взгляд на Костантино, потом на меня, а затем снова на Костантино.

— Кто вы такой? — резко сказал он.

— Жидко насрал, убери за собой, — спокойно ответил Костантино.

Японец-китаец изменился в лице.

— Что ты сказал, козёл?

— То, что слышал, узкоглазый. Вали, откуда пришёл.

— Ватась-ва корэ-дэ мо таксан дэс![15] — прорычал японец-китаец и принял стойку, в которую обычно встают киношные каратисты (Ки-й-й-й-й-я!).

Костантино, как бы нехотя, тоже изготовился к бою, только его стойка больше походила на боксёрскую. Наступила небольшая пауза, за время которой противники пару раз перемялись с одной ноги на другую.

Стало понятно, что теперь они поглощены друг другом, и до меня им уже дела нет. Мне бы в тот момент собрать волю в кулак и уползти оттуда куда подальше, но ничего не вышло — казалось, я приросла к серому ковролину. Мне было плохо: болела грудь, сердце молотило и, в довершение ко всему, основательно подташнивало. Я только и могла, что смотреть, чем всё это закончится.

Честно говоря, своими собственными глазами настоящую драку я видела только один раз в жизни. Это было ещё при советской власти, году в восемьдесят восьмом — восемьдесят девятом, в моей родной школе. Дрались два моих одноклассника: Витя Рябов и Кира Котельников (разумеется, не из-за меня — я рылом не вышла — просто оказалась рядом).

Тогда всё было скоро и неуклюже: через секунду после того, как невысокий, но крепкий Витька заявил, что ни за что не оставит Ленку Зотову «в покое», правый кулак длинного и костлявого Киры со шлепком врезался в его левую скулу. Витька слегка покачнулся, но затем ловко нырнул под левую руку «Котелка», которой тот метил ему в ухо, и боднул головой туда, где заканчивается живот и начинается грудь, в так называемую «душу».

Уже лёжа на полу, сложенный пополам Кира издал невнятный, отдалённо напоминающий мычание звук, который и возвестил об окончании поединка. Победитель, отвесив побеждённому ритуальный «фофан», молча стоял рядом с телом, старательно растирая рукой скулу.

— Ты, главное, три сильнее, чтобы «фонаря» не было, — сказал Витьке подошедший Мишка Глебов, признанный специалист в этой области.

Драка японца-китайца с Костантино проходила совсем по-другому. Японец-китаец сделал резкий выпад (или как это у них называется), выставив вперёд ногу где-то на уровне костантинова живота. Костантино отпрыгнул в сторону и без замаха ударил японца-китайца левой рукой в голову, но тот присел, и удар пришёлся по шляпе (та мухой улетела туда, откуда появился её обладатель). Противники разошлись на несколько шагов, и всё началось снова — японец-китаец нападал, Костантино защищался.

Скажу по правде, зрелище завораживало. И тот и другой своё дело знали, и двигались как… как одетые в штатское бежаровские болеро. Да, это больше всего было похоже на танец. Дикий, но симпатишный. Я даже забыла про боль и тошноту, до того это было красиво.

Наконец, японцу-китайцу удалось лягнуть Костантино в пах. Тот как-то по-бабьи охнул и присел на одно колено, закрыв лицо и голову кулаками. «Всё, хана тебе, — подумала я, — сейчас он тебя запинает», но японец-китаец повёл себя, как мне показалось, странно. Вместо того чтобы добивать обездвиженного противника ногами, он сделал два шага назад, с короткого разбега подпрыгнул и обрушился на моего обидчика сверху. Костантино попытался вывернуться, упал на бок, но японец-китаец плотно оседлал его, ударил ладонью в ухо и, кажется, начал душить. На этом вся красота кончилась. Я отвернулась.