Иначе Грузия могла быть завоевана и разграблена десять раз, прежде чем сделано будет нужное распоряжение о помощи.

Дискреционная власть, о которой мы говорим, была условлена сепаратными артикулами трактата 1783 г.[118] Но названный рескрипт 1792 г. в глазах ген. Гудовича отменял право его оказывать пособие по усмотрению, и он ограничивался донесениями и представлениями правительству о необходимости помочь и платоническими угрозами персиянам.

В результате оказалось, что только 4 сентября 1796 г. Высочайше повелено «подкрепить царя Ираклия, яко вассала Российского против неприязненных на него покушений, положенными по трактату с ними двумя полными батальонами пехоты». Высочайшее повеление это получено ген. Гудовичем 1 октября, а еще 12 сент. Тифлис был взят и разорен Ага-Магомет-ханом.

Несмотря на свое кажущееся торжество, Ага-Магомет-хан не достиг главного: «валий» Гурджистанский продолжал быть царем Грузии и не признавал над собой верховенства Персии. Недолго занимали персияне столицу Грузии — их экспедиции в глубь страны не имели успеха, и еще в октябре 1796 г. они покинули пределы царства, царь вернулся в Тифлис, энергично стали подымать его из развалин, и все пошло по-старому.

Понятно, что Ага-Магомет до взятия Тифлиса делал предложения Ираклию, и очень для него выгодные, лишь бы он ему подчинился.

Затем, когда разрушенный Тифлис был занят персиянами, переговоры возобновились. Ага-Магомет-хан обещал вернуть всех пленников и поставить Ираклия надо всем Азербайджаном, требуя от него за это признания покорности и присылки заложником одного из царевичей. Наверное можно сказать, что было бы благоразумно со стороны грузин признать хотя бы временно верховенство шаха и отвести, таким образом, тяжкие удары, обрушившиеся на страну[119]. Поведение Ираклия по отношению к Ага-Магомет-хану и его готовность вступить в очевидно неравный бой, не изменяя сюзерену, которому присягнул, будет всегда служить примером рыцарства (и того, как оно бывает невыгодно в политике!). Один современник сообщает, что когда вернулся посланный Ираклием к Ага-Магомет-хану и сообщил его предложения, то, «несмотря на желание грузин войти в соглашение с персиянами, царь, будучи знаком с вероломством евнуха (т. е. Ага-Магомета) и зная, что нельзя ему доверять, не захотел положиться на его обещания. Впрочем, он с давних уже пор находился под покровительством России, и, связав себя с этой стороны обещанием верности, он не желал вступать в союз с Персией»[120].

Если бы план Ага-Магомет-хана относительно Грузии удался и, как в былое время, валий Гурджистанский согласился держать меч при обряде шахского коронования, тогда шансы Персии много бы увеличились. Тогда была бы поставлена серьезная преграда русскому наступлению в Дагестан и Азербайджан и все ханы поспешили бы окончательно и более надежным образом признать Ага-Магомет-хана. Не забудем, что разорение Грузии не могло не уронить временно престиж России.

Однако, насколько правильна была мысль каджарского властителя, настолько неудачный исход его похода грозил Персии дальнейшими бедствиями. Раз Грузия оставалась в сфере русского влияния, русская политика имела всегда точку опоры за Кавказом, и эта точка опоры постепенно превратится в точку притяжения — вольного или невольного — для всех соседних ханств, лишь на живую нитку пришитых к Персии.

На самом закате дней и царствования Екатерины Великой правительство русское снова вернулось к мысли осуществить грандиозный план Потемкина относительно Персии. Вторжение Ага-Магомет-хана в Грузию давало России законное основание вступить с оружием в персидские пределы, С самого 1796 года на Линии стали готовиться по петербургскому указу к походу.

Душой дела были братья Зубовы; главное командование экспедицией поручалось графу Валерьяну Александровичу, и в рескрипте, данном ему 19 февраля, изложена целая политическая программа, идущая путем планов Петра и замысла Потемкина. Опять загорается надежда на «богатый торг» при берегах Каспийского моря и внутри Персии; опять взоры видят вдали Индию и ее богатства. Тожественны планы — тожественны и средства; как в 1722 г., как в 1783–1784 гг., так и теперь думают наступать с двух сторон; определено действовать двум корпусам — каспийскому вдоль берега моря, кавказскому же начать с завоевания из Грузии, страны между Курой и Араксом. Как видно, Екатерина надеялась украсить конец своего царствования неожиданным и блестящим расширением своих владений в Азии. Что не удалось Потемкину, могло удаться Зубовым.

В марте 1796 г. издан манифест «о вступлении российских войск в пределы Персии против похитителя власти в сем государстве»[121]. Некогда Петр, открывая военные действия против Персии, заявлял, что не с персиянами он идет воевать, а лишь наказывать бунтовщиков; так и теперь Императрица, не признавая Ага-Магомет-хана шахом и видя в нем своего рода «бунтовщика» в большом масштабе, начинает с того, что объявляет «милость и благоволение» всем и каждому, особенно же «знаменитым сипехисаларам, калиям» и т. д., «честным калиям», вообще всех чинов людям.

В манифесте говорится о противодействии мирным торговым сношениям, какие Россия встречала в Персии, напоминается об обиде, нанесенной графу Войновичу. Но все же это еще не исполнило бы меры миролюбия, «если бы помянутый хищник Ага-Магомед… не распространил наконец насильствия и лютости свои в оскорбление прав и достоинства нашей Империи, даже до впадения в Грузию», что сопровождалось завладением столицей царя, находящегося под покровительством России, разорением церквей и т. д.

Таким образом, формальным поводом войны послужило посягательство на грузинскую территорию, находившуюся под протекторатом Империи.

Всякий раз, как Грузия привлекала внимание России в качестве орудия политики в делах персидских, естественно, что Россия предпочитает орудие сильное, деятельное орудию слабому. Поэтому неудивительно, что в 1783–1784 гг. думали усилить Грузию не только военной помощью и присылкой в подарок пушек[122], но и присоединением новых земель, правда, когда они будут завоеваны.

Так и во время экспедиции Зубова усиление Грузии прямо входило в программу русской политики (имелось в виду сверх того, так же как и при Потемкине, восстановление Армении). Думали окончательно присоединить к Грузии платившие ей дань ханства — Ганджийское и Эриванское. Во избежание слабости, могущей произойти от споров многочисленных царевичей и от связанных с этим партийных несогласий предполагали отвлечь царевичей службой и т. д.

Между прочим, в апреле 1796 г. кн. Платон Зубов в письме Ираклию, приглашая его содействовать успехам русского оружия, которые создадут для Грузии безопасность, советует ему заботиться всемерно о нераздельности власти и избегать деления на уделы, пагубные для царства.

Но эти платонические желания видеть Грузию сильной мало что значили, когда заявлялись таким «вельможей в случае», каким был кн. П. Зубов[123].

Шестого ноября скончалась Екатерина, и смерть ее унесла с собой и Зубовых, и персидский поход, и многое другое.

Экспедиция с «индейскими» перспективами была отменена до того, близкого, впрочем, дня, когда внезапное решение императора Павла пошлет донских казаков умирать среди безводных пустынь в поисках тех же индийских сокровищ.

Неожиданное очищение занятых ханств и уход из персидских владений и Грузии русских войск (их уже не было там летом 1797 г.) произвели на персиян впечатление одержанной ими победы. Ага-Магомет-хан решил, что надо ковать железо, пока оно горячо, и всюду оповестил как о своих успехах в Хорасане (где он тогда находился)[124], так и об отступлении русских войск; отступление это прямо приписывалось их трусливости. Ираклию он прислал фирман с требованием подчиниться, в противном же случае грозил мщением; и только вмешательство русских офицеров спасло шахского посланца от ярости народной толпы[125].