Следует иметь в виду и ограниченность документов, которыми располагал опальный кардинал, когда принялся за написание своих воспоминаний. Его личный архив, неоценимое подспорье, был секвестрован во время его ареста и последующего заключения. Есть данные, свидетельствующие о том, что во время своих скитаний по Западной Европе Рец по возможности старался выяснить нужные ему сведения, встречаясь с участниками былых общественных потрясений. Так, например, существенное значение для Реца имели его беседы с находившимся в изгнании принцем де Конде в 1658 г. в Брюсселе. Необходимо подчеркнуть, что мемуарист тщательно отмечал источники полученных устным путем данных и предположений, и, как правило, подвергал их критическому рассмотрению в свете своей собственной генеральной концепции и своих личных симпатий и антипатий.
[670] Сам Рец заверяет читателя, что все упоминаемые им факты, касающиеся Фронды, он выверял по реестрам Парламента и парижского муниципалитета. На самом деле, как это показал в результате тщательнейшего анализа А. Бертьер, это было не так. Источники, находившиеся под рукой у Реца, были гораздо более скудными и малочисленными. Их было, по сути дела, два: так называемый «Парламентский дневник» (полное название: «Дневник всего того, что совершалось и происходило на заседаниях Парламента, в собраниях всех палат, а также в других местах, трактующий дела наших дней...») — издание, выпускавшееся частным предпринимателем регулярно отдельными выпусками в течение всей Фронды, но отражавшее в принципе точку зрения судейских, и «История нашего времени, или Достоверное повествование о том, что происходило в парижском Парламенте с августа месяца 1647 г. до ноября месяца 1648 г.» — сочинение, исходившее из кругов литераторов, близких тогдашнему коадъютору, и сочетавшее в себе элементы хроники прений, развертывавшихся в Парламенте, и черты язвительного памфлета, направленного против Мазарини. Оба эти издания давали возможность престарелому Рецу в описании точно следовать хронологии этого столь насыщенного событиями времени, а также детально воспроизводить столкновение мнений в Парламенте и внутреннюю динамику парламентских дебатов, чему в своей политической концепции он придавал особое значение. Впрочем, оба эти сочинения были для Реца-мемуариста лишь сырьем, подсобным материалом, который он оживлял и преображал своей творческой фантазией. Что же касается юности кардинала и всех событий, связанных с его побегом из заключения и пребыванием в Испании и Италии, то здесь он вообще не мог опираться ни на какие источники и должен был целиком полагаться на собственную память.
В данной связи неизбежно возникает вопрос и о фактической достоверности текстов пространных речей, которые Рец себе приписывает, воспроизводя беседы с принцем де Конде, герцогом Буйонским, герцогом Гастоном Орлеанским и другими политическими деятелями времен Фронды. При этом иногда он ссылается на подробные записи этих носящих программный характер выступлений, будто бы сохранившихся у Лега, одного из его фрондерских соратников, или же у него самого. Оговорки эти спорны. Ясно одно. На чем бы ни основывалось идейное ядро этих речей — на воспоминаниях или на сохранившемся конспекте, — в своем завершенном виде они представляют собой конструкции, сооруженные по всем правилам риторики, законами которой Рец — блестящий оратор — так виртуозно владел, и неизменно несут на себе печать подражания приемам, традиционно использовавшимся античными историками 24.
Вообще Рец, движимый чисто субъективными мотивами, прежде всего стремился во что бы то ни стало противопоставить свой образ [671] бескорыстного и великодушного политического деятеля, борца за справедливость, фигуре Мазарини как низменного политикана, не брезгующего прибегать к нечистоплотным средствам. Окрыленный к тому же незаурядным даром воображения, он в этом стремлении нередко допускал в «Мемуарах» деформацию реальных исторических фактов. Приведем несколько принципиально важных примеров, иллюстрирующих основные виды отступления Реца от истины — явления, многократно исследовавшегося французскими учеными, как историками, так и литераторами. Временами Рец умалчивает о неприятных для него фактах. Это происходит чаще всего при освещении событий, связанных с подъемом парламентской Фронды и сопутствовавшими ей вспышками гражданской войны. Коадъютор, вступая в борьбу с самодержавной властью, делал все возможное, чтобы вдохновить парижан на вооруженное сопротивление королевским войскам, окружавшим столицу. Так, из других мемуарных источников известно, что он не только публично требовал реквизиции серебряной посуды у частных лиц для переплавки ее в монеты, чтобы оплатить наемные войска, призванные противостоять армии, руководимой принцем де Конде. Рец, охваченный революционным пылом, шел дальше. Он призывал использовать для этой же цели всю драгоценную церковную утварь. Престарелому кардиналу, присмиревшему и искавшему душевного покоя в лоне церкви, не хотелось упоминать о такого рода крайностях, и он обошел их молчанием. Это же относится и к знаменитой проповеди, которую он произнес 25 января 1649 г. в церкви Сен-Поль. Эта речь, не имевшая ничего общего с христианскими догматами, была пламенной апологией политического сопротивления, пронизанной чисто светскими мотивами, в том числе гневными инвективами против всесильного временщика Мазарини. Речь имела огромный резонанс. Были люди, восхищавшиеся смелостью коадъютора; но, с другой стороны, его враги никогда не могли ему простить это зажигательное, взрывоопасное выступление, напоминавшее им былые экстремистские замашки вождей Парижской Лиги, эпохи религиозных войн конца XVI столетия. И от этого выступления поздний Рец — сочинитель «Мемуаров» — решил как бы отмежеваться, умолчав о нем. Иногда на первый план выступают не политические соображения, а самолюбие и гордость. Рец на собственные средства сформировал и вооружил кавалерийский полк, который был наголову разбит войсками принца де Конде. Факт, казалось бы, не столь уж значительный. Однако он вызвал поток насмешек и издевательств при королевском дворе. Рец был чрезвычайно уязвлен и об этой неудаче предпочел не упоминать.
Конечно, в «Мемуарах» Реца немало и преувеличений. Рец ведь был одарен исключительно живым, легко воспламеняющимся воображением — черта, которую отмечают многие современники кардинала, в том числе и его подруги; ее выделяет, например, Ларошфуко в знаменитом письменном портрете своего антагониста. Так, скажем, дотошные историки установили, что Рец, рассказывая о годах молодости, явно преувеличивает степень своей активности в заговорах против Ришельё; это касается и [672] будто бы задуманного в 1637 г., но сорвавшегося из-за случайного сцепления обстоятельств покушения на первого министра, и, видимо, сильно преувеличенной роли Поля Гонди в заговоре против Ришельё, задуманном графом Суассонским, и т. д. и т. п. Что касается случаев преднамеренного искажения реальной действительности, то природа их различна. Иногда источник здесь — все та же бьющая через край творческая фантазия Реца. Самый наглядный тому пример: известная история (помещенная в конце первой части) с мнимыми призраками, так напугавшими светскую компанию, возвращавшуюся поздно ночью с загородной прогулки, и давшая будто бы возможность проявить свое мужество одновременно — виконту де Тюренну (будущему знаменитому военачальнику) и, конечно, самому Полю Гонди. На поверку призраки оказались всего-навсего процессией смиренных босоногих августинцев. Рец, разрабатывая эту очаровательную вставную новеллу, подробно характеризует душевное состояние и поведение всех действующих лиц, затем вдается в глубокомысленное психологическое рассуждение и, наконец, обращается к адресату «Мемуаров» с утверждением, что «правдиво описать какое-либо происшествие» может только тот, кто его пережил, что «верить можно лишь историям, написанным людьми, у которых достало искренности говорить правду о самих себе». Однако, как явствует из описания Таллемана де Рео, все это курьезное происшествие на самом деле случилось не с самим Рецем и не с виконтом де Тюренном, а с кузиной Реца герцогиней де Ледигьер и поэтом Вуатюром 25. Герцогиня рассказала о нем Рецу, а тот, найдя в ней блестящий повествовательный материал, всю эту историю переиначил и включил в свои воспоминания. Иногда же к искажению истины Реца побуждало прежде всего самолюбие. Так, например, он явно недостоверно изобразил присвоение ему кардинальского звания. Рец достиг этой цели в значительной мере благодаря домогательствам и взяткам, щедро расточавшимся его уполномоченными при папском дворе. На закате жизни кардиналу, игравшему такую почетную роль в церковной жизни, не раз склонявшему чашу весов в пользу кандидатов французского короля на папских конклавах, было неловко в этом признаться.