Он покачнулся и упал, а изо рта у него пошла кровь. В плече, у самого основания шеи, зияла рана от пули.

Ужасная новость была встречена без криков ужаса. В полнейшей тишине, снова воцарившейся в зале, все глаза устремились на Гордона, который стоял, прислонившись к стене и хватая ртом воздух. У него кружилась голова.

— Ты одолел Птолемея, — заявил Бардилис. — Он мертв или лежит без чувств. Пока он беспомощен, ты — царь. Таков наш закон. Приказывай, что делать.

Гордон с трудом собрался с мыслями и воспринял ситуацию как должное — без возражений и вопросов. Если афганцы уже в долине, то нельзя терять ни секунды. Ему показалось, что он слышит отдаленный грохот выстрелов.

— Сколько человек в состоянии держать оружие? — спросил он.

— Триста пятьдесят, — сообщил один из вождей.

— Тогда пусть берут оружие и следуют за мной. Стены города обветшали. Если мы останемся внутри, а осадой будет руководить Хуньяди, мы окажемся в ловушке, как крысы. Мы должны разбить их одним ударом — только в этом случае мы сможем победить.

Кто-то принес ему кривую турецкую саблю в ножнах, прикрепленных к поясу, который Гордон тут же застегнул вокруг талии. У него продолжала кружиться голова и ныло все тело, но он все-таки сумел собраться с силами. Перспектива решающей схватки с Хуньяди заставляла кровь бурлить в жилах.

По приказу чужеземца аталусцы подняли бесчувственного Птолемея и опустили на ложе. Царь еще ни разу не пошевелился, и Гордон посчитал вполне вероятным, что он получил сотрясение мозга. Во-первых, нанесенный американцем удар просто сломал бы череп любого менее слабого противника, а во-вторых, падая, царь ударился головой о каменный пол.

Гордон вспомнил про Абдуллу и огляделся вокруг в поисках таджика, но тот уже успел испариться.

Во главе воинов Аталуса Гордон направился по улицам города к массивным воротам. Все были вооружены длинными кривыми мечами, некоторые — тяжеловесными фитильными ружьями — древним оружием, захваченным у горных племен. Американец знал, что оружие афганцев ничуть не лучше, но из-за винтовок Хуньяди и турок аталанцы могут понести большой урон.

Затем Гордон увидел орду, заполняющую долину. Правда, противники пока еще находились на значительном расстоянии и шли пешком. К счастью для аталанцев, у одного из стражников, охранявших проход в долину, была лошадь. В противном случае о нападении они узнали бы только тогда, когда афганцы уже добрались бы до стен города.

Атакующие были пьяны от возбуждения и останавливались, чтобы поджечь одиноко стоящие на пути хижины, подстрелить пасущийся скот, растоптать посадки. Ими двигало одно желание — нести разрушение. За спиной Гордона послышался гул, и, оглянувшись назад, он увидел напрягшиеся тела и горящие гневом голубые глаза. Американец понял, что руководит отрядом смельчаков, готовых сражаться до последнего.

Он повел их к длинной неровной каменной стене, пересекающей равнину. Это были остатки древнего укрепления, давно покинутого и разрушившегося за века, но оно обеспечивало хоть какую-то защиту. Когда они добрались, завоеватели все еще находились вне досягаемости огня. Афганцы ускорили шаг, перестали отвлекаться на уничтожение всего живого на своем пути и завыли как волки.

Гордон приказал своим воинам лечь за камни и подозвал к себе тех, у кого имелись фитильные ружья. Таких оказалось около тридцати.

— Не обращайте внимания на афганцев, — наставлял их американец. — Стреляйте в людей с винтовками. Тщательно цельтесь и ждите моего приказа, затем стреляйте все одновременно.

Орда, одетая в лохмотья, растягивалась по мере приближения. За полуразрушенной стеной их молча ждали суровые воины, готовые стоять не на жизнь, а на смерть. Аталусцы дрожали от нетерпения, но Гордон пока не давал сигнала. В середине приближающейся людской массы он увидел высокую худощавую фигуру Хуньяди и турок в тюрбанах. Противники невозмутимо шли вперед, уверенные, что у аталусцев нет современного оружия и что Гордон потерял свое: они видели, как тот спускался по отвесной каменной стене без винтовки. Гордон ругал последними словами Абдуллу, из-за предательства которого он лишился и пистолета.

Когда афганцы находились еще вне досягаемости фитильных ружей, Хуньяди выстрелил — и воин, стоявший рядом с Гордоном, рухнул на землю: пуля пробила ему голову. По линии защитников пробежали возгласы ярости и нетерпения, но Гордон успокоил их, приказав пониже пригнуться за камнями. Хуньяди выстрелил снова, его примеру последовали турки, но пули отскочили от камней. Афганцы приближались, подвывая от жажды крови и нетерпения. Они быстро превращались в неуправляемую толпу.

Гордон выжидал, чтобы заманить Хуньяди поближе, но внезапно с сотрясающим землю криком афганцы понеслись вперед мимо венгра. Их ножи блестели, как блики солнца на воде. Хуньяди громко заорал, не в состоянии больше видеть и целиться в своих врагов из-за спин союзников. Несмотря на его крики и приказы остановиться, они продолжали нестись вперед.

Прячущийся за камнями Гордон с ненавистью смотрел на бегущих к нему врагов, пока не увидел их глаза, горящие фанатичным огнем.

— Пли! — приказал американец.

Громоподобный звук тридцати выстрелов сотряс долину. Фитильные ружья на таком расстоянии били уже смертельно. Волна свинца накрыла надвигающихся врагов, и афганцы попадали на землю. Забыв про осторожность, аталусцы перескочили через стену и бросились на шатающихся врагов, еще не оправившихся от выстрелов. Ругаясь, как только что ругался Хуньяди, Гордон выхватил из ножен кривой меч и последовал за ними.

Теперь не оставалось времени для приказов. Аталусцы сражались с афганцами, как бились люди тысячу лет назад, в беспорядке, без какого-либо плана. Они напрягали все силы, кричали, изрыгали проклятия. Это была толпа, среди которой то и дело, подобно молниям, сверкали клинки. Афганские ножи длиной в ярд скрещивались с кривыми мечами аталусцев. Когда ножи или мечи рассекали плоть и кость, звуки напоминали те, что доносятся из сараев забойщиков скота. Умирающие тянули за собой живых, воины падали, спотыкаясь о трупы. Стороны сражались без передыху, не прося пощады и не рассчитывая на нее. Тысячелетия вражды и ненависти вылились в бойню.

За все время схватки не прозвучало ни выстрела, но вскоре Гордон заметил, что толпу пытается обойти Хуньяди со своими турками, стреляя с поразительной точностью в спины аталусцев. В рукопашной схватке крепкие аталусцы были достойными соперниками волосатым афганцам и по численности немного превосходили нападавших, но они утратили преимущество изначальной позиции. А теперь еще винтовки венгра и его ближайших приспешников вносили разлад в их и без того расстроенные ряды. Двое турок вышли из игры: в одного попал кусок свинца во время залпа из фитильных ружей, а второму вспорол живот умирающий аталусец.

Гордон пробирался сквозь массу сражающихся, уворачиваясь от клинков, пока не столкнулся лицом к лицу с одним из оставшихся в живых турок. Противник наставил на него дуло винтовки, нажал спусковой крючок, но обойма оказалась уже пустой, а в следующую секунду кривой меч Гордона проткнул соперника насквозь и вышел на целый фут из спины. Не успел американец извлечь клинок из тела противника, как последний турок выстрелил в него из пистолета, промахнулся и в негодовании отбросил пистолет в сторону. Турок бросился вперед, размахивая саблей, надеясь снести Гордону голову. Аль-Борак парировал удар зазвеневшим клинком, потом его кривой меч рассек воздух, подобно голубому лучу, и прошел сквозь череп турка до подбородка.

Наконец он увидел Хуньяди. Венгр искал что-то на поясе — Гордон понял, что у противника кончились патроны.

— Мы уже много раз стреляли друг в друга, Густав! — крикнул Гордон. — И мы оба до сих пор живы. Иди сюда, давай сразимся холодными клинками!

С диким смехом венгр вырвал из-за пояса стальной клинок, ярко сверкнувший в лучах утреннего солнца. Густав Хуньяди был высоким мужчиной, происходившим из благородной семьи мадьяров, гибким и вертким, как пума, с бегающими глазами и жестко очерченным ртом.