— Сахиб! — пробормотал он.— Аллах акбар! Я знал… Я знал, что ты придешь…

Поспешно, но не упуская из виду дверь, я освободил его, и он схватил саблю мертвого езида. Было видно, что он слаб и с трудом двигается — из-за потери крови и потому, что долго был связан. Однако его глаза горели яростью. Я освободил Гиртмана и дал ему пистолет езида. Он не произнес ни слова благодарности, лишь свирепо улыбнулся:

— Павлин никогда не достанется этим грязным псам!

Снаружи стояла зловещая тишина.

— Что с тобой случилось, Али?

— Я попал в ловушку. Я ничего не слышал и ничего не видел, но, когда оказался неподалеку от крепости, рядом со мной возникла тень и нанесла мне удар по голове. Когда я пришел в себя, то оказался в этой комнате, раздетый и связанный…

— Они схватили и меня,—прорычал Гиртман.— Воспользовались приемом, известным на Востоке со времен Древнего Египта. Я услышал шум во дворе и имел глупость выглянуть в окно. Один из них находился на крыше. Он набросил мне на шею удавку и затянул ее так, что я потерял сознание. А как попал сюда ты? Они ведь одели одного из убийц в одежду Али и послали его расправиться с тобой.

— Это неважно,— сказал я.— Нам надо выбраться отсюда. Они наверняка уже разобрались в том, что происходит, и затевают какую-то гнусность, а в этой комнате нам не выдержать их натиск. Когда мы выберемся из этих руин, то сможем рассчитывать на помощь властей, но здесь мы словно крысы в мышеловке.

— Подожди! — Гиртман подбежал к кольцу, вделанному в стену, и с силой повернул его. Со скрипом ржавых болтов часть стены двинулась с места, и в глубине отверстия тускло блеснул желтый металл. Гиртман вытащил из этого тайника бронзового павлина.— Глупцы,— пробормотал он.— Они привязали меня к тому самому кольцу, что хранило тайну, и так и не узнали об этом. Я обнаружил эту нишу в первую же ночь, когда прятался здесь. Ладно, пошли…

— Подожди,— предостерег я его.— Если мы попытаемся спуститься по этой лестнице, они схватят нас в темноте. Я выйду через другую дверь и разведаю, что к чему. Не думаю, что они могут подобраться к нам с той стороны. Гиртман, следи за дверью; а ты, Али, за окном.

Я вышел в дверь, которая вела в огромную пыльную комнату; оттуда я выбрался в коридор. На ощупь я пробирался в темноте, держа перед собой взведенный револьвер. Я весь дрожал, опасаясь внезапного удара ножом. Затем я оказался на свету и выругался. Я достиг конца коридора. Сквозь проломы в крыше и дыры в стенах ярко светила луна. Тут не было никакой лестницы, ведущей вниз.

Я знал, что где-то в этом коридоре должна быть дверь или комната, выходящая в коридор, параллельный тому, по которому я шел вначале. У нас было две возможности: или найти этот коридор и спуститься вниз по той полуразрушенной лестнице, по которой я поднимался вначале, или спускаться по стене в конце этого коридора — а это, насколько я мог судить, будет намного труднее, чем подниматься по стене со двора. Я стоял раздумывая, когда тишину прорезал ужасный вопль, а затем услышал звон стали и яростные крики дерущихся.

Я моментально повернулся, побежал обратно и ворвался в комнату, где оставались Гиртман и Али. Моим глазам предстало зрелище, от которого кровь стыла в жилах. Гиртман лежал в луже крови на полу. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что он мертв. Из его горла торчала рукоять узкого кинжала. А спиной к стене стоял Али, со звериным отчаянием отбивая атаки рычащих чудовищ, которых возглавлял Юрзед. Сабля Али летала словно живая, но было ясно, что уже через несколько мгновений он погибнет. Араб не мог долго противостоять множеству врагов. Мы, глупцы, позабыли о дырявой крыше; через нее-то езиды и проникли в комнату.

Я поднял револьвер, чтобы выстрелить, но тут меня осенила внезапная догадка. На полу, рядом с расползающейся лужей крови, лежал бронзовый павлин. Я подбежал к нему и направил на него револьвер. Если бы я нажал на курок, пуля разбила бы святыню на части. Езиды повернулись и застыли на месте, а Али, тяжело дыша, привалился к стене.

— Одно движение, и я превращу вашего бога в груду обломков,— твердо заявил я.— Предлагаю обмен: наши жизни против Мелек-Тауса.

— Вас нельзя оставлять в живых,— сказал, помедлив, Юрзед.— Вы совершили неописуемое святотатство.

— Сахиб не прикасался к вашему проклятому идолу,— сказал Али.— И я тоже. Только он.— И Али указал на моего приятеля, лежавшего на полу.— А он понес кару.

— Тогда отдайте нам Мелек-Тауса, и мы уйдем с миром,— сказал Юрзед.

— Я предпочел бы, чтобы вас повесили за убийство,— прорычал я.—– Как я могу доверять вам?

— Клянусь, что вам не причинят никакого вреда, ни сейчас, ни впоследствии,— ответил жрец, торжественно подняв руку.— Я клянусь в этом крыльями Мелек-Тауса, семью Башнями Зла, бородой шейха Ад и, скипетром Мира Бега, Змеей Мудрости и Безымянным Именем, что выше всех Имен.

Али опустил саблю.

— Успокойся, сахиб,— сказал он.— Никакое адское отродье не осмелится нарушить такую клятву. Берите свою птицу, собаки, и убирайтесь!

Юрзед, вложив саблю в ножны, благоговейно поднял бронзовую птицу и завернул ее в свой длинный плащ. Затем, отвесив нам поклон, дьяволопоклонники беззвучно исчезли в ночи, словно были призраками, пришедшими ниоткуда, которых поглотила вечная темнота. Мрак поглотил своих верных псов. Над развалинами крепости вспыхнули первые лучи рассвета, когда мы с Али отправились в обратный путь.

 Дул черный ветер

Привидение внезапно возникло из темноты, и Эммет Глентон тут же вдавил в пол педаль тормоза. Старенький «форд» с визгом остановился в нескольких футах от застывшей в сиянии фар фигуры. Мотор заглох. Стало слышно, как воет в ночи ветер и шумит неподалеку сахарный тростник. А привидение превратилось в дурачка Джошуа, работавшего у старика Бракмана.

— Что ты под колеса бросаешься! — заорал Эммет. И тут же прикусил язык.

Джошуа был в таком состоянии, в каком Глентон никогда его не видел: широкое грубое лицо парня искажала судорога, глаза были красные, как у бешеного волка, а на губах выступила пена. Дурачок размахивал руками и что-то выкрикивал.

Удивленный Глентон открыл дверцу и вышел из машины. Он был на несколько дюймов выше Джошуа и шире в плечах, но сейчас, приглядевшись к слабоумному, испытал внезапный приступ страха. Привычно тупая физиономия дурачка превратилась в оскаленную морду дикого зверя, и зверь этот показался Эммету смертельно опасным.

— Не подходи ко мне, черт тебя дери! Что с тобой, в конце-то концов, случилось?

— Туда направился? — Слабоумный неуклюже махнул рукой в сторону юга.— Старик Джон звонил тебе. Я слышал!

— Да, звонил. Просил меня приехать как можно быстрее. Зачем — не сказал.— Эммет добавил в свой голос приветливости.— Поедешь со мной?

Джошуа вдруг заплясал на месте и принялся молотить себя по груди огромными кулаками. Потом вновь оскалил зубы и завыл.

У Эммета по спине побежали мурашки.

— Я не поеду с тобой! — взревел Джошуа.— И ты не поедешь туда! Только попробуй, и я убью тебя! Я отверну тебе голову вот этими руками!

Он растопырил толстые пальцы и потянулся к Эммету. Тот почел за лучшее сделать шаг назад.

— Ну чего ты взбесился? Я не знаю, зачем меня позвал Бракман, но…

— Я знаю! — вновь взревел Джошуа, и пена запузырилась на его обвислых губах.— Я стоял под окном и все слышал! Ты не заберешь ее! Я ее хочу!

Эммет в недоумении пожал плечами. Загадка громоздилась на загадку. Темная ненастная ночь… потрескивания в телефонной трубке… скрипучий голос старика Бракмана… просьба приехать как можно быстрее… И на закуску обезьяний танец слабоумного, сопровождающийся страшными угрозами. Тут не знаешь, что и подумать!..

— Хочешь кого?

Джошуа проигнорировал вопрос.

— Раньше не было ни одной, которую бы мне захотелось! — верещал он.— Но эту я хочу! Если ты не приедешь, старик Джон, может быть, отдаст ее мне! — Его голос поднялся до визга.— Возвращайся домой, или я убью тебя! Отверну тебе голову и скормлю жукам! — Джошуа вновь поднял руки.— Могу поклясться, ты думаешь, будто я просто большой безобидный дурак!