Он не понимает и позволяет взять атлас. Я тыкаюсь в свою же защиту, снимаю её, иду к столу и открываю атлас. Божественно!

— И что ты понимаешь в этом, варвар?

— Здесь изображено то, где мы живём, вся… весь мир Сияющего

— Планета — говорит он не по-иритски и я понимаю его.

— Да, да! Планета! И можно увидеть любую часть её.

— И тебя не удивляет этот рисунок?

— Чем, мудрейший? Здесь всё очень правильно.

— Как же вас учат? Или ты не очень прилежный ученик? Ведь в королевстве иритов изучают, что мир Сияющего — это толстый каменный диск, лежащий на его божественной ладони, а ты говоришь — 'правильно', варвар? А где же ладонь? И где диск?

— Мир Сияющего не может быть диском. Потому что он — шар. Огромный шар.

Я вижу, что ляпнул что-то не то, как двоечник, по лицам однокласников. Закатывает глаза немой Верт, качают головами мальчишки, и даже Канчен-Та в ужасе стучит себя по лбу. Но маг смотрит с интересом.

— Так может быть, он и не лежит на ладони Сияющего?

— Конечно, не лежит!

Лица моих друзей передёргивает злейшая судорога, руки безвольно опускаются, мол, этому неучу ничем уже не поможешь.

— Так на чём же он лежит, о, варвар?

— Он и не лежит, мудрейший, он летает, вокруг Сияющего, как бабочка вокруг факела, только он еще крутится, нет, вращается… Как камень, летящий из пращи…

— Быстро?

— Ну, не очень, один раз за день.

— А почему именно так? Может быть, за два дня? Или за десять?

— Да нет, за один, ведь от этого и происходит день и ночь. А Сияющий стоит на месте. Хотя, на самом деле и он летит.

— Как интересно! Куда же он летит?

— Не знаю, куда-то очень далеко, вместе с другими Сияющими. По такой линии — я рисую рукой в воздухе спираль.

— А ты видел другие Сияющие?

— Конечно видел — я показываю на звёзды и только сейчас замечаю, что у нас — глубокая ночь.

Наступает тишина. Она длится тягомотно, бесконечно долго, но наученные ртом Верта, мы все молчим.

— Ты не мог это узнать у вашего Аэртана, варвар.

— Я не варвар, мудрейший. Я думающий.

— Думающий — это тот, кто думает? Или тот, кто думает, что он думает?

— Не совсем так, мудрейший. Это тот, кто, думая, понимает. И он, при желании, может заменить свою судьбу и познать мудрость. Так сказал мой отец.

— Сложное определение. А ты? Почему же ты воин? Неужели быть воином лучше?

— Я пока не знаю своего желания и предназначения, мудрейший. Мне нравится быть воином и сражаться с врагами.

— Ты знаешь, кто твои враги?

— Да, знаю. Это вартаки, разбойники, это убийцы, которые приходят грабить наши земли.

— И ты думаешь, это и в самом деле враги?! Ах, мальчик! Ах, наивность! Ты сражаешься за вождя, а твой вождь завтра продаст тебя, как вещь, в соседний клан. Ты будешь биться за королевство, а нож предателя из свиты короля найдёт твою спину. Невозможно победить всех вартаков, ибо тогда не нужны будут армии, а они ничего другого делать не умеют и сами станут грабить, чтобы прокормиться. Так, варвар?

— Не знаю, мудрейший. Пока что я… мы все находили настоящих врагов и били их. И никто нас не продавал.

— Ты ещё просто молод. И не знаешь, что самый злейший враг жизни — это скука! Но тебе этого не понять, пока ты сражаешься. Ты ведь никогда не скучаешь?

— Нет, мудрейший, мне просто некогда!

— Я и говорю, тебе не понять…

— Прости, мудрейший, но ведь есть науки, изучение которых не менее интересно, чем войны.

— Да, ты прав, варвар… прости, "думающий", но у науки есть пределы постижимого…

— Не знаю. Мне до пределов не хватит жизни, наверно. Но для развлечения есть игры…

— Игры? Вот эти картинки? — он быстро рисует в воздухе карты, кости, какие-то палочки, монетки — Это игры?

— Нет, мудрейший, это всё для простых солдат, но есть игры и для умных иритов.

— Я знаю все игры этого мира. Они примитивны, как кулачные бои.

— Позвольте, я расскажу, мудрейший, одну игру. Только мне понадобится Ваша помощь. И ещё я попрошу, нельзя ли моим друзьям удалиться и присесть, они устали, голодны и хотят спать.

— Разве не ты командуешь этими варварами? Или они все — думающие?

— Есть и думающие, но они все — мои друзья!

— Друзья? Все?

— Да, мудрейший, Все!

— И эта… этот воин?

— Этого воина я люблю больше чем себя самого!

— Тогда ты счастливый ирит.

— Да, мудрейший.

Он шевелит пальцами и около входа возникает перегородка, за которой видны чан с водой, треножник с огнём, лёгкие столы и даже табуреты, короче, маленькое кафе.

Я прогоняю своих ребят есть и спать, но не уходят принц и Канчен-Та, их любопытство намного сильнее голода.

— Я готов, мудрейший. Мне понадобится квадратный столик, на поверхности которого будут изображены квадраты двух оттенков, тёмного и светлого, ровно по восемь квадратов в высоту и восемь в ширину, которые стоят через один.

Не умея толком объяснять, я показываю размеры и форму руками, постепенно всё получается. Все детали появляются из воздуха, бракованные в нём же растворяются.

— Теперь понадобится два войска. Тоже двух цветов. Восемь простых воинов… прекрасно, только можно им к ногам приделать маленькие диски, чтобы они не падали? И сделать их чуть поменьше…

Ну, прямо кружок "Умелые руки"!

— Теперь король и королева. Чудесно! Два рыцаря тёмных и светлых. Два… воина, которые могут ездить на животных, две сторожевые башни.

Канчен-Та уже не может себя сдерживать и тихо поскуливает от восторга, потому что фигурки получаются необычайно красивые, реальные и сказочные одновременно. Их глаза из прозрачного камня, блестят как живые, а оружие сверкает металлом, даже маленькие пальцы с крошечными ногтями украшены золотыми кольцами, не говоря уж об одежде королей и королев.

— Войска перед боем выстраиваются одинаковым строем: башни по краям, дальше наездники, затем рыцари, а в середине король с королевой. Перед ними встают простые воины.

Я рассказываю, как ходят фигуры, как прыгают наездники через барьеры, объясняю принцип игры. Мудрец, пока что скучает. Ему любопытно, но самоуверенность подсказывает, что его мудрости окажется достаточной даже в незнакомой игре.

Мы начинаем играть и третьим ходом задавака получает "Детский мат". Если бы он знал название, то, наверно, съел бы свои мягкие туфли. Не понимает, бедный мудрец, как он так просто попался.

Начинаем заново и снова — полный разгром. У Верта глаза горят сильнее, чем перед захватом хассанов. Он думает, что постиг мудрость игры, глядя на неё со стороны. После седьмой партии, мудрец ехидненько уступает место принцу и злорадно смотрит, как моя башня, сделанная из кирпичиков, легко врывается на заднюю линию принца и уничтожает всё его войско, которое он напрасно кинул в неподготовленную атаку.

Несколько партий проходит с мудрецом и я вижу, как он подстёгивает себя, заставляет сосредоточиться, но постепенно познаёт, что такое вилки, от которых не спрячешься, что такое — пролом, жертва, когда все фигуры отдаются за слово "победа", как простой воин становится королевой, дойдя до последней линии, много тайн у этой игры!

Принц лезет подсказывать, все табели о рангах смешиваются так, что мы, как голоногие малыши в песочнице, уже не имеем ни званий, ни родословных, мы — одинаковые!

Старик, однако, доказывает, что он мудрее нас и в воздухе возникает пачка бумаги, не кожи, а именно бумаги, и маленькая кость сама бегает по ней, заново записывая правила, а я объясняю те тонкости, которые ещё помню. Игрок я самый начальный, нахватался во дворе первых шагов "Юного Шахматиста". Хвастаться, честно говоря, нечем. Папа не играл со мной, а нахально раздевал, произнося мудрёные слова типа 'гамбит в дебюте'.

— Ты развлёк меня, думающий. Давно я так не улетал в царство фантазий. Однако утро скоро. Уже светает. Мне надо подумать, отдохните пока.

Мы отходим туда, где мощно храпят мои ребята, я укладываю Канчен-Ту на блистающий пол, кладу ей под голову свой мешок, а мне самому надо дождаться решения неизвестной пока задачи, и поскольку здешний мир жесток, ждать можно всякого.