Мать моя женщина. Я отдам за него почку.

- Он стоит не так дорого, как ты себе представляешь, не накручивай себя, - Иззи оказывается неожиданно близко, почти над самым ухом он произносит эти слова, пробегаясь пальцами по моей спине, изображая толпу мурашек, которая прошла следом.

***

Сегодня, проведя весь день в полнейшем одиночестве, я столкнулся с очень печальной мыслью, которая посмела забраться ко мне в голову. Она, словно сорняк, запустила свои корни прямо в мой мозг, заставляя каждые пять минут времени уделять ей, возвращаться, обдумывать, смаковать на кончике сознания, чтобы не было возможности отхаркнуть это чувство досады, которое пришло вместе с ней.

Среди всего, что когда-либо беспокоило меня за эти дни, я понял одну единственную вещь: я чертовски скучаю по Тайлеру. Этот парень, пусть и оказался таким, каким я не представлял его себе раньше, так прирос к моей душе, что у меня нет сил забыть о нем так быстро, как бы я этого хотел.

Я действительно дорожил нашей дружбой.

Я жалел, что вовремя не смог объяснить ему все.

Я жалел, что он не нашел в себе силы меня понять, даже не сделал вид, что пытается.

Стряхиваю с конца сигареты пепел, ударяя указательным пальцем по всей длине никотиновой палочки. Подхваченный ветром, он поднимается все выше и выше над головой, вместо того, чтобы упасть на траву. Закрываю глаза, прислушиваясь к окружающей меня атмосфере: вокруг гудят проезжающие машины, раздается плач ребенка на детской площадке, тут же в дуэте подхваченный лаем дворняжки, что сидит у подъезда.

Выуживаю из кармана джинс сотовый, снимая с блокировки, скольжу пальцами по сенсорной панели, выискивая в телефонной книжке знакомый номер. Нашел я его довольно быстро, у меня не так много друзей и знакомых, чтобы хранить в памяти чипа каждый контакт. Большой палец натыкается на клавишу вызова, не задумываясь нажимаю, поднося телефон к уху.

Слышу гудки. Длинные, такие протяжные, что хочется самому завыть или же сбросить эту железку с балкона, но я терпеливо жду.

Как я и думал: трубку никто не снял. Время ожидания сменилось короткими гудками. Пришлось самому нажимать на отбой, чтобы прекратить повторный вызов абонента. И о чем я только думал, когда попытался ему позвонить?

На секунду стало грустно.

Я понял, что не знаю, что бы сказал ему, возьми он трубку. Ни одна мысль не пришла в голову, ни одна подсказка не промелькнула. Я действительно понятия не имел, о чем вести с ним диалог.

***

- Варишь кофе?

Захожу на кухню, чтобы задать Иззи единственный вопрос, который меня на данный момент волнует. Парень же, поднимая взгляд с журнала, что он принес с работы, переводит его на меня, подозрительно хмыкает.

- Разве я похож сейчас на человека, который варит кофе? – спрашивает он, а я пожимаю плечами.

- Просто по всей квартире разносится запах жженого зерна, такое ощущение, что кто-то поставил на плиту турку и забыл выключить. У моих родителей такое случалось, поэтому я знаю этот запах. Такой противный аромат не забывается годами.

- Может, ты заболел? В последнее время ты ведешь себя странно, - говорит он, вновь утыкаясь в свою работу.

- Возможно, где у тебя градусник? – спросил я его, дабы не ставить под сомнения свое здоровье.

***

Спина затекла. Битый час склоняюсь над конспектами, которые удалось раздобыть у своей однокурсницы. Пробегаюсь взглядом по бумажным листам, исписанным ровным и аккуратным почерком. Понимаю, что сам никогда не смогу так писать, я слишком небрежен, нетерпелив. Вглядываюсь в каракули в своей новой тетради. Самое главное, что я понимаю каждое слово, остальное не важно.

Дверь нарочито медленно скрипит за спиной, впуская в комнату нежданного гостя. Не оборачиваюсь, лишь бросаю взгляд на отражение в лампе, которое отображает высокую вытянутую фигуру.

Устало прикрываю глаза, понимая, что боль в спине не дает нормально сидеть.

- А я-то думал, почему в квартире так тихо, - присаживается на край стола, облокачивается одной рукой, упираясь ладонью прямо в чужие конспекты.

Буквально пожирает взглядом, так откровенно обводя каждый сантиметр моего тела. Этого невозможно не заметить, эта довольная улыбка на его глазах заставляет прятать взгляд за волосами, желая лишь сосредоточиться на работе.

В гляделки играть некогда.

Его рука ложиться на мое плечо, пальцы сковывают в еле ощутимой хватке: по телу пробегается дрожь, он снова это делает, вновь колышет невидимую струну, заставляет чувствовать бешенный ток крови по жилам. Но ведь мне можно… Можно так нахально вести себя. Он молчаливо разрешает это.

Сносит каждый мой проступок.

Каждую колкую фразу в ответ его попыткам заговорить со мной. В последнее время все чаще и чаще мы, словно в бою, сражаемся на словах, делая каждое предложение острее ножа. А потом… Потом это долгое и утомительное примирение двух сторон, во время которого он варит себе кофе, словно на коротком поводке, удерживая меня на кухне, заставляя терпеть этот противный запах. И я терплю.

- Решился вплотную взяться за учебу? – с улыбкой на устах спрашивает он, заставляя нас столкнуться взглядами. Я и раньше никогда не тушевался, по своей натуре до последнего вглядывался в глаза собеседника, заставляя чувствовать его неловкость рядом со мной, а тут и вовсе потерял страх. Угольная бровь ползет вверх. А его губы еще больше искривляет довольная улыбка.

А я. Я, кажется, забыл ему ответить.

- Думай что хочешь, - почти без эмоций роняю я, вновь утыкаясь в исписанные листы, переворачивая следующий, вчитываюсь в строчку, пытаясь понять, что же следует занести к себе в тетрадь.

Чувствую, как его рука с плеч соскальзывает ниже, словно вор, закрадывается под рубашку, проходясь по чувствительной коже на животе. Упорно делаю вид, что ничего не замечаю. Пялиться в тетрадь получается с трудом. Перед глазами расплываются строки, а мозг все сильнее сосредотачивается на посторонних действиях.

Еле ощутимые прикосновения становятся настойчивее, нижние пуговицы на рубашке расстегнуты, осталась последняя преграда в виде двух верхних, которую он обходит быстрее, чем я успеваю понять, что одежда уже свисает по краям, оголяя торс и грудь.

- Если ты продолжишь, - тихо говорю я, стараясь не срываться на эмоции. – То я не успею переписать и закончить работу, - хмыкает, даже не собираясь убирать руку.

- Как будто завтра у тебя будут проверять тетрадки… Ты же не…

- В школе. Верно, я не в школе, но, когда у меня начнут принимать заново зачеты, именно эти записи помогут мне сдать материал, который я не знаю, - грубо оттолкнув его руку своей, я запахиваю концы рубашки к животу, жалея, что это не халат, который можно было бы подвязать поясом.

Накрывает ладонью тетрадь, в которую я уставился, а затем, переворачивая листы, вовсе захлопывает ее, отшвыривая так резко, что она с гулким стуком падает за щель между шкафом и столом.

- Что ты… - не успеваю договорить, его рука, хватаясь за мою, резко вздергивает вверх все мое тело, словно я тряпичная кукла. Прижимает к себе одной рукой и, меняя положение, усаживается на мой стул, втискивая меня к себе на колени. Шелест узкой черной ткани галстука, перестающий обвивать его длинную шею, сползает, словно змея, вниз.

Молча жду, пока он нарочито медленно скинет свой серый форменный пиджак на пол, а затем коснется свободной рукой рубашки, специально возясь с пуговицами как можно дольше, чтобы заставить меня ждать, чтобы заставить думать тогда, когда я не хочу этого делать.

Облизывается взглядом. Такие его выходки никогда не приводят ни к чему хорошему: я успел выучить эту маску.

Сам, почти не двигаясь, мне и не надо, тянусь губами к его шее. Поглядывает на меня исподлобья, наверняка, так и не сумев рассмотреть мое лицо, вновь спрятанное за волосами, в очередной раз тянется к лакированным пуговицам, обводит тонкими пальцами блестящий контур и освобождает из петель ткань рубашки, что мгновенно обвисает на его плече. Хватаюсь рукой за рукав, что удобней всего расположен ко мне, стаскиваю с него, пропахшую его одеколоном и потом, вещицу, бросая к остальным.