К этому времени Дионисий исцелился от ран и, храбро сражаясь против карфагенян, реабилитировал себя в глазах сограждан. В 406 г., во время борьбы за Акрагант он уже исполнял должность секретаря коллегии стратегов, занимая пост хоть и невысокий, но позволявший ему быть в курсе всех военных планов и событий греческого войска. Причастный к руководству боевыми действиями, но лично не ответственный за их неудачный исход, Дионисий мог убедительно и со знанием дела подвергнуть критике своих тогдашних начальников, что он и не преминул сделать на первом же народном собрании в Сиракузах, созванном в начале зимы 406 г. для обсуждения ситуации, сложившейся после гибели Акраганта.
В обстановке паники и растерянности, царившей в городе, собравшийся на площади народ безмолвствовал, никто не решался подавать советы для принятия ответственных решений. И вдруг тягостное молчание нарушил статный молодой воин Дионисий, страстно обвинивший в предательстве сиракузских стратегов во главе с Дафнеем. Он призвал сограждан немедленно покарать стратегов, не дожидаясь положенного по закону переизбрания или суда. Его выступление произвело на слушателей ошеломляющий эффект, из толпы, получившей простой ответ на сложные вопросы, послышались крики одобрения.
Однако представители городской власти осудили выступление Дионисия как подстрекательское и наложили на него штраф. Выплачивать его Дионисию не пришлось, поскольку один из самых богатых граждан Сиракуз и будущий выдающийся историк Филист, поддержал новоявленного демагога, предчувствуя за ним большое будущее. Филист демонстративно заплатил штраф за Дионисия и, заявил при этом, что готов платить за него штрафы хоть целый день, пока тот будет, не взирая на лица, обличать бездарных стратегов.
Ободренный Дионисий продолжил свою речь, и теперь уже открыто стал обличать стратегов в измене. Он утверждал, что они были подкуплены карфагенским золотом и потому оставили Акрагант врагу. Заодно он обрушился и на других видных избранных должностных лиц, клеймя их, как сторонников олигархии. Он советовал выбирать на руководящие посты не знатных и богатых, презирающих народные массы, склонных деспотически управлять гражданами и наживаться на народных бедствиях, а тех, кто наиболее преданы демократии и во всем зависимы от воли народа.
Эти слова прозвучали очень правдоподобно и яркой вспышкой озарили умы простых людей, пребывавшие до этого во мраке сомнений. Так Дионисий стал новым лидером толпы и к тому же получил поддержку части городской аристократии, из числа бывших сторонников Гермократа, жаждущих установления сильной власти. Распаленный речами Дионисия народ немедленно отстранил от власти прежних стратегов во главе с Дафнеем и избрал 10 новых, в том числе и Дионисия.
Известно, что двадцатипятилетний Дионисий получил власть стратега в тот же день, когда умер великий греческий драматург Еврипид. Этому факту впоследствии греки придавали символическое значение. Как отмечал историк Тимей: «Случайность одновременно увела отобразителя трагических событий и ввела деятеля таковых».
Но Дионисию нужно было все или ничего. Он вполне осознанно стремился к тиранической власти, и поэтому отказался сотрудничать со своими коллегами, поскольку большая часть стратегов нового «демократического набора» не была его сторонниками. Дионисий не являлся на их заседания и вообще никак с ними не общался. Он был занят тем, что любыми путями стремился подорвать доверие народа и к этой новой коллегии, главным образом распуская слухи о связях ее с карфагенянами и обвиняя стратегов во всех грехах в народном собрании. Массы, зачарованные его энергичными речами, продолжали слепо верить своему заступнику, но многие почтенные граждане, поняв его намерения, стали поносить Дионисия как злейшего врага Сиракузской республики.
Дионисий прекрасно понимал шаткость своего положения: большинство знатных сиракузян его ненавидело, а настроение толпы переменчиво и ненадежно. Ему нужно было срочно пополнить ряды своих сторонников, и он придумал для этого ловкий ход — добился в народном собрании решения о возвращении изгнанников, под предлогом консолидации сил для борьбы с карфагенской агрессией. Среди этих изгнанников большинство составляли бывшие участники прошлогоднего мятежа. Со многими из этих людей Дионисий был ранее знаком по службе в дружине Гермократа и потому рассчитывал, что они из благодарности за возвращение составят его личную партию. Кроме того, только Дионисий мог дать им надежду на возвращение конфискованного имущества и возможность отомстить врагам.
Как демагогу, метящему в тираны, Дионисию было мало, однако, обзавестись в городе свитой друзей. Ему было важно завоевать авторитет в войске, подчинить воинов своему влиянию. Случай скоро помог Дионисию сделать важный шаг в этом направлении.
Из Гелы прибыло послание с просьбой ввиду грозящего наступления карфагенян прислать дополнительно к уже находящемуся в этом городе сиракузскому отряду под началом командира среднего звена Дексиппа новое солидное подкрепление. В начале 405 г. туда был послан стратег Дионисий с отрядом из 2000 пехотинцев и 400 всадников. В Гелу он прибыл в разгар очередной смуты, вызванной распрей между народной массой и городскими богачами. В частности, раздражение городских низов вызывали поборы на содержание сиракузских воинов, которым их родной город задерживал выплату жалования. Дионисий решительно вмешался в ситуацию, выступил в народном собрании граждан Гелы с обвинениями в адрес власть имущих, добился осуждения и казни ряда городских аристократов. Из конфискованного у осужденных имущества он выплатил сумму денежной задолженности воинам Дексиппа, и при этом клятвенно обещал, воинам своего отряда, что в Сиракузах добьется для них удвоения положенного им из казны денежного содержания.
Решительность и щедрость полководца расположила к нему всех воинов в Геле, сделала их лично преданными Дионисию. Однако его попытка перетянуть на свою сторону Дексиппа встретила твердый отказ.
Между тем простонародье Гелы было в полном восторге от правосудия Дионисия. В особом постановлении граждане Гелы почтили его как восстановителя свободы и со специальными послами отправили грамоту для зачтения в Сиракузах. Дионисий, обладавший тонким политическим чутьем, понял, что пришел тот самый благоприятный момент, когда на карту нужно ставить все. Рассчитывая на поддержку своих воинов и на то впечатление, которое должно было произвести на чернь торжественное оглашение грамоты из Гелы, располагая в Сиракузах уже значительным числом своих верных сторонников, он решил, не откладывая, добиваться единоличной власти. Пообещав горожанам скоро вернуться с еще большим войском для защиты Гелы, он со своим отрядом отправился обратно в Сиракузы.
В Сиракузах в день возвращения Дионисия давали театральное представление, но никто из присутствовавших в театре и не подозревал, что вечером им уготовано стать зрителями и участниками еще одной великолепной постановки. Дионисий организовал все как искусный режиссер и вдохновенно исполнил главную роль на политической сцене. Он вошел в город в тот момент, когда толпа покидала театр. Бросившийся к нему народ стал расспрашивать о карфагенянах, а Дионисий громогласно заявил, что главные враги находятся не за стенами Сиракуз, а внутри города, что нынешние руководители государства, не обращая никого внимания на грозные приготовления врагов, нагло расхищают общественное достояние, оставляя воинов без лепты в кошеле. Он сказал, что ему и раньше было известно, почему так поступают городские стратеги, но теперь у него есть неопровержимые доказательства на этот счет. По словам Дионисия, он получил от командующего карфагенской армией Гимилькона предложение если не присоединиться прямо, то, по крайней мере, не мешать, поскольку, мол, остальные его коллеги уже продались карфагенянам. Ввиду всего этого, с дрожью в голосе заявил Дионисий, он слагает с себя обязанности стратега, «ибо, в то время как другие продают Отечество, ему невыносимо и разделять все опасности войны вместе с народом, и рисковать прослыть участником этого предательства».