В конце каждой, если можно так выразиться, строфы певец делал паузу и брал особенно высокую протяжную ноту, что удивительно соответствовало чувствам, им выражаемым. Первая строфа звучала торжественно и благоговейно; вторая носила описательный характер, но в ней уже ощущалась тревога; третья же была хорошо нам знакомым страшным боевым кличем, который, срываясь с уст молодого воина, передавал всю гамму грозных звуков сражения. Последняя строфа, уподобляясь первой, опять становилась смиренной, покорной и умоляющей. Ункас трижды повторил песню и столько же раз обошел в танце столб.
Когда молодой могиканин пропел свой призыв в первый раз, его примеру последовал один из самых прославленных и уважаемых вождей ленапе, правда, исполнив на тот же мотив собственные слова. Затем, один за другим, к танцующим присоединились все наиболее известные и влиятельные воины племени. Зрелище стало устрашающим: свирепые, грозные лица вождей казались еще более жуткими от их гортанных голосов, сливавшихся в диком напеве. В этот момент Ункас вогнал в дерево свой томагавк, испустив крик, означавший его личный боевой клич. Этим он объявлял, что берет на себя предводительство в предстоящем походе.
Сигнал пробудил дремавшие страсти племени. Сотня юношей, которых до сих пор удерживало сознание своей молодости, бешено ринулась к стволу, олицетворявшему врага, и разнесла его в щепы топорами, так что от дерева остались лишь ушедшие в землю корни. Исступление было настолько безудержным, что расправа над обломками совершилась с такой же свирепостью и жестокостью, как над настоящими живыми жертвами. С одних кусков символически содрали скальп, в другие всадили острые томагавки, третьи пронзили не знающими промаха ножами. Одним словом, воинственный пыл и боевой задор выразились настолько явственно и недвусмысленно, что вскоре все поняли: это будет не просто набег, а истребительная война.
Вонзив в дерево томагавк, Ункас тут же вышел из круга и поднял глаза к солнцу — оно как раз вставало над вершинами деревьев, возвещая конец перемирия с Магуа. Молодой могиканин тут же сообщил, об этом выразительным жестом, подкрепив его соответствующим криком, и возбужденные воины прервали военную игру, чтобы приготовиться к настоящему и более опасному походу.
Облик лагеря изменился. Воины, уже вооруженные и в боевой раскраске, вновь стали так безмолвны, словно вообще были неспособны к проявлению чувства. Напротив, женщины высыпали из хижин с песнями, где ликующие вопли причудливо переплетались со скорбными причитаниями; слушая их, трудно было решить, что же берет верх — радость или печаль. Никто из индианок не оставался без дела. Одни выносили наиболее ценные пожитки, другие выводили детей, третьи переправляли стариков и больных в лес, изумрудным ковром расстилавшийся по склону горы. Туда же, после краткого трогательного прощания с Ункасом, удалился и Таменунд, как всегда спокойный и сосредоточенный, хотя расстался он с молодым могиканином не более охотно, чем отец, обретший в конце концов давно потерянного сына. Тем временем Дункан, поместив Алису в безопасное место, разыскал разведчика, и лицо его явно свидетельствовало, с каким нетерпением майор ожидает приближающегося боя.
Однако Соколиный Глаз, давно привыкший к боевым песням и обрядам туземцев, не проявил особого интереса к происходившей перед ним сцене. Он лишь мельком взглянул на приготовления, чтобы оценить количество и достоинства воинов, изъявивших готовность идти с Ункасом в бой. На этот счет он остался доволен: как мы уже видели, сильная натура молодого вождя быстро увлекла за ним всех боеспособных мужчин. Уяснив себе это существенное обстоятельство, разведчик послал мальчишку-индейца за оленебоем и ружьем Ункаса на опушку леса, где, приближаясь к лагерю делаваров, молодой могиканин и Соколиный Глаз спрятали накануне оружие с двойной целью — спасти его на случай, если они вдруг окажутся пленниками, и предстать чужому племени в облике беззащитных беглецов, а не людей, могущих постоять за себя. Посылая мальчика за своим бесценным ружьем, разведчик отнюдь не пренебрег обычной осторожностью. Он знал, что Магуа явился не один и что соглядатаи гуронов по всему краю леса следят за действиями новых врагов. Следовательно, попытка самому отправиться за ружьями могла стоить ему жизни; такая же участь ожидала любого другого воина; мальчишке же опасность грозила бы лишь в том случае, если бы гуронам стала известна причина пребывания его в лесу. Когда Хейуорд подошел к Соколиному Глазу, тот как раз хладнокровно ожидал, чем кончится этот эксперимент.
Между тем посланец, мальчик достаточно крепкий и получивший все необходимые наставления, с беззаботным видом, но гордый оказанным ему доверием и преисполненный честолюбивых надежд, пересек опушку и вошел в лес недалеко от места, где были спрятаны ружья. Едва густой кустарник скрыл его смуглую фигуру, юный делавар припал к земле и с ловкостью змеи пополз к заветному сокровищу. Поиски увенчались успехом, и минуту спустя, держа по ружью в каждой руке, он уже стрелой мчался по узкому открытому проходу, окаймлявшему подножие плато, на котором был разбит лагерь. Он успел добраться до скал и с неимоверным проворством перескакивал с одной на другую, когда выстрел, донесшийся из лесу, показал, насколько обоснованны были опасения разведчика. Мальчишка ответил слабым, но презрительным криком, и тут же с другой стороны леса в него пустили вторую пулю. Однако в следующую секунду он взлетел на террасу, торжествующе поднял ружье над головой и с победоносным видом поспешил к знаменитому охотнику, удостоившему его столь почетным поручением.
Несмотря на живое участие, которое Соколиный Глаз принимал в судьбе своего гонца, он схватил олене-бой с радостью, на минуту заставившей его позабыть обо всем на свете. Разведчик зорким, внимательным взглядом осмотрел ружье, раз десять-пятнадцать взвел и спустил курок, с такой же тщательностью обследовал замок и, лишь убедившись, что все в порядке, ласково и заботливо осведомился у мальчишки, не ранен ли тот. Мальчишка с гордостью посмотрел ему в глаза, но не ответил ни слова.
— Эге, эти мошенники поцарапали тебя, дружок! — сказал разведчик, беря терпеливого юнца за руку, где одна из пуль оставила довольно глубокую рану.— Приложи-ка сюда растертые ольховые листья, и все пройдет, как по волшебству. А пока что я наложу тебе повязку. Ты рано вступил на тропу войны, мой храбрый мальчик, и, наверно, унесешь с собой в могилу не один почетный шрам. Я знаю немало молодых воинов, уже снимавших скальпы, которые не могут похвастаться таким знаком отличия, как у тебя. Ступай,— закончил он, перевязав руку.— Ты станешь вождем!
Мальчик убежал, гордясь струящейся кровью больше, чем самый лукавый царедворец мог бы гордиться алой орденской лентой, и вернулся к сверстникам, став предметом их общего восхищения и зависти. Однако племя было так занято важными и ответственными приготовлениями, что подвиг юного смельчака не привлек к себе особенного внимания и не принес ему тех похвал, какие посыпались бы на него в более спокойное время. Зато делавары смогли теперь уяснить себе позиции и намерения врага. Немедля был снаряжен небольшой отряд воинов с задачей выбить из лесу засевших там лазутчиков. Она оказалась им более по силам, чем слабому, хотя и смелому мальчику, и они быстро справились с ней, так как гуроны сами сочли за благо удалиться, увидев, что местопребывание их обнаружено. Делавары гнались за ними довольно далеко, но затем остановились, ожидая дальнейших приказов, а также опасаясь, как бы их не заманили в засаду. Обе стороны затаились, и в лесу вновь воцарились тишина и покой, столь характерные для погожего летнего утра в безлюдной глуши.
Ункас, спокойный с виду, но втайне снедаемый нетерпением, собрал вождей и разделил свои силы. Разведчика он представил как испытанного бойца, безусловно заслуживающего доверия. Увидев, что друг его встречен благожелательно, он отдал ему под начало двадцать воинов, столь же ловких, решительных и предприимчивых, как сам Соколиный Глаз. Ункас объяснил делаварам, какой чин имеет Хейуорд в войске ингизов, и поручил ему отряд той же численности. Однако Дункан отказался от подобной чести, заявив, что готов служить простым волонтером под командой разведчика. После этого молодой могиканин распределил ответственные посты между вождями и, так как время уже не терпело, отдал приказ выступать. Более двухсот воинов с радостью, хотя и молча повиновались ему.