Человек сто молодых, веселых, беззаботных французов тащили невод к каменистому берегу в опасной близости от грозных, но безмолвных сейчас пушек форта, и горное эхо на восточной стороне озера вторило громким крикам и звонкому смеху, которыми солдаты сопровождали эту забаву. Другие бежали к озеру и с наслаждением плескались в воде; третьи, с присущим их нации любопытством, неутомимо лазили по окрестным горам. Часовые противника, наблюдавшие за крепостью, да и сами осажденные взирали на эти игры и развлечения с праздным, но сочувственным видом. То тут, то там дозоры затягивали песню или пускались в пляс, неизменно собирая вокруг себя толпу угрюмых дикарей, покидавших свои лесные убежища и с немым изумлением дивившихся забавам белых союзников. Одним словом, все напоминало скорее долгий праздничный день, нежели краткий час, похищенный у трудов и опасностей жестокой, кровопролитной войны.

Дункан несколько минут задумчиво любовался этой картиной, как вдруг его внимание привлек звук шагов: кто-то приближался по гласису к уже упомянутым нами воротам форта. Хейуорд вышел на угол бастиона и увидел разведчика, которого вел к крепости французский офицер. Лицо у Соколиного Глаза осунулось и выглядело измученным, вид был подавленный, словно он испытывал глубочайшее унижение из-за того, что оказался во власти врага. Любимого ружья с ним не было, и руки его были стянуты за спиной ремнями из оленьей кожи. В последнее время белые флаги, служившие залогом безопасности парламентеров, появлялись так часто, что майор сперва окинул подходивших равнодушным взглядом: он был уверен, что это просто новый парламентер. Но едва он узнал высокую фигуру и по-прежнему суровое, хотя удрученное лицо своего друга, обитателя лесов, как вздрогнул от изумления, круто повернулся, спустился с бастиона и поспешил в крепость.

Однако звук знакомых голосов заставил его на минуту забыть о своем намерении. Обогнув один из внутренних выступов вала, он встретил Кору с Алисой, прогуливавшихся вдоль бруствера: подобно ему, они вышли подышать свежим воздухом и размяться после долгого сидения в четырех стенах. Дункан не встречал девушек с той тягостной для него минуты, когда он покинул сестер перед фортом, чтобы спасти их. Оставил он их изнемогающими от страха и сломленными усталостью, а вновь увидел свежими и цветущими, хотя по-прежнему встревоженными и озабоченными. Можно ли удивляться, что при таких обстоятельствах молодой человек, забыв обо всем на свете, поддался желанию заговорить с ними? Однако пылкая юная Алиса опередила его.

— А! Вот он, изменник, неверный рыцарь, покидающий дам в беде ради того, чтобы вступить в поединок!— с притворным упреком воскликнула она, хотя сияющие глаза и протянутые к Дункану руки девушки были приятным опровержением ее слов.—- Вот уже много дней, нет, целую вечность мы ждем, когда ж вы падете к нашим ногам, умоляя нас забыть и простить вам ваше коварное исчезновение, а вернее сказать — бегство... Ведь вы в самом деле бежали от нас с такой быстротой, что потягались бы с раненым оленем, как выражается наш друг разведчик!

— Вы понимаете, конечно, что этими словами Алиса хочет выразить нашу беспредельную признательность,— вмешалась более серьезная и осмотрительная Кора.— Но, по правде говоря, мы в самом деле удивились, почему вы так тщательно обходите дом, где вас ждет благодарность не только дочерей, но и отца.

— Ваш отец подтвердит, что, даже будучи лишен удовольствия видеть вас, я не переставал думать о вашей безопасности,— возразил молодой человек и прибавил, указывая в сторону обнесенного траншеями лагеря:— Все эти дни шла борьба вон за те хижины. Кто овладеет ими, тот может не сомневаться, что станет хозяином форта и всего в нем находящегося. Вот почему, после того как мы расстались, я дневал и ночевал в лагере — это мой долг. Но,— прибавил он с огорчением, которое тщетно пытался скрыть,— если бы я хоть на миг предположил, что мое поведение, казавшееся мне прямой обязанностью солдата, может быть истолковано так превратно, я тем более не показался бы вам на глаза — мне помешал бы стыд.

— Хейуорд! Дункан! — воскликнула Алиса, наклоняясь, чтобы заглянуть в лицо потупившемуся майору, и ее золотистый локон упал на заалевшую щечку, скрыв навернувшиеся на глаза слезы.— Если бы я могла вообразить, что моя глупая болтовня так огорчит вас, я бы до самой смерти не раскрыла больше рта! Кора подтвердит, как высоко мы ценим ваши услуги и как глубоко, больше того, пылко мы благодарны вам.

— А Кора действительно подтвердит это? — вскричал молодой человек, и облачко грусти на его лице сменилось улыбкой нескрываемого удовлетворения.— Что скажет ваша строгая сестра? Оправдает ли она нерадивость рыцаря солдатским долгом?

Кора ответила не сразу: она отвернулась и сделала вид, что созерцает водную гладь Хорикэна. Когда же она перевела глаза на молодого человека, в них еще читалась такая мука, что сердце Хейуорда в ту же секунду заполонила нежность и жалость к девушке.

— Вам, наверно, нездоровится, дорогая мисс Манроу? — воскликнул он.— Мы тут шутим, а вы страдаете.

— Пустяки,— ответила Кора, по-женски кротко, но сдержанно отстраняя поданную ей Дунканом руку.— То, что я не всегда замечаю лишь солнечную сторону жизни, как наша бесхитростная и восторженная Алиса,— добавила она, обняв за плечи взволнованную сестру,— лишь расплата за опыт и, быть может, несчастная черта моего характера. Оглянитесь,— продолжала девушка с усилием, словно подавляя минутную слабость чувством долга,— посмотрите вокруг, майор Хейуорд, и скажите, что должна испытывать сейчас дочь солдата, который видит величайшее счастье в том, чтобы сохранить свою честь и доброе имя воина?

— Ни его честь, ни его доброе имя не могут пострадать из-за не зависящих от него обстоятельств,— горячо запротестовал Дункан.— Но ваши слова напомнили мне о моем долге. Я как раз иду к вашему доблестному отцу, чтобы узнать его последнее решение относительно обороны форта. Да благословит вас бог, благородная Кора,— я вправе и буду называть вас так!

Кора от всего сердца протянула ему руку, но губы ее при этом дрогнули, а щеки мертвенно побледнели.

— Я знаю, вы всегда и всюду останетесь красой и гордостью своего пола,— прибавил молодой человек, повернулся, и восхищение, звучавшее в его голосе, сменилось беспредельной нежностью.— До свиданья, Алиса! Мы скоро увидимся, и, надеюсь, увидимся яобедителя-ми среди всеобщего ликования.

Не дожидаясь ответа, майор сбежал вниз по заросшим травой ступеням бастиона, торопливо пересек плац и вскоре оказался у коменданта форта. Манроу с пасмурным лицом огромными шагами расхаживал по узкой комнате.

— Вы предупредили мое желание, майор Хейуорд,— сказал он.— Я только что собирался просить вас сюда.

— Я крайне огорчен, сэр, что гонец, которого я так горячо рекомендовал, вернулся назад пленником французов. Надеюсь, у вас нет оснований сомневаться в его верности?

— Верность Длинного Карабина давно и хорошо мне известна,— отозвался Манроу.— Он выше подозрений — просто на этот раз ему, видимо, изменила обычная удача. Он угодил в руки Монкальма, и тот с проклятой французской учтивостью отослал его обратно ко мне, лицемерно велев мне передать, что не смеет задерживать моего лазутчика, зная, как высоко я его ценю. Иезуитский способ напомнить человеку о его несчастье, не правда ли, майор Хейуорд?

— Но помощь от генерала Вэбба?..

— Разве вы не видели его армию, когда по пути в форт оглядывались на юг? — горько усмехнулся старый солдат.— Легче, легче, нетерпеливый юноша! Почему вы не хотите, сэр, дать этим джентльменам время спокойно проследовать сюда?

— Значит, армия придет? Разведчик подтвердил вам?

— К сожалению, этот болван Вэбб забыл или не пожелал сообщить — когда и по какой дороге. Впрочем, он, кажется, все-таки написал мне, и это единственная отрадная подробность во всей истории. Судя по любезности маркиза Монкальма,— кстати, могу побиться об заклад, Дункан, что у нас в Лотьене можно купить хоть дюжину таких титулов,— я полагаю, что если бы в письме содержались очень уж дурные вести, этот французский месье по доброте своей обязательно переправил бы его сюда.