Изменить стиль страницы

Он объяснялся с индейцами по-делаварски, и, хотя речь Соколиного Глаза текла спокойно и плавно, тон ее казался твердым и решительным. Старший могиканин сосредоточенно слушал разведчика и, видимо, обдумывал каждое его слово, словно сознавая всю важность сказанного. Поколебавшись, он сделал утвердительный жест и произнес по-английски: «Хорошо»,— с выразительностью, присущей туземцам. Затем, вновь сунув за пояс нож и томагавк, воин молча направился к тому месту скалы, которое хуже всего просматривалось с занятых врагами берегов реки. Там он помедлил, многозначительно указал на расстилавшийся внизу лес, промолвил несколько слов на родном языке, словно определяя намеченный им путь, прыгнул в воду и скрылся с глаз наблюдателей этой сцены, взволнованно следивших за каждым его движением.

Разведчик задержался, чтобы перемолвиться с великодушной девушкой, а она облегченно вздохнула, убедившись, что речь ее возымела действие.

-— Мудрость дается иногда не только старикам, но и молодым,— сказал он.— Совет ваш мудр, чтобы не сказать больше. Если вас,— я имею в виду тех, кого сочтут нужным временно пощадить,— уведут в леса, заламывайте по дороге веточки на кустах и старайтесь оставлять как можно больше следов. И если человеческий глаз сможет их углядеть, у вас, не сомневайтесь, найдется друг, который не расстанется с вами, даже если ему придется для этого идти на край света.

Соколиный Глаз сердечно пожал руку Коре, поднял ружье, грустно оглядел его, бережно отложил в сторону и подошел к месту, где только что исчез Чингачгук. На мгновение он повис, ухватившись за скалу руками, озабоченно оглянулся и с горечью бросил:

— Будь у меня порох, я никогда бы не допустил такого позора!

Затем он разжал руки, нырнул и тоже пропал из виду.

Все взоры обратились теперь на Ункаса, который стоял, прислонившись к неровной скале, и не двигался с места. Выждав немного, Кора указала на реку и промолвила:

— Как видите, ваших друзей не заметили, и теперь они, наверно, уже в безопасности. Не пора ли и вам последовать за ними?

— Ункас остается,— невозмутимо ответил могиканин на своем ломаном английском языке.

— Чтобы сделать плен еще более ужасным для нас и уменьшить наши шансы на спасение? Ступайте, великодушный юноша! —продолжала Кора, опуская глаза под пылким взглядом могиканина и, вероятно, инстинктом почувствовав свою власть над ним.— Ступайте к моему отцу, к которому я уже послала остальных, и будьте самым моим доверенным посланцем. Скажите, чтобы он положился на вас и дал вам денег на выкуп его дочерей. Ступайте! Я так хочу! Я прошу вас, ступайте!

При этих словах твердое и решительное лицо молодого воина помрачнело, но колебания его кончились. Он беззвучными шагами прошел по скале и бросился в бурный поток. Оставшиеся, затаив дыхание, не сводили глаз с реки, пока голова его не показалась над водой далеко внизу. Затем Ункас набрал воздуха и снова нырнул.

Этот неожиданный и, по-видимому, успешный маневр отнял лишь несколько столь драгоценных теперь минут. Проводив глазами Ункаса, Кора повернулась к Хейуорду и дрогнувшим голосом промолвила:

— Я слышала, что вы тоже славитесь умением плавать, Дункан. Последуйте же примеру этих простых и верных людей.

-— Неужели Кора Манроу ждет именно такого доказательства преданности от своего защитника? — с печальной улыбкой отозвался молодой человек, и в голосе его прозвучала горечь.

— Сейчас не время для праздных препирательств и показного благородства,— возразила девушка.— Настала минута, когда каждый обязан понять, в чем состоит его долг. Оставшись, вы нам не поможете; уйдя, спасете свою жизнь для других, более близких вам людей.

Дункан промолчал и только посмотрел на прелестную Алису, по-детски беспомощно прижавшуюся к его руке.

— Подумайте,— продолжала Кора, после краткой паузы, во время которой, казалось, ее обуревало чувство еще более мучительное, нежели страх.— В самом худшем случае нам угрожает лишь смерть, а смерти в назначенный богом час не избегнет никто.

— Есть вещи пострашней смерти,— хрипло возразил Дункан, словно досадуя на ее упорство.— Но присутствие человека, готового отдать за вас жизнь, может отвратить даже их.

Кора прекратила уговоры и, закутав вуалью лицо, увела полубесчувственную Алису в самый дальний угол пещеры. 

 ГЛАВА IX

...Будь веселой

И разгони улыбкой облака,

Твое чело мрачащие.

«Смерть Агриппины»

Внезапный, словно по мановению волшебной палочки, переход от бурных событий боя к безмолвию, опять воцарившемуся вокруг, показался возбужденному воображению Хейуорда каким-то кошмарным сном. Хотя все действующие лица и подробности сцен, свидетелем которых он стал, глубоко запечатлелись у него в памяти, ему трудно было убедить себя, что все это произошло на самом деле. Не зная, какова судьба людей, вверивших свою жизнь бурному потоку, он долго прислушивался в надежде уловить какой-нибудь звук или сигнал тревоги, которые могли бы возвестить об успехе или неудаче рискованной затеи беглецов. Но он напрасно напрягал внимание: с исчезновением Ункаса последний след смельчаков пропал, и молодой офицер остался в полном неведении о дальнейшей участи лесных жителей.

Снедаемый печальными сомнениями, Дункан осматривался кругом, забыв об осторожности, совсем незадолго до этого вынуждавшей его держаться под прикрытием скал. Однако все поиски малейшего намека на приближение врага были так же тщетны, как и попытки узнать, что же произошло с их недавними спутниками. Лесистые берега снова казались безжизненными. Крики, несколько минут тому назад эхом отдававшиеся под зелеными сводами чащи, затихли, и только волны в реке то вздымались, то опускались под порывами теплого летнего ветра. Ястреб-рыболов, который, укрывшись на верхушке сухой сосны, издали наблюдал за боем, слетел со своего высокого насеста и, описывая широкие круги, парил над водой в поисках добычи; сойка, чей пронзительный голос терялся раньше в хриплом вое дикарей, огласила воздух нестройным криком, словно вновь полагая себя неоспоримой владычицей лесных просторов. Эти звуки, такие обычные в глуши, заронили в Дункане проблеск надежды, и он с воскресшей верой в успех собрал все свои силы для предстоящей борьбы.

— Гуронов не видно,— сказал он Давиду, который все еще не вполне оправился от оглушившего его удара.— Спрячемся в пещеру и вверим себя провидению.

— Насколько мне помнится, мой голос, сливаясь с голосами двух этих прелестных девушек, воссылал хвалу и благодарность всевышнему,— растерянно отозвался учитель пения,— после чего меня, за грехи мои, постигла тяжкая кара. Я погрузился в некое подобие сна, но слух мой раздирали звуки столь нестройные, что казалось, круговорот времен пришел к концу и природа утратила былую гармонию.

— Бедняга! Это вы сами, по правде сказать, были близки к концу. Встаньте и ступайте за мной. Я отведу вас в такое место, где вы не услышите никаких звуков, кроме собственного пения.

— В гуле водопада звучит мелодия, и журчание вод ласкает слух,— отозвался Давид, растерянно потирал лоб.— Но разве воздух не полон воплями и стонами, словно души грешников...

— Нет, уже нет,— нетерпеливо заверил Хейуорд.— Теперь они прекратились, и те, кто их издавал, тоже, надеюсь, исчезли. Кроме воды, все безмолвно и спокойно. Идемте же туда, где у вас будет возможность распевать ваши любимые псалмы.

Давид лишь печально улыбнулся, хотя при упоминании об излюбленном занятии лицо его озарилось лучом радости. Не колеблясь более, он согласился удалиться в пещеру, оперся на руку спутника и вошел в убежище, где, как ему было обещано он мог успокоить свои расстроенные чувства чистыми радостями псалмопения. Дункан схватил охапку сассафраса и завалил ветвями проем в скале, тщательно скрыв какой бы то ни было намек на вход. Позади этой ненадежной баррикады он пристроил одеяла, брошенные там обитателями лесов, преградив таким образом доступ свету; однако легкий отблеск дня проникал все же во вторую пещеру из узкого ущелья, по которому мчались воды одного из рукавов реки, сливавшегося с другим несколькими саженями ниже.