Из конторы ответили (это Ханнес понял по отрывочным фразам Эне), что у кузнеца срочная работа и пусть она, Эне, обходится без подков; много ли у мерина при ферме ходьбы, тем более что на двух копытах подковы еще целы. Эне же возразила, что кабы и впрямь у нее самой подков не хватало, она, так и быть, обошлась бы и без них. А мерину не легче от того, что две подковы еще держатся; человек и тот на своих двух ногах спотыкается, а это лошадь…

Эне говорила и возражала очень спокойно, Ханнес и прежде замечал, что она голоса ни с того ни с сего не повысит, даже когда разозлится. Только он становился по-особенному грудным, — слова как бы исторгались со дна души внезапными резкими порывами, как грозовые набеги среди лета: налетит гроза, окатит тебя и умчится своей дорогой, прежде чем ты сообразишь, что вымок до нитки.

— Ладно, ежели кузнецу недосуг ко мне с горы спуститься, так мы с Упаком сами к нему подымемся, — отрезала Эне. — Подъедем к кузне, небось выкроит минуту, чтоб две подковы прибить… Ладно, что мы по-пустому время переводим! Я подымусь на гору и не съеду назад, покуда кузнец мерина не подкует. Буду сидеть там хоть до завтра или до послезавтра! — Щелк! Телефонная трубка опустилась на рычаг.

Теперь Ханнес решил себя обнаружить.

— Доброе утро! Ты, никак, опять ссоришься! — произнес он, переступая порог.

— Доброе утречко! — ответила Эне. Она словно бы ничуть не удивилась, увидев Ханнеса в такой ранний час в чужом доме, наверное, ее мысли все еще были заняты кузницей и кузнецом. А может, она благодаря деревенскому беспроволочному телеграфу уже знала, что Ханнес провел здесь весь вчерашний вечер? Или же вообще не считала своим делом знать, чем Ханнес занят и где находится?

Нет, это все же было не совсем так! Вначале Эне и впрямь думала о своем, но вскоре она взглянула Ханнесу в лицо — правда, на одно мгновение, но зато очень внимательно. И этого мгновения ей было достаточно, чтобы все понять.

Эне сразу отвела глаза в сторону и в задумчивости уставилась в пол. Ханнес стоял и ждал, что же будет дальше, он словно догадывался, что Эне неспроста изучает пол, словно знал, что в этот момент Эне думает и решает также и за него, неспособного принять решение…

Так оно и оказалось!

— Ты что, тоже домой наладился? — спросила Эне.

Ханнес взвешивал, что ему ответить.

— И сам не знаю… — произнес он наконец. — Прикидываю так и эдак…

— Шел бы ты лучше к себе, — сказала Эне. Не навязчиво, лишь дала понять, раз у них одна дорога, так могли бы вместе и пойти. — На ферме мои мешки с комбикормом свалены. Помог бы мне их к дому доставить. Мужики вчера с центральной усадьбы привезли, а Эльдур только к ночи домой заявился, так мы за мешками-то сходить и не успели.

— Ну что ж, в таком случае пошли, — ответил Ханнес.

Он снял со спинки стула куртку, натянул на себя, надел на голову привезенную из Америки клетчатую кепку, взял изрядно похудевший со вчерашнего дня рюкзак, с которым ходил в магазин, и перебросил его через плечо; открыл дверь кухни, чтобы попрощаться с Ээди и Альвийне, но в кухне никого не было, и Ханнес вновь притворил дверь. В конце концов, он ничего не уносил отсюда, кроме чужого горя, а с ним можно было уйти и не попрощавшись.

— Ну что ж, пойдем! — сказал он Эне, ожидавшей его в прихожей.

Эне открыла дверь и вышла из дому. Ханнес направился следом и прикрыл дверь за собою. На крыльце он приостановился, глубоко вдохнул в себя чистый воздух. Пахло свеженапиленными сосновыми и еловыми дровами и куриным пометом — остро и пряно. Солнце, как видно, уже взошло, и его лучи, пробиваясь сквозь вату облаков, рассеивались на мириады мельчайших частиц, они наполняли пространство под облаками мягким молочным светом.

Ханнес кашлянул и поплелся вслед за Эне через кээтеский двор в сторону видневшейся поодаль железной крыши фермы. Эне обернулась — проверить, идет ли Ханнес следом, подождала, пока он с нею поравняется, и дальше они пошли рядом.

— Я-то думала, ты не больно-то захочешь мне помогать, — попросила без всякой надежды.

— Ну-у, — подал голос Ханнес. — Не каждый день выпадает счастье пройтись с молодой женщиной, упускать такой случай нельзя.

Эне отвела глаза в сторону, но уголки ее рта приподняла улыбка. Это придало Ханнесу — как-никак покорителю всех морей! — смелости продолжить:

— Ты не гляди, что я старый… Старый конь тоже овса хочет!

Он ждал, что же ответит ему на это Эне. Но, прежде чем дождался ее ответа, они уже дошли до фермы. Энда, вторая скотница, выехала им навстречу с телегой навоза. — Бог в помощь! — крикнули Эне и Ханнес хором. — Благодарствую! — ответила Энда и поглядела на Ханнеса с нескрываемым любопытством. — Ишь ты, в эдакую рань и уж кавалера подцепила!

— Не упускать же случай! Да и мужика без работы оставлять нельзя, сама знаешь — загуляет.

— Тяжелы ли мешки, по пятьдесят, что ли? — поинтересовался Ханнес, не обращая внимания на зубоскальство женщин.

— Видали героя, никак ты решил их на горбу тащить! — воскликнула Энда, хотела было что-то добавить, но сдержалась, из рамок не вышла.

Острый язычок Энды был хорошо известен Ханнесу, и он знал, вернее, догадывался, что она хотела еще ему сказать, дескать, добро, ежели ты сам-то до дому дойдешь…

Ханнес виновато улыбнулся, Эне поспешно сказала:

— Ни к чему силача из себя строить! Ты ж слыхал, я собралась гнать Упака в кузню. Тут поможешь навалить мешки на телегу, а дома — скинуть.

Пока Эне выпрягала лошадь из навозной телеги и впрягала в ездовую, Ханнес выносил мешки. Эне, правда, сказала ему, дескать, будем наваливать вдвоем, незачем тебе надрываться, но Ханнес в ответ лишь пробормотал — Тут и одному делать нечего! — Может быть, он решил справиться с этой работой в одиночку из-за невысказанной насмешки Энды, чтобы доказать, что ли…

Он вышел, неся мешок в охапке, кинул его на телегу, чуть задержался перевести дух и посмотрел, как Эне запрягает лошадь — ни одного лишнего движения; окинул взглядом и саму Эне, стоявшую рядом с лошадыо: высокая, стройная, прямая и такая деловитая… Ханнес подмигнул Упаку, который с любопытством на него поглядывал, и отправился за вторым мешком.

По пути Ханнес думал:

«Ох уж эта Эне, эта Хельдурова Эне… Нужна ей была моя помощь… Никакой помощи ей не было нужно! Небось вдвоем с напарницей мешки нагрузили бы, небось одна и сгрузить тоже смогла бы! А меня позвала с собою, чтобы от греха отвести. Решила свинью из огорода выпроводить!»

Он думал об этом без всякого раздражения, скорее с затаенной радостью и даже удовлетворенно, оттого что разгадал ее план.

Позже, когда они были уже в пути, — мешки лежали в задке телеги, а сами они сидели бок о бок на охапке сена, — и когда колеса телеги тарахтели в кээтеском ельнике, а Упак уже успел потерять всякую надежду, что сможет пробежаться в охотку (при ферме он мало двигался, а лошадь ощущает недостаток движения еще острее, чем человек), о том же самом заговорила и Эне:

— Завтра Эльдур будет дома, ты обещался прийти ему на подмогу, валить в лесу деревья, а кабы ты нынче остался у Ээди, так что из тебя завтра за работник. Начали бы опохмелку…

— Так вот почему ты сманила меня с собою! — произнес Ханнес.

— А с чего ж еще! — спросила, нет, сказала Эне.

В это время она с тревогой смотрела вперед — из-за поворота дороги доносилось тарахтение трактора. Упак тоже поднял голову. (Ну не странно ли, — он словно и не был лошадью космического века: боялся машин, боялся самолетов, а сильнее всего — тракторов.) Эне уже натягивала вожжи. И сразу же из матового сияния, образованного мириадами частиц от рассеявшихся солнечных лучей, словно гигантский жук, выплыл синий трактор «Беларусь». Он был с прицепом, на котором высился воз соломы. Эне остановила лошадь.

Тракторист, как видно, знавший повадки мерина с фермы, сбросил скорость и медленно прополз мимо, кивнув Эне из окошка кабины: дескать, полный порядок. У Эне не было времени даже покивать в ответ: как только трактор проехал, Упак рванул с места и понесся. — Куда тебя несет! — прикрикнула на него Эне и изо всей силы натянула вожжи. Но прошло некоторое время, прежде чем мерин уразумел, что нестись и впрямь некуда — трактор тарахтел уже далеко позади.