Всеобщая профсоюзная забастовка в Англии ясно дала понять, что Великобритания сможет удержать новую золотую покупательную способность 4,86 доллара только с помощью США. Стронг, который редко консультировался даже с Советом ФРС в Вашингтоне, уж не говоря о других региональных президентах Федеральных резервных банков, спровоцировал в конце 1920‑х годов существенную инфляцию в Америке и расширение кредитования, чтобы поддержать фунт в этом переоцененном паритете и тем самым поддержать британскую денежно-кредитную роль в Европе. Все это делалось, чтобы укрепить новый шаткий золотой обменный стандарт. Однако, ослабляя таким образом денежно-кредитные условия в США, Стронг также посеял и семена инфляционного пузыря на фондовом рынке и в недвижимости.
Монтегю Норман убедил своего друга Бенджамина Стронга, что европейское восстановление и, в конечном итоге, американская экспортная мощь зависят от Федеральной резервной системы, поддерживающей искусственно заниженные процентные ставки, чтобы поощрить отток золота в стерлинг, где процентные ставки были выше. Это в свою очередь обеспечивает базу для всей континентальной европейской и колониальной золотой системы и, благодаря этому, базу для основной части мировой торговли, доказывал Норман. Искусственно низкие процентные ставки ФРС подпитывали расширяющуюся на Уолл-Стрит торговлю ссудной маржой[14], в свою очередь вдохновляя на создание беспрецедентного роста акций Уолл-Стрит в конце 1920‑х годов. Тем временем заниженные по сравнению с очень привлекательными европейскими (как правило от 6% до 8%) американские процентные ставки после 1925 года поощряли американские банки наращивать объёмы краткосрочного кредитования в страны нового золотого стандарта в Европе и во всем мире.
Стронг даёт рынкам «глоток виски»
В июле 1927 года, и это стало роковым изменением американской валютной политики, Монтегю Норман попросил Стронга созвать секретную конференцию центральных банков на Лонг-Айленде. Там Стронг согласился на крупное сокращение процентной ставки ФРС США несмотря на очень хорошее понимание того, что шальные деньги немедленно начнут стимулировать внутреннее американское расширение кредитования на фоне уже тревожного бума потребительских расходов.
Стронг решил последовать совету Монтегю Нормана и понизить ставки и, таким образом, поддержать британский фунт стерлингов несмотря на возражения глав центральных банков Германии и Франции. Единственное намерение Стронга состояло в том, чтобы стабилизировать фунт, прекратив утечку золота из Лондона.
Чикагский Федеральный резервный банк, не связанный столь тесно с лондонским или европейским кредитованием, был резко против этого решения и отказался понижать свои ставки. Чикагская газета «Трибюн» потребовала отставки Бенджамина Стронга. Строг парировал удар, лукаво утверждая, что его шаг к лёгким деньгам нацелен на помощь фермерам Среднего Запада. Стронг добился своего. Позже он доверительно скажет своим приятелям, что сокращение ставок имело для фондового рынка непреднамеренный побочный эффект, как «удачный небольшой глоток виски». Это был совсем не «глоток». На Уолл-Стрит виски потекло рекой. {226}
Снижение Стронгом ставок нью-йоркской ФРС в 1927 году остановило утечку британского золота и облегчило положение британской валюты. Лондонский журнал «Банкир» позже восхвалял Бенджамина Стронга за «энергию и деловые качества, которые он поставил на службу Англии». {227} При золотом обменном стандарте, созданном Монтегю Норманом, единственной привязкой всех стран к золоту и так называемым «твёрдым валютам» стали Соединённые Штаты. Если доллар также искусственно раздувается (что и произошло после 1925 года), эта опорная валюта также станет ненадёжной, и всё здание – пирамида глобального кредитования – в конечном итоге рухнет.
Именно эта Ахиллесова пята в британской денежно-кредитной пирамиде сделала всё строение зависящим от американского кредита. Это стало очевидным, когда экспансия кредитования в 1929 году внезапно замерла. К тому моменту широкие круги американского банковского дела и бизнеса прославляли то, что Стронг называл «Новой эпохой» незыблемого процветания и ценовой стабилизации, жутковатый предвестник возвещения в 1999 году Аланом Гринспеном «Новой экономики», которая не подвержена циклическим рецессиям.
Реальность оказалась совсем другой, поскольку к концу 1920‑х годов Федеральная резервная система была вынуждена обратиться к инфляционному расширению кредитования, чтобы попытаться стабилизировать падающие цены в Европе.
Немногие выступали против политики Стронга, когда им казалось, что она рождает неограниченное процветание, возрастающие доходы, быстро растущие курсы акций и экономический рост. Среди немногих критиков международной кредитной политики Стронга, в дополнение к министру торговли Гуверу, были Бартон Хепбёрн, председатель «Чейз Нейшэнл Банк» Рокфеллера, и X. Паркер Уиллис, редактор «Джорнэл оф Коммерс» и бывший помощник сенатора Картера Гласса. К ним присоединились несколько членов Совета управляющих ФРС. Но как бы то ни было, они оказались в меньшинстве. В течение 1920‑х годов политикой управляли «Дж. П. Морган и К°», Бенджамин Стронг и министр финансов Меллон, наряду с президентом Кельвином Кулиджем.
В течение первых нескольких лет с момента перехода на золотой обменный стандарт и до начала 1927 года его недостатки отнюдь не были очевидны. Казалось, что экономические системы Европы наконец приходят в себя, и именно золото способствует этому восстановлению.
После 1925 года при новом золотом обменном стандарте кредиты хлынули потоком из Нью-Йорка в Лондон и в жаждущие долларов экономические системы континентальной Европы. «Дом Моргана», «Кун, Лёб и К°», «Нэйшнл Сити Банк» и другие банки Уолл-Стрит начали подписывать облигации, выпущенные различными европейскими государствами, присоединившимися к новому золотому обменному стандарту. Гарантийные банки в свою очередь продавали эти новые облигации зачастую по процентным ставкам на 3% выше сопоставимых ценных бумаг американского Министерства финансов, обычным американским домашним хозяйствам в поисках финансовой прибыли и безопасности. Для нью-йоркских банков это воистину стало машиной, производящей чистое золото.
Основное кредитование нью-йоркских банков приходилось на Германию после стабилизации в 1924 году немецкой валюты по Плану Дауэса. В течение шести лет различные немецкие муниципалитеты, частные компании, портовые власти и другие юридические лица выпустили облигаций, подписанных нью-йоркскими банками, и продали их американским инвесторам на ошеломительную сумму больше чем 2,5 миллиарда долларов США. Сама Германия в этот период заимствовала из‑за границы почти 4 миллиарда долларов.
В период с 1924 до 1931 год Европа получила американские кредиты почти на 6 миллиардов долларов. Если к этому добавить американские военные займы Министерства финансов и сами военные расходы, то в общей сложности 40 миллиардов долларов в американских фондах попали Европу менее чем за 15 лет, целая одна пятая полного американского ВВП в 1914 году.
Однако всё это здание было столь же неустойчиво, как и его самое слабое звено при золотом обменном стандарте после 1925 года, выстроенным Монтегю Норманом и британским Министерством финансов.
К концу 1927 года, спустя всего два месяца после того, как Стронг предпринял шаги для стабилизации стерлинга и тем самым добавил горячего воздуха в растущий пузырь акций Уолл-Стрит, он сам начал выражать серьёзные сомнения во всей этой схеме, которая только тремя годами ранее была выстроена с подачи Монтегю Нормана и Банка Англии, сможет ли она восстановить мировую торговлю и обеспечить денежно-кредитную стабильность.
Незадолго до своей смерти от туберкулеза в 1928 году Стронг написал несколько писем своему другу Монтегю Норману и своим коллегам в Нью-йоркском Федеральном резервном банке, выразив свои растущие сомнения в том, был ли золотой обменный стандарт, который Стронг, убеждённый Норманом, поддержал, правильной политикой для мировой денежно-кредитной стабилизации. Одно письмо, написанное в сентябре 1927 года, показывает растущие опасения Стронга о природе послевоенных денежно-кредитных затруднений Америки: