Огляделись как следует только в бараке. Печка горит, а чайник на ней пустой. Кругом стоят женщины из нашей бригады. И все мокрые. Ото всех пар идет. Все громко кричат и вспоминают, где кто был.

На всю жизнь такая ночь только один раз человеку приходится».

Третьего мая в центральный штаб поступает новый договор: на соревнование между 6-м и 7-м боевыми участками. В этом договоре люди обещают всяческие отставания к 10 мая прекратить.

— К 10 мая? Увидим.

Но 5 и 6 мая не вносят каких-либо заметных изменений.

В Тунгу де происходят слеты: ударников — тридцатипятников 6-го участка и инженерно-технического персонала. Говорят все о том же: позорном и ужасном прорыве. Говорят крепко, ядовито и деловито. Слабые бригадиры и десятники сняты.

Фаланга бурильщиков в составе двух бригад выезжает из 1-го краснознаменного боевого участка на помощь скальникам 6-го боевого участка. Фаланге этой за ее высокие производственные показатели в апреле было вручено красное знамя штаба и выдана почетная грамота.

Фаланга бурильщиков Буслаева и Боровика выполняет по-боевому свои обязательства. Средний показатель выработки фаланги 178 процентов.

В Тунгуде положение улучшается. Сводки уже сообщают, что число отстающих бригад снизилось: вместо 76 их теперь уже 26, а средняя выработка отстающих бригад поднялась: вместо 62 стало 76 процентов. В каждую отстающую бригаду пущено несколько активистов и передовиков-рекордистов. Но разве это выработка, разве это решительная борьба с отставаниями? Нет, неладно в Тунгуде.

День 17 мая объявляется днем рекордов.

17 мая трудколлектив «Победитель» обернулся так ловко, что каждые его пять человек грузили вагонетку в 4 минуты. 15 вагонеток в час, по три на человека.

Пожалуй, Тунгуда вытянет.

15 мая в 17 часов члены коммуны встали на работу.

37 часов в грязи, по горло в воде, они вкладывают грунт куб за кубом в огромную брешь дамбы.

17 мая в 6 часов промоина была закрыта.

В брешь дамбы вложено 1 270 кубических метров грунта. Это составляет 425 процентов нормы на каждого члена коммуны «кроме воды и грязи, которая лилась на наши тела».

В эти дни в 6-м отделении был организован повенецкой агитбригадой коллектив из 57 человек им. тов. Фирина. В «день рекордов» коллектив вышел на производство под оркестр. Гитары, гармоники и мандолины шли с ним на штурм.

В дни аврала на 182-м канале коллектив сорок два часа не сходил с производства. В середине второй ночи, когда от долгой работы и пронзительного весеннего воздуха чувствовался уже легкий озноб, на участке появилась повенецкая агитбригада. Ослепительный свет прожекторов выхватил из темноты фигуры и лица агитбригадников.

Вышел парень с гитарой, бывший вор. Он вступил в самый свет, где в сильном косом луче роились частицы воздуха. Сверкающий парень оглянулся на своих, подал знак подбородком, и вспыхнула песня:

После чего раздались такие аплодисменты, что штрафной поп в дальнем изоляторе, приняв их за взрывы, плюнул: «Тьфу, и днем и ночью терзают, рвут божью землю».

Но разные бывают агитбригады, и не все они умеют включаться со своим репертуаром в боевую жизнь лагерей. Год тому назад весной, в Телекине хотя бы, было совсем другое.

На передних скамьях сидели те из подрывников и бурильщиков, чья выработка была не меньше 150 процентов. Чем выше была выработка, тем лучше были места. Там сидели ударники и рекордисты. Завтра на рассвете они должны были снова сверлить и рвать упорную телекинскую скалу, но в данную минуту они интересовались выступлением штурмовой бригады центрального театра, посланной сюда из Медгоры. Занавес раздался. Были исполнены вокальные и хореографические номера, увертюра из «Орфея в аду», ария из «Продавца птиц» и «Испанские пляски в таверне».

— Следующий номер нашей программы — «Конек-Горбунок», — объявил ведущий.

— Набили ему холку, оттого и горбунок, — оживленно заговорили гужевики. — То-то и оно!

Они жадно глядели на сцену, но там мелькали яркие ткани, двигались икры. Не то!

В конце вечера певец запел: «Смейся, паяц». Тяжелый гул заглушил тенорок.

«Неужели аплодисменты?» — спросили за кулисами.

— Взрывы, да не те, — мрачно ответил завклубом.

— Вот тебе и смейся, — заговорил зрительный зал.

Это было время, когда центральный театр и его агитбригады изо всех сил старались копировать ГАБТ и МХАТ. Они ставили сцену в корчме из «Бориса Годунова», «Свадьбу Кречинского» и скетч «Покинутая». Агитбригадники медлительно репетировали, «вживались в образ» и мечтали в день окончания канала поставить «Лакмэ».

Повенецкая агитбригада

Первая, подлинно лагерная агитбригада зародилась в Повенце. Наиболее драматически одаренными оказались тридцатипятники. Им был свойственен пафос, юмор, чувствительность. У них оказался богатейший ассортимент улыбок и интонаций.

От прошлой жизни у них сохранилась склонность к перевоплощениям: сейчас все это пошло в ход, пригодилось.

Был проделан еще более смелый опыт: в агитбригаду после испытательного срока на трассе брали из РУРа, отдельных помещений, штрафных изоляторов. Вскоре эти соцвреды, оправдав себя на производстве, стали страстными актерами. На первом же организационном заседании им было сказано, что звание агитбригадника и каналоармейца — высокое звание, что надо его заслужить и производственной и художественной выработкой. Агитбригадник должен быть застрельщиком ударничества и соцсоревнования, глазом рабочего контроля и лучшим из лучших бойцов на всех передовых позициях великого строительства.

Третьего января, в звонкий зимний день, агитбригада приступила к репетициям.

Строжайшая дисциплина была установлена в агитбригаде. Тот, кто рассчитывал найти там привольное актерское «житьишко», горько разочаровался.

Оркестр состоял из двух гитар, двух гармошек и мандолины. Взамен нежных арий и прелюдий зазвенела, зажужжала, запела всепроникающая, колючая, режущая, ласкающая частушка:

Частушка сопровождает лагерника не только в быту, она идет за ним на работу:

Агитбригада становится неотделимой от строительства. Агитбригадой руководит Игорь Терентьев, талантливый режиссер и сам поэт.

Бывало так, что после особенно удачного выступления агитбригада получала приглашение от производственной бригады или трудколлектива притти к ним в барак «покалякать». Бригада приходила вся целиком: восемнадцать человек, две гитары, две гармошки и одна мандолина. Все рассаживались по нарам, синела махорка, уходя под дощатый потолок. Вечер переходил в глубокую ночь. Гости и хозяева говорили о том единственном, что занимало их: о том, как лучше наладить работу.