Но у меня уже начали сдавать нервы.

— Это нечестно! — истерично вскричала я. — Если вам что-то известно, вы просто обязаны это рассказать. Зачем вы губите нам жизнь? Мы же не сделали вам ничего плохого!

Я взглянула на него. На лице его застыло упрямое выражение, но в глазах светилось сочувствие.

— Запомните, дорогая моя, — сказал он. — Если возникнет такая необходимость, я расскажу все, что мне удалось узнать. Обещаю вам. Но уясните и другое, Марша. Если вы попытаетесь давить на меня или обратитесь в полицию, я не скажу ничего. Просто буду вынужден так поступить.

— Вы кого-то защищаете, да?

— Я защищаю самого себя, — тихо отозвался он.

Затем он вновь заговорил об Артуре. Он, кажется, отыскал человека, который видел Артура спящим на скамейке в то утро, когда погибла Джульетта, но человек этот в отъезде. Когда тот вернется через день или два, он будет знать наверняка.

— Это первоочередная задача, — сказал он. — Надо подтвердить алиби вашего брата, нельзя допустить, чтобы ему предъявили обвинение. Насколько я понимаю, Буллард хочет отдать его на растерзание большому жюри, а вы знаете, что это такое.

— Боюсь, что не знаю.

Некоторое время он сидел неподвижно, не сводя глаз со снопа лучей заходящего солнца, просвечивающего сквозь деревья.

— Это не слишком-то приятная процедура, — произнес он наконец. — Спектаклем заправляет окружной прокурор, выступающий в качестве обвинителя, и заправляет по своему усмотрению. Его вступительная речь и является собственно обвинением. Он вызывает своих свидетелей, и если он желает передать дело в суд, то обычно добивается этого. А в данном случае он хочет именно этого. Не забывайте об этом.

Я вконец расстроилась. Немного всплакнула, и он терпеливо ждал, пока я искала носовой платок.

— Я просто дурак… Послушайте, Марша, — вы не против, если я буду так вас называть? Нет? А меня зовут Аллен, если вы еще не знаете. Так вот, сейчас я вам кое-что скажу. Ваш брат никогда не окажется на электрическом стуле. Я вам это обещаю, даю слово чести.

Вскоре я стала собираться домой, и на душе у меня было так легко, как не было уже давно. Было шесть часов, в кемпинге близилось время ужина. Над кострами и самодельными плитами из листового железа склонились женщины, и в воздухе стоял аппетитный аромат пищи, смешанный с запахом дыма. Аллен Пелл наблюдал за всем этим с каким-то благоговейным видом.

— Когда видишь все это, то понимаешь, что с Америкой все в порядке. Простые люди живут простой жизнью, но постигают самую суть вещей. Возможно, мы с вами что-то упустили в жизни, Марша, что-то очень важное, — повторил он.

Он проводил меня только до верха тропинки.

— Ни к чему, чтобы местные господа видели вас вместе со мной, — пояснил он с милой улыбкой. — И не тревожьтесь слишком сильно, дорогая моя. Вместе мы все преодолеем.

Это были его последние слова, и еще долго, нескончаемо долго мне не суждено было ничего от него услышать… Там, на тропинке, я с ним и рассталась, и когда оглянулась назад у поворота, он все еще стоял и смотрел мне вслед— скрестив руки на груди, такой надежный и ставший для меня таким необходимым… 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Это не история любви. В известном смысле это история об истории, в то время сокрытой от нас, однако лежащей в основе всех происходивших событий. Время от времени она на мгновение всплывала на поверхность, подобно дельфину в заливе, но тотчас же снова исчезала, оставляя после себя отчаяние и смерть. Но в тот вечер, покидая Аллена Пелла на тропинке, я испытывала такое чувство, будто оставляла там частичку самой себя. Так оно и оказалось на самом деле.

Именно в ту ночь он исчез.

Сейчас я могу об этом писать, сидя на верхней веранде и глядя на холмы, обратившиеся в пестрые гобелены, сотканные из красного, коричневого и желтого цвета, а теплое осеннее солнце согревает мою непокрытую голову. Но очень долгое время я не могла этого сделать. Я была не в силах даже думать об этом.

Казалось, только что передо мной открывалась новая, доселе неведомая жизнь. И вдруг, безо всякого предупреждения, ее у меня отняли.

Узнала я об этом лишь на следующий вечер, когда взаимоотношения окружного прокурора и шерифа достигли критической точки. Буллард вызвал Рассела Шенда и решительно заявил, что сыт по горло отсрочками и насмешками со стороны прессы и что он намерен доставить Артура Ллойда в суд, задержать его и незамедлительно созвать специальное большое жюри.

— Я и так слишком долго позволял вам манипулировать с этим делом, — заявил он. — Возможно, вы об этом забыли, но в нашем округе совершены два зверских убийства. Если вы думаете, что я собираюсь ждать, пока к ним добавится еще одно…

— И кто же будет следующим? — полюбопытствовал шериф. — Если только, конечно, вы ищете не какого-нибудь сумасшедшего маньяка. Если ваш убийца псих, то это не Артур Ллойд; а если это Артур Ллойд, то кого ему еще понадобилось бы убивать? Похоже, он уже очистил территорию от нежелательных ему элементов.

— Не стройте из себя идиота, — ощетинился Буллард. — И не принимайте за идиота меня. У меня есть доказательства, и вам это известно.

— У вас есть два убийства. Но это еще не означает, что у вас есть убийца.

Когда в тот вечер я получила по телефону более или менее точный отчет об этой беседе, Артур все еще оставался в Мидлбанке. Времени было явно в обрез, и если вообще можно было подтвердить алиби Артура, то сделать это следовало немедленно. Если Аллен Пелл мог здесь помочь, то мне надо было поскорей с ним увидеться.

Я отправила слуг в кино на машине, так что самой пришлось идти пешком. Шериф позвонил мне в половине одиннадцатого, и сразу же после этого, вооружившись фонариком, я вновь отправилась в гору по тропе вдоль Каменистого ручья. Помню, дом Динов был ярко освещен, когда я проходила мимо, и я поняла, что у них званый ужин. Помню еще, что я вновь испытала обиду, смешанную с негодованием, что жизнь идет своим чередом, люди устраивают вечеринки, пьют коктейли и шампанское, лениво прогуливаются и наслаждаются изысканной пищей, словно вовсе не существует такой штуки, как насильственная смерть или наказание невиновного.

Это было ужасное путешествие. Прежде я ни разу не ходила по этой тропе ночью, а уж тем более в вечернем платье, и по мере того как я продвигалась вперед, тропинка казалась мне все более незнакомой и враждебной. В одном месте я едва с нее не сбилась и, ступив на рыхлый участок земли, вдруг с ужасом подумала, что, возможно, именно здесь и была раньше зарыта Джульетта. Порой тропа круто забирала вверх и в тусклом свете моего фонарика казалась каменистой и опасной. По мере того как я поднималась все выше, шум ручья, ниспадавшего с уступа на уступ небольшими водопадами, становился все сильнее.

До сих пор не знаю, следил ли кто-нибудь за мной в ту ночь или нет. Я остановилась в относительной тишине возле запруды, и тут мне почудилось, что сзади раздался негромкий звук. Я обернулась, но тропинка в этом месте круто сворачивает, и, я никого не увидела. И тем не менее слышала же я какой-то звук, как будто чья-то нога задела камень. Я резко выкрикнула:

— Кто здесь?

Ответа не последовало, и в конце концов я двинулась дальше.

В кемпинге, когда я туда добралась, было тихо и спокойно. В одной из палаток горел свет—по-видимому, свеча, а в одном из трейлеров виднелась лампа, и рядом с ней—погруженный в чтение человек. Иными словами, жизнь здесь угомонилась, и лагерь готовился ко сну— вереница неуклюжих силуэтов, весьма напоминавших стадо слонов на вырубке.

В трейлере Пелла тоже было темно. Я постучала в дверь и, не дождавшись ответа, позвала его как можно тише. Однако, как я ни осторожничала, человек, читавший при свете лампы, услышал меня. Он поднялся и вышел из своего фургончика.

— Пелла ищете? — осведомился он.

— Да.

— Что-то я его сегодня не видал. Даже странно как-то. Обычно ой снует взад-вперед. — Он вгляделся в меня повнимательнее. — Вы будете та самая юная леди, что приходила к нему вчера. Верно?