– Я ничего не продаю и не навязываю, а то, что вы – герр Куперц, я знаю не только с таблички на дверях, а из других источников, и желаю вас предостеречь от грозящей вам беды.

Эти слова незнакомца беспокоят Куперца и в то же время вызывают жгучее любопытство.

– Так вы меня знаете? От какой беды в таком случае желаете предостеречь?

– Вероятно, у вас может возникнуть чувство дежа-вю. Я вот уже некоторое время наблюдаю за вами по поручению некоего герра Менле. Я частный детектив.

– Но ведь…

Куперц в явном замешательстве.

– Может быть, нам все же обсудить этот небезынтересный и важный для вас вопрос не в дверях?

Но Куперц так и не пускает в квартиру детектива Маусгайера. Да и что в этом странного? Он знает о намерении Менле устранить его через третье лицо, и вполне резонно предполагает, что Менле мог нанять второго детектива, пообещав ему миллион, а может быть, и два миллиона в обмен за его, Куперца, голову. Хотя его обескуражил факт того, что потенциальный убийца явился к нему выяснять отношения. И все же Куперц не пустил Маусгайера к себе в квартиру, но предложил продолжить разговор в вестибюле расположенного неподалеку довольно большого отеля, то есть на нейтральной территории.

Так и произошло.

– В мою задачу слежка за вами, герр Куперц, не входит, – сказал Маусгайер. – Мне поручили слежку не за вами, а за… Поверьте, у меня нет особого желания называть его, но… Мне поручено следить за герром Шпицхирном.

– Вы действуете по поручению Менле?

– Да, это так.

– М-да, оказывается, этот Менле – большой хитрец.

Он куда хитрее, чем нам показалось.

– Это ваша серьезная ошибка.

– То есть Менле знает о?…

– Герр Менле знает все и обо всем. Он знает, что вы вступили в сговор с человеком, злоупотребившим его доверием, если не сказать больше, знает обо всех ваших фальшивках, предоставленных вместо достоверных сведений…

– И несмотря ни на что, продолжает выплачивать ему баснословные суммы?

– Поверьте, это, вероятно, вам они кажутся баснословными. Для герра Менле с его сотнями миллионов такая сумма, знаете ли, сущие гроши. И еще герр Менле убедительно просил меня довести до вашего понимания, что он сразу заподозрил, что предоставленные вами и герром Шпицхирном материалы отнюдь не чистая правда, как вы могли подумать.

– Вот же пройдоха!

– Знаете, я на вашем месте все-таки не стал бы употреблять в его адрес подобные выражения. Если уж и есть в этом деле пройдохи, то… Впрочем, оставим это, я не юрист, и не мне судить, насколько вы, герр Куперц, вместе с вашим партнером Шпицхирном чисты перед законом.

– Значит, этому старому прой… – Тут Куперц осекся. – Значит, Менле намеревается засудить нас? Я так понимаю?

– Отнюдь. Он хочет убить вас. Наняв киллера.

– Это я знаю.

Куперц, по понятным причинам, разволновался и стал нервно теребить пуговицу стильной куртки и вертеть чашку стоявшего перед ним эспрессо.

– Я знаю, – повторил он.

– Вижу, что вам эта новость здорово подпортила настроение. Но не тревожьтесь. Мне герр Менле не поручал убрать вас. Я человек маленький. Это ваш друг… – при этих словах рот Маусгайера скривился, – тот руководит солидной фирмой. Так что по-прежнему поручение остается за ним.

– Значит, не вы? – дрожащим голосом спросил Куперц.

– Нет-нет, все как и было – Шпицхирн, ваш приятель. И он принял предложение герра Менле. Именно об этом я и хотел сообщить вам.

– Принял предложение?

Куперц позеленел от страха и возмущения.

– После того как первоначальная сумма была утроена.

– Утроена? Выходит, уже… три миллиона? Нет, он подлец. Подлец и пройдоха!

– Если вы имеете в виду, – тут Маусгайер снова скривился, – вашего приятеля Шпицхирна, тут с вами согласился бы даже юрист с безупречной репутацией.

Какое-то время Куперц безмолвствовал. Молчал и Маусгайер.

Первым заговорил Куперц:

– А с какой стати Менле решил предупредить меня?

– Он хочет посмотреть, кто из вас обоих отреагирует скорее. И его устроил бы любой исход. Убийство – раз, пожизненное заключение – два. Для кого из вас что – ему не важно.

– Примерно так я представляю себе разговор Маусгайера и Куперца, то есть, я хочу сказать, примерно так изобразил его автор. И, как я понимаю, автор тоже оставил открытым вопрос, принял ли Шпицхирн на самом деле предложение своего клиента или же «предупредить» Куперца было частью его игры. Так или иначе, Менле удалось вбить клин между Шпицхирном и Куперцем.

Доктор Шицер умолк и обвел взглядом присутствующих, дав им понять, что закончил излагать свой вариант.

– А дальше? – нетерпеливо спросил герр Бесслер.

– Есть и другие возможности. Я пока что не остановился ни на одной. Просто решил изложить трагический вариант, потому что, судя по всему, финал будет именно трагическим. Я, так сказать, бросил в воду камень, а вы уж извольте описать круги на воде.

– Гм!.. – хмыкнула певица-сопрано, ее звали Герунг, в свое время она исполняла «Пастуха на скале». – Во время учебы по классу вокала я на всякий случай парочку семестров решила посвятить и юриспруденции, правда, рассталась с ней без сожаления, стоило мне получить первый ангажемент. Из того, что помню, могу лишь утверждать: герру Густаву Куперцу, нашему манекенщику, который мне в целом антипатичен, этому конформисту и прилипале, если рассматривать его деяния в правовом аспекте, бояться особенно нечего. Юристы, а они среди нас есть, поправят меня в случае необходимости. Но я считаю, что максимум, в чем можно обвинить этого Куперца, так это в соучастии в мошенничестве. Если бы роман писала я и если мне пришлось бы при этом вживаться в образ Куперца, как то и надлежит автору, я бы заставила моего героя немедленно отправиться в полицию или в прокуратуру и по всей форме сделать заявление. Как я уже говорила, вменить ему в вину можно не очень многое. Важную роль сыграло бы его признание плюс факт, что с его помощью предотвращено тяжкое преступление. Вполне возможно, что возбужденное против него уголовное дело вообще было бы прекращено в мое время, согласно статье 153 Уголовно-процессуального кодекса Федеративной Республики, но, вполне возможно, сегодня все успело перемениться. И, что тоже никак нельзя исключать, Куперц подойдет под уложение о главных свидетелях, – это, как мне неоднократно приходилось слышать, пойдет ему только на пользу. Следовательно, Куперц, как бы антипатичен он мне ни был, выйдет сухим из воды, а Менле вместе со Шпицхирном на основе свидетельских показаний Куперца и, возможно, Маусгайера будут уличены в сговоре с целью совершения убийства и в лучшем случае на пару лет усядутся за решетку.

– Ну, это еще явно не драматическая развязка детективного романа, – отметила хозяйка дома.

– А Куперцу придется вернуть полученные им деньги? – поинтересовалась скрипачка, иногда выступавшая в роли аккомпаниатора.

Герр Гальцинг набрал в легкие побольше воздуха:

– А вот здесь уже почти вступает в силу прерогатива гражданского судопроизводства. В первом приближении я бы ответил на этот вопрос отрицательно. Но следует хорошенько продумать вопрос, вникнуть в его суть, прежде чем дать окончательный ответ на него, ибо, как мне представляется, тут даже верховный суд и тот не разобрался бы с ходу. Дело имело бы все шансы подлежать обжалованию, а это значит, что сумма иска была бы достаточна для передачи дела на рассмотрение судом третьей инстанции.

– И кто выступил бы в роли истца? – спросила хозяйка дома. – Уж не Менле ли? Из-за решетки?

– А заключение никак не ущемляет его законных прав на юридические претензии в рамках гражданского судопроизводства. Он вправе жаловаться, даже будучи в тюрьме.

– Вот-вот, – скептически процедила хозяйка дома.

– И потом, простите, уважаемая фрау Герунг, у меня с трудом укладывается в голове, как это Шпицхирн может быть привлечен к судебной ответственности по обвинению в мошенничестве? Во всяком случае, на тот момент времени, когда Менле узнал, что Шпицхирн, позвольте так выразиться, обдуривает его, он все же, невзирая ни на что, продолжает платить. Так что его действия можно расценить лишь как попытку мошенничества, а это деяние не относится к числу уголовно наказуемых. Даже, пожалуй, негодное покушение… Это, конечно же, сразу переносит его в рамки Германского гражданского уложения, но дело в том, что и под статью 823 не подпадают деяния, когда один, заведомо зная, что не должен передавать деньги, тем не менее передает их.