— Лео уже решил, — заявила Мойра, — кем он хочет стать, когда родится.

Лео отказался обременять себя мирскими деталями. Когда объем рукописи достиг восьмидесяти страниц, Мойра изобрела для нее название и подпись — «Дева Персеполя», сочинение Леона Ленна — и отправила ее почтой литературному агенту в Нью-Йорк. Последовавший неделю спустя отклик литагента был осторожновосторженным и несколько подобострастным. Он запросил общий план оставшейся части романа.

За автора Мойра ответила, что это невозможно, стараясь произвести впечатление нелюдимой и непостижимо-артистичной натуры. К письму она приложила еще тридцать с чем-то страниц, которые тем временем произвел на свет Лео.

Две недели от агента не было ни слуху, ни духу. А под конец этого срока Мойра получила потрясающий документ, изысканно отпечатанный и оплетенный искусственной кожей, содержавший тридцать две страницы, включая указатель. Документ насчитывал в три раза больше пунктов, чем договор об аренде.

Выяснилось, что это контракт на книгу. Вместе с ним пришел чек от агента на девятьсот долларов.

Лен прислонил швабру к стене и осторожно выпрямился, чувствуя, как скрипит каждый сустав. И как женщины умудряются заниматься домашней работой каждый Божий день — семь дней в неделю — пятьдесят две поганые недели в год?

Жуткий треск печатной машинки вдруг прекратился, оставив слабое гудение в ушах. Лен приволокся в гостиную и рухнул мешком на подлокотник кресла. Одетая в цветастый халат Мойра, посверкивая капельками пота на лбу, закуривала сигарету.

— Как дела?

С усталым видом Мойра отключила машинку.

— Страница двести восемьдесят девятая. Ксанф убил Анаксандера.

— Так я и думал. А как насчет Ганеша и Зевксиаса?

— Не знаю. — Она нахмурилась. — Не могу понять. Знаешь, кто изнасиловал Мариам в саду?

— Нет, а кто?

— Ганеш.

— Шутишь.

— Не-а. — Она указала на стопку машинописного текста. — Убедись сам.

Лен не шевельнулся.

— Но ведь Ганеш выкупал сапфир в Лидии. Он не вернулся, пока…

— Знаю, знаю. Только его там не было. Там был Зевксиас с накладным носом и крашеной бородой. Все абсолютно логично — по мнению Лео. Зевксиас подслушал разговор Ганеша с тремя монголами — помнишь, Ганеш еще подумал, что кто-то стоит за портьерой, но тут раздался крик Лигеи — и когда они стояли, отвернувшись…

— Пусть так, но видит Бог, путаницы от этого не убавляется. Если Ганеш так и не побывал в Лидии, ему просто делать нечего с умопомрачающими доспехами Кира. И Зевксиасу тоже, потому что…

— Сама знаю. Кошмар какой-то. Чувствую, он собирается достать из шляпы еще одного кролика и все прояснить — но, убей Бог, не понимаю как.

Лен размышлял.

— Это выше моего понимания. Там должен был быть либо Ганеш, либо Зевксиас. Или Филомен. Но слушай — если Зевксиас, будь он проклят, всю дорогу знал о сапфире, то это раз и навсегда исключает Филомена. Разве что… Н-нет, черт. Я забыл о той заварухе в храме. Уфф. Слушай, а как по-твоему, Лео вообще-то знает, что делает?

— Уверена. В последнее время я стала как-то разбираться в том, о чем он думает, даже когда он ко мне и не обращается, особенно когда он над чем-то ломает голову или чувствует себя неважно. Должно получиться нечто потрясающее — и он знает, что именно, но мне не скажет. Нам просто придется подождать.

— Догадываюсь. — Лен, кряхтя, встал. — Кофе?

— Да, пожалуйста.

Лен забрел на кухню, включил огонь под кофейником, окинул взглядом ожидающие его в раковине тарелки и потопал обратно. После того, как на него обрушился роман, Лео оставил свою опеку над Мойрой, и она опять баловалась кофе. Мелочь, а приятно…

Закрыв глаза, Мойра откинулась на спинку кресла; вид у нее был очень утомленный.

— Как там с деньгами? — не пошевелившись, спросила она.

— Погано. У нас в активе двадцать один бакс.

Она подняла голову и широко распахнула глаза.

— Лен, не может быть. Как можно так быстро спустить девятьсот долларов?

— Пишущая машинка. И диктофон, который так нужен был Лео, пока не прошло полчаса после покупки. Около пятидесяти мы потратили на себя. Рента. Бакалея. Так бывает, когда нет никаких новых доходов.

Мойра вздохнула.

— Мне казалось, хватит подольше.

— Мне тоже… Если он в ближайшие несколько дней не закончит свой шедевр, мне снова придется искать работу.

— Ах. Как скверно.

— Знаю, но…

— Ладно, если получится, прекрасно — а если нет… Теперь он, должно быть, уже совсем недалеко от концовки. — Она вдруг погасила сигарету и села, положив руки на клавиатуру. — Лео, похоже, опять навострился. Посмотри, как там кофе, ладно?

Лен нацедил две чашечки и принес их в гостиную. Мойра по-прежнему сидела перед пишущей машинкой с каким-то странным выражением на лице.

Затем каретка рванулась; машинка коротко протарахтела и дважды дернула вверх бумагу. Затем остановилась. Мойрины глаза вдруг стали большими и круглыми.

— Что случилось? — спросил Лен. Он подошел к ней и заглянул через плечо.

Последняя строчка гласила:

ПРОДОЛЖЕНИЕ В ДРУГОЙ РАЗ

Мойра сжала маленькие, беспомощные кулачки. Мгновение спустя она отключила машинку.

— Что такое? — недоверчиво поинтересовался Лен. — Продолжение… О чем идет речь?

— Лео говорит, что роман ему надоел, — пробормотала Мойра. — Концовку он знает — так что художественно вещь закончена; а что по этому поводу думают остальные, значения не имеет. — Она помолчала. — Но Лео считает, что истинная правда в другом.

— В чем?

— У него их две. Первая — он не хочет заканчивать книгу, пока не убедится, что обладает полным контролем над тем, куда уходят деньги.

— Что ж, — отозвался Лен, проглатывая комок злости, — тут определенно есть смысл. Это его книга. Если ему нужны гарантии…

— Ты еще не знаешь другой причины.

— Ладно, говори.

— Он хочет проучить нас, чтобы мы никогда не забывали, кто у нас в семье главный… Лен, я страшно устала.

— Давай еще раз все обдумаем; должен же быть какой-то выход…. Он все еще говорит с тобой?

— Последние двадцать минут я ничего не чувствовала. По-моему, он спит.

Лен издал какой-то бессвязный возглас.

— Ну хорошо. Почему бы нам самим не написать последнюю главу — несколько страничек…

— Кому-кому?

— Ну, положим, мне это не по силам, но ведь ты уже немного писала — и получалось чертовски хорошо. Раз ты уверена, что все ключи к разгадке там есть… Или наймем профессионального писателя. Так частенько случается. Вот, последний роман Торна Смита…

— Брось.

— Пойми, роман продан. Если один писатель начал, другой может закончить.

— «Тайну Эдвина Друда» так никто и не закончил.

— Мойрочка, а ты не помнишь, когда нас стал беспокоить закон противоположностей?

— Мм?

— Закон противоположностей. Когда мы начали опасаться, что ребенок окажется мясником с головой интеллектуала?

— 0x!

Лен обернулся. Мойра стояла, положив одну руку на живот, а другую заложив за спину. Глаза у нее были как у гимнастки, которая решила поупражняться в низком поклоне, но сомневалась, что у нее получится.

— Что случилось? — спросил Лен.

— Болит в пояснице.

— Сильно?

— Нет…

— Живот тоже?

Она нахмурилась.

— Не будь идиотом. Я чувствую сжатие. Начинается…

— Сжа… но ведь ты сказала — в пояснице.

— А где, по-твоему, обычно начинаются родовые схватки?

Схватки продолжались с двадцатиминутными перерывами, а заказанное такси никак не прибывало. Мойра уже приготовилась. Лен старался подавать ей хороший пример, по мере сил сохраняя спокойствие. Он шагнул к настенному календарю, вскользь глянул в него и нарочито небрежно отвернулся.

— Я знаю, Лен — еще только пятнадцатое июля.

— А? Я ничего такого не говорил.

— Сядь — ты мне на нервы действуешь.

Лен пристроился на краешке стола, сложил руки — и тут же встал, чтобы выглянуть в окно. Возвращаясь на место, он бесцельно закружил вокруг стола, взял баночку чернил и потряс ее, проверяя, надежно ли завинчена крышка, затем споткнулся о мусорную корзину, подчеркнуто аккуратно поставил баночку на место и сел с видом «J’y suis, j’y reste»[1].