Авангард строится во всю ширину Садового кольца, ожидая, пока подтянутся основные силы. Со стороны касок в мегафон опять несется: «Разойдитесь!», и сразу после этого начинается пальба. Раздаются автоматные очереди и одиночные выстрелы. Стреляют и по скверику, куда забегают демонстранты. Площадь окутывает газом. Медлить дальше нельзя. Грузовик со стягом, набирая скорость, несется на щиты, за ним бегут люди. Не доезжая до них 50 метров, он вдруг резко разворачивается и скрывается за бегущими на щиты людьми. Струя воды хлещет по демонстрантам, в ответ — камнепад.

Существенно потрепанный ОМОН — без щитов, касок и дубинок — пытается спрятаться в автобусах, за машинами, прорваться к своим. На крыше одного грузовика один такой подбитый — вместо лица сплошная кровавя маска и затравленные глаза…» (Из воспоминаний участника манифестации. — Газета «Завтра», август 1994, спецвыпуск № 2.)

Орлов отчетливо помнил, как за двадцать минут прошел быстрым шагом от Старого Арбата до Лубянки, как поднялся на пятый этаж главного здания, зашел в кабинет Степашина. В приемной было пусто, только помощник первого заместителя министра разбирал какие-то бумаги. Ему не терпелось рассказать Сергею Вадимовичу, что он увидел на Смоленской площади, но тот, когда вышел из кабинета, только махнул рукой, сказав:

— Совсем обезумели! — Он уже, естественно, все знал. Степашин попросил Андрея не уходить, так как рассчитывал скоро вернуться с совещания у министра. — Андрей, будь в приемной. Если кто будет звонить по обстановке — прими информацию. Я скоро буду!

Такой звонок не заставил себя долго ждать. Буквально через десять минут помощник Степашина позвал Андрея к аппарату, сообщив кому-то в трубку, что Сергей Вадимович на совещании и можно переговорить с Орловым.

Орлов взял трубку, назвался.

— А Степашин скоро будет? — Орлов узнал голос начальника Оперативно-поискового управления, которое в чекистском просторечии именовали «наружкой». Голос генерала был крайне взволнованным.

— Он на совещании у Голушко. Сказал, скоро будет.

Мгновение трубка молчала. Андрею показалось даже, что связь прервалась. Но через некоторое время человек на том конце провода видно оправился от замешательства и произнес:

— Я ни до кого не могу дозвониться. Голушко трубку не берет, все замы, наверное, у него на совещании. А информация очень важная. Наши сотрудники сообщают, что с минуты на минуту толпа подойдет к зданию мэрии. Они уже сворачивают с Садового кольца вниз к набережной… Наши наблюдают множество людей с оружием, есть автоматы… Если сейчас чего-то не предпринять, они лоб в лоб столкнутся с милицейским оцеплением у мэрии и Белого дома… Тогда…

Потрясенный, Андрей явственно понял, что может произойти тогда. Разгоряченные стычками с милицией и ОМОНом по всему маршруту следования, вкусившие «сладость победы» на Крымском мосту и Смоленской площади, взбешенные упорством, с которым силы правопорядка пытались все-таки усмирить демонстрантов, сотни вооруженных людей устремятся на милицейские цепи. А те, преимущественно мальчишки в бронежилетах, натянутых поверх шинелей, ничего не понимающие в существе происходящего, но имеющие приказ применять оружие против любого, кто силой попробует прорваться в здание Дома Советов, в ужасе ожидали страшной развязки. И те, и другие неизбежно должны были вступить в бой друг против друга, бой в центре мировой столицы. И это должно было стать настоящим факелом гражданской войны.

Андрей на всю жизнь запомнил те несколько диалогов, которые состоялись у него в последующие пять минут. Это были те пять минут, в которые решалось не только развитие конкретной ситуации у Белого дома, не только вектор обозначившегося вооруженного противостояния, но и, возможно, определялась судьба громадной страны.

— А что предпринять-то? — волнуясь, спросил Орлов, еще пока совершенно не осознавая всей полноты ответственности, которая стояла за этим вопросом.

— Я не знаю. Вам там наверху виднее. Позвоните кому-нибудь! — Воцарилась непродолжительная пауза, в ходе которой Орлов слышал приглушенный голос генерала, отвечавшего что-то односложное, разговаривая по другому телефону. Положив ту, другую, телефонную трубку, он буквально прокричал:

— Вот. Мне докладывают, что уже слышна стрельба в районе мэрии. Еще немного и начнется настоящий бой! Вы слышите меня, Андрей Петрович?

Крайне взволнованный голос начальника «семерки» вывел Орлова из оцепенения. «Надо срочно позвонить Филатову! — промелькнуло в голове у Андрея. — Только бы он был на месте!» Орлов взглянул на часы. Стрелки показывали «15.20». — «Только бы он был на месте!»

Держа в одной руке трубку телефона, на другом конце которого был начальник Оперативно-поискового управления, Орлов повернул диск номеронабирателя на «кремлевке». Секретарь Филатова ответила сразу, пытаясь что-то сказать Орлову, но он, не слушая ее, потребовал немедленно соединить его с главой Администрации Президента. Уловив, видно, чрезвычайную взволнованность в голосе Орлова, она тут же соединила с Сергеем Александровичем.

— Ну, что там у вас еще? — резко, нет, скорее грубо спросил Филатов.

— Сергей Александрович, у меня на второй трубке наш начальник управления, который отслеживает обстановку вокруг Белого дома…

— «Отслеживает!» — передразнил его Филатов. — Вы все отслеживаете! А надо действовать!

— Сергей Александрович, ему сообщают, что толпа уже приближается к Белому дому. Там много людей с оружием…

— Знаю! — прервал его Филатов.

— Но, если они столкнутся с оцеплением вокруг Белого дома, то…

— Их там остановят! И в Белый дом не пропустят!

— Сергей Александрович, сейчас их уже никто не остановит! Будет бой, кровь, сотни убитых… А что будет дальше, можно только предполагать.

Филатов замолчал, видимо, раздумывая над словами Орлова. Он и сам понимал, что власть катастрофически проигрывает разъяренной толпе. Ее не удалось остановить ни на Крымском мосту, ни у метро «Парк культуры», ни на Смоленской площади. Наоборот, опьяненная «победой» над ОМОНом и милицией, увеличивающаяся за счет сотен сторонников, которые вливались в нее из прилегающих улиц и переулков, эта толпа в четыре тысячи человек превращалась в мощное орудие концентрации народного недовольства, в инструмент пробивания бреши в государственной машине, и так пестрящей «демократическими заплатами». Воодушевленная успехом, масса людей, часть из которых сжимали в руках кто флаги и транспаранты, кто палки и арматуру, а кто кое-что посерьезнее, в том числе огнестрельное оружие, готова была в буквальном смысле встать на «защиту Белого дома», обратить в бегство «прислужников преступного режима», а если будет надо — то и разгромить «врага».

— И что вы предлагаете? — Вопрос Филатова застал Орлова врасплох. От неожиданности он не мог вымолвить ни слова. Сама постановка вопроса казалась Андрею иррациональной. На гребне волны противостояния, готового вот-вот превратиться в кровавое сражение, его спрашивали о том, как надо поступить, чтобы избежать худшего сценария. И спрашивал не кто-нибудь, не какой-нибудь журналист или политолог, а человек, кардинальным образом влияющий на решения руководства страны, способный напрямую донести до президента свою позицию, убедить его совершать или не совершать тот или иной поступок. Конечно, Филатов был вовлечен в клубок интриг, которые, так или иначе, плетутся в окружении первых лиц государства, но он имел самостоятельный ресурс влияния на президента, пользовался его доверием и поддержкой.

Андрей вдруг почувствовал тогда громадный груз ответственности, который неожиданно обрушился на него. Ответственности даже за одно сказанное слово, которое может повлиять на ход событий. В его голове молнией пронеслись несколько отрывистых мыслей, прежде чем он смог сказать хоть что-то членораздельное. Первое, о чем подумал Андрей, это то, что никаких действенных средств остановить толпу перед Белым домом нет, как и не было их на Крымском мосту и Смоленке. Никаких, кроме открытия огня по толпе из всех видов огнестрельного оружия. Не факт, что все стоящие в оцеплении милиционеры готовы были это сделать. Август девяносто первого был еще у всех в памяти. И, естественно, никто не хотел выступать в роли «кровавого душителя народной свободы». Но даже, если представить, что вся цепь разом начнет поливать свинцом приближающихся демонстрантов, то это еще не значит, что толпу удастся остановить. Тем более что она состояла далеко не только из студентов и пенсионеров. Большую часть составляли как раз молодые мужчины, многие из которых прошли службу в «горячих точках», а некоторые были действующими офицерами, сполна испившими горькую чашу унижений, вызванных распадом страны и утратой престижа военной профессии. Уж они-то умели держать в руках оружие и готовы были за себя постоять.