Заметив, что Орлов хочет еще что-то возразить, резко ответил:

— Все, идите!

Этот эпизод двухнедельной давности промелькнул в памяти Андрея в тот самый момент, когда он рассматривал настенный календарь с изображением Московского Кремля.

Выбранный для дислокации опергруппы кабинет в Белом доме нужно было оснастить необходимой техникой — требовались пишущая машинка, ксерокс, кое-что из мебели, в частности, стулья, вешалка… Света в здании не было, не работали водопровод и канализация. А главное — не было связи. Внутренние и городские телефонные линии были перебиты, «кремлевка»[17] и ВЧ уже давно отключены, факсы молчали. Первый день фактически ушел на обустройство. Орлов распределил между сотрудниками обязанности и отправил каждого «добывать» необходимое оборудование. Пишущую машинку нашли в одном из прилегающих кабинетов, ксерокс «реквизировали» в соседнем крыле здания, «трофейной» мебелью разжились в холлах у 20-го подъезда, где еще не были разобраны баррикады «защитников Дома Советов».

С радиостанциями и аккумуляторными фонарями было сложнее. Орлову пришлось пройти по вертикали руководящего звена министерства безопасности от самого министра до начальника отдела соответствующего управления, прежде чем удалось добиться результата. Но лишь только на следующий день опергруппа смогла получить необходимые технические средства и приступить к обследованию этажей Белого дома.

В тот первый день работы 11 октября 1993 года Орлов со своими коллегами провел своего рода рекогносцировку. Сначала они пробирались по темным коридорам четвертого этажа в центральную часть здания, то и дело натыкаясь на завалы из мебели и горы мусора. Ковры, устилавшие ранее пол, кое-где были сняты, под ногами похрустывали куски штукатурки и битое стекло. Временами попадались большие лужи, возникшие то ли от протечки водопровода, то ли от давших течь пожарных гидрантов и дырявых шлангов, переплетающихся словно змеи в мрачном подземелье.

Иногда навстречу попадались солдаты в одетых поверх шинелей бронежилетах и касках, сотрудники милиции, рабочие в комбинезонах, какие-то штатские с сумками и портфелями в руках. Скоро они достигли лестницы, ведущей на верхние этажи «стакана» — центральной части здания.

— Давайте посмотрим кабинет Хаса[18], — предложил кто-то. — А то там все растащат и мы ничего не увидим.

Орлов, мельком взглянув на часы, согласился. Без фонарей и радиостанций пока нечего было делать. А они будут получены только завтра.

— Хорошо. Только его кабинет, по-моему, на третьем этаже.

Они спустились этажом ниже и сразу оказались в большом, погруженном во мрак холле. Отсутствие света крайне осложняло дальнейшее движение. Орлов помнил, что в некоторых местах лифтовые шахты не закрыты дверями и можно было легко угодить в зияющую глубину колодца.

— Осторожнее! Держитесь за стены! — предупредил он коллег.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Когда в первый день, преодолевая завалы и обрушения, мы пробирались по мрачным коридорам Белого дома, я невольно вспомнил годы юности. Дело в том, что нечто подобное я испытал в период работы Калининградской геолого-археологической экспедиции, которая занималась поисками Янтарной комнаты и других культурных ценностей, вывезенных фашистами с оккупированной территории СССР. Только тогда это были подземные коридоры и казематы замка тевтонских рыцарей, громадная руина которого стояла посреди города, а также многочисленные катакомбы фортов и укреплений в самом Калининграде и за его пределами. Те же рухнувшие перекрытия, те же кучи щебня и мусора, те же опасные провалы в полу и обрушенные лестничные марши. Правда, там все было чужое, несущее на себе печать враждебности. Здесь же, в Доме Советов, было все наше, советское и российское, что еще совсем недавно я видел во всем его великолепии» (Из воспоминаний А.П. Орлова.)

Опергруппа буквально на ощупь стала продвигаться по узкому коридору, преодолевая препятствия в виде сломанных кресел и тумб от письменных столов. Неожиданный поворот коридора привел их прямо к дверям приемной Хасбулатова. Свет, едва проникающий через приоткрытую дверь парикмахерской, размещенной в одном из кабинетов напротив приемной, дал возможность рассмотреть повнимательней место, куда они пришли. Массивная дверь, надпись бронзовой табличке: «Председатель Верховного Совета Российской Федерации ХАСБУЛАТОВ РУСЛАН ИМРАНОВИЧ».

Рядом с дверью на деревянном ящике, похожем на тару для бутылок, сидел солдат, одетый, как и все остальные военнослужащие, находившиеся в здании, в шинель с бронежилетом. Правда, каску он положил рядом с собой на пол, а автомат прислонил к деревянной стенной панели.

— Вам чего? — нехотя спросил он и, не дожидаясь ответа, строго сказал: — Туда нельзя!

Орлов предъявил ему служебное удостоверение и уже собрался показать предписание за подписью Филатова, на котором были сделаны соответствующие отметки вновь назначенным комендантом здания об оказании всемерного содействия работе опергруппы, но солдат закачал головой:

— Не-е! Я никого не знаю. Я сейчас позову товарища лейтенанта… Если он разрешит…

— Зови!

Через минуту в дверях появился заспанный офицер, почти мальчишка. Он пробежал тазами «мандат», повертел в руках служебное удостоверение каждого из членов опергруппы Орлова и безразличным тоном сказал:

— Проходите!

Они прошли в приемную, больше похожую на зал с огромными окнами. Рабочие столы помощника и секретарей, круглый стол с креслами для посетителей, устланный красными коврами паркетный пол… И повсюду — на столах и креслах, на полу и полках шкафов — кипы документов, отдельных бумаг, газет, листовок, конвертов, каких-то свертков. Початые бутылки воды и пакеты соков, а также вскрытые консервные банки странным образом дополняли пейзаж приемной главы парламента России.

В рабочем кабинете Хасбулатова, куда была распахнута дверь, письменный стол был также захламлен бумагами, повсюду лежали картонные коробки, какие-то тряпки, одеяла, мужская одежда, посуда с остатками еды. Нелепо выглядели торчащие рядом с большим комнатным растением рычаги велоэргометра. Через разбитые стекла в окнах, завешанных в кабинете Хасбулатова шторами, а в приемной вертикальными жалюзи, в помещения проникал холодный воздух. От дуновения ветра жалюзи, цепляясь друг за друга, издавали глухой скрип, дополняя непривычными звуками картину полного запустения.

Все увиденное в кабинете бывшего руководителя Верховного Совета России казалось настолько неестественным, нереальным, что у Андрея возникли странные ассоциации: будто опергруппа Орлова перенеслась во времени в бункер имперской канцелярии в Берлине, ще нацистская верхушка доживала свои последние дни в весенние дни сорок пятого.

На захламленном столе, между массивным письменным прибором и небрежно сложенной пачкой документов в миниатюрной ажурной деревянной визитнице стояла стопка визитных карточек.

— Петрович, возьмем и эти на память! — предложил Спирин, указывая на карточки.

Каждый взял себе по одной. Андрей тоже протянул руку к визитнице, чтобы вытащить из стопки одну карточку, как вдруг его точно током ударило. Он даже непроизвольно отдернул руку. Орлову почудилось, что все, что его окружает, он уже видел когда-то, причем совсем недавно. И письменный стол, и стоящее перед ним кресло, и даже эти карточки, аккуратно вставленные в миниатюрную визитницу. Но Андрей точно знал, что в этом кабинете он никогда не был. И, разумеется, не мог видеть этих предметов.

«Но я точно помню, как держал в руках такую же визитницу с карточками! — пронеслось у него в мозгу. — Что за наваждение! Может быть, это призрак Хасбулатова присутствует в кабинете, в то время как его хозяин сидит на нарах в Лефортово!»

И тут Орлов вспомнил. Это было в кабинете Руцкого, к тому времени уже освобожденного от должности вице-президента России.