— Папа, ты только не пугайся, — сказала Ольга и прижалась головой к его груди, — тетю Ларису в больницу увезли.
— А что с ней?
— Как что? Ты вроде маленький… Не понимаешь.
— Но ведь еще рано! — воскликнул Андрей.
— Врач сказала: преждевременные.
— Но почему, почему?
— Она так нервничала… Звонила на ЛИС. Собрание давно кончилось, а тебя все нет и нет…
— Тьфу, черт бы меня побрал!
Ему стало стыдно, нестерпимо стыдно за свое поведение. Он готов был сквозь землю провалиться.
— А куда ее увезли?
— Как — куда? В роддом…
Андрей резко повернулся и побежал обратно к остановке автобуса.
— Папа, ты куда? Туда ж не пускают! Я уже ходила… Сказали: справляйтесь по телефону…
По телефону ответили, что пока ничего определенного сказать не могут. Ждите.
Ольга помогла отцу снять куртку, расшнуровала ботинки.
— Ложись отдохни, папа.
— Какое тут — отдохни?
— А что у тебя, на работе неприятности?
— Да ну их! — Андрей махнул рукой. — Там каждый день то одно, то другое…
— А как Волчок?
— Понемножку поправляется.
Ольга подошла к отцу, погладила его по волосам:
— Вот и прекрасно, а все остальное…
Андрей покраснел: собственная дочь его утешает.
— Ну ладно, ты иди спать, ведь завтра рано в школу.
— Могу же я пропустить хоть один денечек?..
— Зачем?
— А к тете Ларисе? Ты ж опять уйдешь на целый день…
— Не волнуйся, не уйду. Спи спокойно.
Всю ночь через полчаса Андрей звонил в роддом, но выслушивал каждый раз неизменное:
— Ждите.
Заснул только под утро. И тогда Лариса сама к нему пришла, улыбающаяся, счастливая. С ее загорелого тела стекали капельки воды, будто она только что вышла из моря. Андрей тянул к ней руки и просил:
— Подойди, подойди ко мне, не бойся.
— А вот это? — смеялась Лариса и протягивала ему портрет в черной рамке. А с портрета, как живая, смотрела Светлана и тоже смеялась…
Разбудил его настойчивый, долгий телефонный звонок.
— Ты еще дома? — раздался в трубке голос Феди Суматохина.
— Угу! — Андрей взглянул на часы, которые так и не снял с руки. Было без четверти десять.
— Тут новое начальство собирается совещание проводить, — с иронией в голосе сообщил Федя, — организационное…
— Сейчас приду… Хотя… А без меня нельзя?
— Ты что? — воскликнул Суматохин. — Как это — без тебя? Хочешь, я за тобой подскочу?
— Давай.
Андрей взял с туалетного столика бритву, подошел к зеркалу. Оглядев свое заросшее лицо, грустно усмехнулся; «Сдал ты, батенька, сдал».
Выглядел он действительно плохо. От серых, с прожелтью, глаз разбегались к седоватым, точно присыпанным пеплом вискам частые морщины, а от прямого носа к краешкам твердо сжатых губ тянулись две глубокие, как рытвины, складки, придавая его лицу угрюмое выражение.
«А еще хочешь, чтоб тебя любили…» Внезапно он вспомнил о Ларисе: «Батюшки, совсем замотался… Забыл, что жена рожает…»
Он позвонил в роддом, ему тотчас же ответили:
— Ждите.
— Но сколько же можно ждать? — возмутился он.
— А как фамилия вашей жены?
— Аргунова. Лариса.
В трубке долго молчали: видно, сестра ходила за справкой.
— Аргунова? Я же сказала, что еще не родила. А может, и совсем не родит.
— Как это? — испугался Андрей.
— Но у нее же преждевременные. А теперь схватки прекратились.
— Почему? — допытывался Андрей.
— Папаша, — засмеялась сестра, — это же хорошо! И что вы так, ей-богу?.. Значит, родит вовремя. А вы волнуетесь…
— Мне можно навестить жену? — спросил Аргунов.
— Ни в коем случае! — Сестра снова тихонько рассмеялась: — Как вы не можете понять, что ей сейчас не до вас! Мужья называются…
Андрей положил трубку и выглянул в окно: у подъезда уже стояла темно-вишневая «Волга» Феди Суматохина.
23
Струев сидел за письменным столом штурманской и терпеливо ждал, пока соберутся все.
Он видел холод и отчуждение своих товарищей, но не понимал их. В чем, собственно, его вина? В том, что его назначили шеф-пилотом? Ну не его, так назначили бы Суматохина или Волобуева: свято место пусто не бывает. Кто-то ведь должен нести нелегкий крест заместителя начальника ЛИС по летной части. Судьба остановила свой выбор на нем, Струеве. Чем же он виноват перед товарищами? Конечно, на этом месте хотел бы оказаться Федя Суматохин. Но ведь начальству-то видней, кого назначать.
Лев Сергеевич вскинул руку, посмотрел на часы, которые он носил на тыльной стороне запястья: да, запаздывают. Ну и дисциплина!.. Ничего, ничего, он наведет здесь порядок. Дайте только срок. Он всех приберет к рукам: и Суматохина, и Волобуева, и Аргунова… Вот Валеру жаль. Эх, Валера…
Поначалу Лев Сергеевич был твердо убежден, что в аварии целиком виноват сам Волчок: самолет хоть и сыроват немного, но на то, как говорится, и щука, чтоб карась не дремал. Но постепенно, слушая на собрании выступающих, он изменил свое мнение. Действительно, на кой дьявол нужна в строевых частях такая машина, которая даже при незначительной ошибке летчика на пилотаже может привести к срыву в штопор? Надежность боевой техники — вот самое главное!
И за надежность он, Струев, будет бороться, будет нещадно пресекать расхлябанность подчиненных в любых ее проявлениях. Он покончит на ЛИС с благодушием. Конечно, у каждого свое самолюбие, свой гонор, но ради такого дела надо поступиться всем.
Снова вспомнился Волчок. Жаль его. Очень жаль. Если и выживет, то останется калекой. Путь в небо ему заказан. А ведь случись это в зоне — он прыгнул бы… Машина, если уж на то пошло, — металл. Зато сам был бы здоров. И летал бы себе на здоровье!
Наконец все собрались, и Струев открыл совещание. Он встал, медленным взглядом обвел присутствующих.
— Я собрал вас, чтобы посоветоваться по ряду наболевших вопросов, — начал он, продолжая ощупывать глазами каждого. На какой-то миг натолкнулся на твердый непроницаемый взгляд Аргунова и торопливо перескочил дальше. И, как бы беря реванш за мимолетную робость, Струев заговорил жестко, отрывисто: — В работе ЛИС накопилось немало мусора, и его надо выгребать сообща. Прошу высказаться с предложениями и рекомендациями. Все вы люди здравомыслящие, каждый соответствует своей должности. Недостатки, которые отметила комиссия, вам прекрасно известны. Кто хочет высказаться?
— Я, — подал голос Суматохин.
— Пожалуйста.
— Прежде чем мы начнем выгребать мусор, как ты выразился, ты должен нам ответить: что ты сделал с Валеркой?
Струев криво усмехнулся:
— Я? А при чем здесь я? Ты что, не был на собрании?
— Был, — ответил Суматохин, — сидел напротив тебя и все думал: заговорит в тебе совесть или нет? Не заговорила.
— И теперь ты должен нам ответить… — это уже вступил в разговор Волобуев.
Но Струев не дал ему договорить:
— Что это? Суд?
— Да, если хочешь. Суд товарищей.
Суматохин подскочил к столу, за которым сидел Струев. Казалось, он сейчас кинется на него.
Андрей сделал предостерегающий жест.
— Погоди, Андрей! — Суматохин жег глазами Струева: — Не ты ли старался удивить всех, не ты ли занимался показухой? Ты на это и Валерку подбил! Вспомнил? Или память коротка? А теперь все шишки на Аргунова да на Денисюка!
— Тормози! — Струев поморщился. — Никто на Аргунова шишек не валил. И не время сейчас разбирательством заниматься. Надо наметить дальнейший план нашей работы…
— А пошел ты со своим планом! Ты чуть не угробил человека, а судить тебя, подлеца, нельзя…
— А я ведь могу и обидеться, — тихо, но отчетливо проговорил Струев. — Ты, Федя, говори, да не заговаривайся. Почему это я должен отвечать за Волчка? Что, у него своего ума не было?
— А почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? — вскипел и Волобуев. — Он, слава богу, жив!
— Вот и прекрасно! — ответил Струев. — Представляю, что бы вы со мной сделали, если б он погиб… Вернется Волчок из больницы, сам все расскажет. А ваш суд я не признаю, понятно? И хватит разводить базар! Я не потерплю, чтоб у нас на ЛИС… — Он твердо, в упор, поглядел на Аргунова. — Так что придется вам всем, — он подчеркнул это «всем», — приспособиться к иному стилю руководства. А сейчас — по местам! Работа не ждет.