Тот неприязненно посмотрел на Аргунова.

— Почему?

— Надо кое в чем разобраться.

Струев недовольно скривился, но смолчал и вернулся в гардеробную.

Андрей вышел на улицу и зябко поежился.

Холодновато. Бетонированная полоса блестела от недавнего дождя. Торопливо пролетел косяк уток и скрылся за полукруглой крышей высокого ангара. В сыром воздухе трепетно вздрагивали голые сучья тополей.

Андрей прошелся по мокрым листьям, устилавшим землю, хотел присесть на скамью, но она тоже была мокрая.

Скоро зима. Будет первая пороша, когда так и тянет, перекинув через плечо ружье, уйти в лес, поискать зайчишку. А как хорошо зимним деньком податься на лыжную базу «Снежинка» и покататься на лыжах! Ядреный, родниково-чистый воздух, звонкие голоса, сияющее солнце, гулкий лес — все это освежает и заряжает бодростью на всю неделю.

Ревущий звук взрывной силы оглушил его.

От неожиданности Андрей вздрогнул.

В небо уносился самолет.

«Волчок!» — понял Аргунов, погрозил ему вслед огромным кулаком и невольно залюбовался: ничего не поделаешь, чисто пилотирует! Впился глазами в тающую точку, — не оторвать! — а самолет скрылся за облаком и снова вынырнул оттуда, круто пикируя и ввинчиваясь, точно собираясь пробуравить земной шар насквозь.

Нисходящие бочки! И опять — вверх!

— Ну, погоди! Только сядешь, я задам тебе жару! — вскипел Аргунов. — И Денисюку перепадет, что не запретил пилотаж над аэродромом.

Вдруг в верхней точке петли самолет неожиданно сделал резкую полубочку и, уже не подчиняясь никаким законам аэродинамики, стал падать, быстро кружась, как лист, слетевший с дерева.

«Штопор!»

— Выводи! — в ужасе закричал Аргунов и тут же понял, что Волчок ничего не успеет сделать со взбунтовавшейся машиной: высота была катастрофически мала. Понял он и то, что ему не успеть добежать до диспетчерской, чтобы хоть что-нибудь предпринять, да и вряд ли он сможет чем-то помочь.

Теперь все зависело только от самого летчика. Решит и успеет ли он катапультироваться?

— Валера, прыгай! — закричал Аргунов.

«Почему он медлит, почему?» И тут стало предельно ясно почему. Самолет падал прямо на гигантский сборочный цех, где трудились, ничего не подозревая об опасности, сотни людей. Рядом со сборочным был механический цех, а еще чуть поодаль лаборатория — и везде люди, люди…

Оцепенев, Андрей ждал исхода.

Все-таки летчику удалось отвернуть от завода.

Когда до земли оставалось совсем немного, от падающего самолета отделилась маленькая точка. Распалась на две части — человек и кресло, — вспыхнул и тут же погас парашют. Белый купол его застрял в ветках деревьев. А самолет ударился плашмя о землю совсем неподалеку от серого здания цеха.

К месту падения устремились автомобили, бежали люди.

Ревущие сирены пожарных машин будоражили нервы.

Все, кто был на летно-испытательной станции, битком набились в автобус и мчались туда же.

— Где летчик? — крикнул, задыхаясь, Аргунов, как только выскочил из автобуса.

— Увезли.

— Жив?

— Живой.

У Аргунова отлегло от сердца: «Обошлось… А самолет? Да черт с ним, с этим самолетом!..»

Главное, Волчок жив! Хоть и зол он был на него, но сейчас было не до этого. Жив-то жив, а здоров ли? Парашют почти не наполнился воздухом, и удар, наверное, был такой, что косточки затрещали. Только бы не совались к нему сразу с расспросами: что да как? Ведь человек, побывав на краю гибели, обычно впадает в состояние шока, в такие минуты его лучше не трогать.

Аргунов еще раз окинул взглядом место падения машины и поразился внезапному открытию. Даже если специально рассчитывать, вряд ли можно угодить так, чтобы не врезаться ни в одно из зданий. И хотя Волчок боролся до конца, Андрей понимал: машина не подчинилась ему полностью. Случилось чудо, и это чудо спасло жизнь сотням людей.

Машина упала метрах в двадцати от сборочного цеха. Она не взорвалась (на удивление), хотя и загорелась, обдав угол цеха керосиновой гарью, но подоспевшие пожарники быстро потушили огонь.

На черной «Волге» подъехал директор завода. Вылез, огляделся. Заметив Аргунова, быстро подошел к нему.

— Вы видели, как это произошло? — спросил Копытин.

— Видел.

— Как?

— Самолет попал в штопор.

— Что, летчик не справился с управлением?

«Вот оно… начались кривотолки!» — возмутился про себя Аргунов и сказал, как отрезал:

— А этого я не знаю!

Копытин разом сунул руки в карманы и отвернулся от испытателя. Лицо его потемнело от промозглого сырого ветра, сделалось отчужденным и злым.

«Не хотел бы я сейчас попасть ему под горячую руку», — зная крутой характер директора, подумал Аргунов.

— Поедем! — сказал Копытин и, не вынимая рук из карманов, двинулся к автомобилю. — В больницу! — приказал он шоферу и обернулся к Аргунову: — Волк без сознания. Перелом обеих ног, что-то с позвоночником.

В приемном покое они встретили врача летно-испытательной станции Колесову. Вид у нее был встревоженный. На немой вопрос директора она торопливо ответила:

— Вызвали профессора.

— Надежда есть? — властно спросил Копытин, глядя врачу прямо в глаза.

— Почти никакой. Очень маленькая… — поправилась Колесова. — Простите, я сейчас. — И она поспешно скрылась в дверях.

Копытин ходил из угла в угол, шумно пыхтел. Внезапно остановился у стола, на котором лежали разрезанная куртка и окровавленные ботинки.

— Это его?

— Его.

— Хоть бы прикрыли чем.

Колесова появилась на пороге бледная, сделав шаг, покачнулась.

Андрей поддержал ее.

— Что с ним? — выдохнул, он, почуяв недоброе.

— Кажется, все… Наступила клиническая смерть. — И, уже не сдерживаясь, зарыдала.

— Перестаньте! Вы же врач! — прогремел директор. И потише добавил: — Возьмите себя в руки.

Окрик Копытина неожиданно подействовал. Махнув вялой рукой на плотно прикрытую дверь, Тамара Ивановна сказала:

— Я пойду туда…

Копытин шагнул к выходу:

— Поедем, Андрей Николаевич, к себе на завод.

На летно-испытательной станции собралось много народу. По коридорам слонялись как потерянные механики и контрольные мастера.

Волобуева и Суматохина Аргунов разыскал в штурманской комнате. Они хмуро и сосредоточенно дымили сигаретами.

— Что там?

— Нет больше Валеры, — еле слышно произнес Аргунов. — Клиническая смерть уже наступила.

В комнате стало очень тихо.

— Так я и знал! — в сердцах рубанул рукой Суматохин.

— Секундой бы раньше прыгнул — остался бы жив.

— Что теперь об этом, — опустил голову Аргунов. — А где Струев?

— В кабинете у Вострикова. Сви-де-тель! — мрачно процедил сквозь зубы Суматохин.

— Свидетель? Я ведь тоже все видел, — сказал Андрей.

— Да ну? Неужто действительно штопор?

Аргунов долго молчал, словно свыкаясь с горькой правдой.

— Это был плоский штопор. Сначала Валера сотворил несколько восходящих бочек, затем петельку, а в верхней точке фигуры вдруг свернулся… Самолет падал, кружась, ну точно как в замедленной съемке! Высота была что-то около трех тысяч метров. Мне сразу стало ясно: выводить бесполезно. Он, по-видимому, еще пытался отвернуть как-то в сторону… Не знаю, может, это ему и удалось, а скорее счастливая случайность. Катапультировался метрах в сорока от земли. Купол, мне показалось, наполнился…

— Обвинят пилота, — убежденно сказал Волобуев. — Как пить дать обвинят.

— Ему теперь уже все равно.

— Узрят ошибку на петле.

— Вполне возможно, — устало согласился Андрей. — Вдобавок Волчок дисциплину полета нарушил, теперь всплывет. Что ему, зоны мало было — над точкой резвиться вздумал!

— От Струева нахватался.

— А где я был? Пресечь надо было такую партизанщину. Вот до чего моя беззубость довела!

— Брось, Андрей. А мы где были? Если уж на то пошло, все мы виноваты. На наших глазах безобразия творились, а мы… А, да что там говорить!

— Кто ж знал, что Волчок сложный пилотаж вытворять вздумает? — сказал Суматохин.