– А контроль на что? – спросил Комочин.

– А башка на что? – отпарировал он. – Верно, там, на контроле, немцы проверяют строго. Но ведь стреляет по щиту бригадир – сдает, значит, им свою продукцию. Ну, дядя Фазекаш и приловчился… Словом, сходило с рук. Много им орудий с такими щитами повыпускали. А недавно попались. С фронта щит на завод прислали, весь иссечен осколками, как решето. Хорошо, свой парень в заводской охране, вовремя предупредил. Смотались сюда всей бригадой… А то не миновать бы мешка с хреном.

Я не понял и переспросил:

– Мешок с хреном?

– А то не знаешь! – он испытующе посмотрел на меня. – Натягивают на голову – не задохнешься, так уж глаза обязательно выест.

– И давно вы уже здесь, в погребе? – спросил Комочин.

– Побольше недели.

– А если хозяин застукает?

– Не застукает.

– А вдруг?

– Да знает он… Дядька мой. Сам нас сюда привел.

Янчи склонился к лампе, подкрутил фитиль.

– Что думаете делать дальше? – подкинул капитан новую веточку в угасавший костер беседы. – Так до конца войны и просидите?

– Да вот, спорим все. Один говорит так, другой этак.

Я вставил осторожно и, мне казалось, очень ловко:

– А Бела-бачи как, интересно?

И все испортил! Янчи нахмурился:

– Ну вас! Хватит болтать!

Капитан Комочин окатил меня взглядом, полным холодной укоризны. Но я еще не хотел признавать поражения:

– Нет, послушай, ты меня не так понял…

– Спать! – перебил Янчи. – Кому сказано!

Я прилег рядом с капитаном и почти сразу же задремал.

Не знаю, сколько я спал. Вероятно, часа два. Проснулся от громкого разговора. Опять Черный. Стоял перед осколком зеркала, прислоненным к бочке, и тщательно причесывал свои густые черные волосы.

– Эх, жаль, бритвы нет – снял бы щетину… Ну, ничего, сойдет и так!

Фазекаш сладко потянулся, зевнул:

– Зря ты! Все равно у тебя ничего не выйдет.

– Вот верно! – поддержал его, улыбаясь Янчи.

Черный поплевал на ладонь, пригладил ею волосы, спрятал осколок зеркала и расческу в карман пальто – оно висело на стенке между двумя бочками.

– Спорим! – предложил он и протянул руку. Но охотников не нашлось, и он самоуверенно ухмыльнулся: – Будьте спокойны! Тут главное все время менять тактику. Сегодня – робость, завтра – кавалерийский наскок.

– С Аги этот номер не пройдет, – убежденно сказал Янчи.

– А что Аги? Что Аги? Только нам здесь кажется. А на самом деле – ха!

– На, бери, время уже. – Фазекаш протянул ему пистолет. – Ухаживай. Но заруби на носу: если она на тебя нажалуется, голову сниму. Не на чем будет после войны шляпу носить.

– Она?! На меня?! Ха-ха!

Черный небрежно сунул пистолет за пазуху и пошел, насвистывая, в глубину погреба.

Вскоре из темноты появилась девушка. В руках она несла большой кувшин.

– Смотрите! – ткнул я капитана.

Вчерашняя девушка. Та самая, которая прошла мимо нас, когда мы лежали в кустах. Только сегодня на ней были не красные полусапожки, а туфли.

– Доброе утро вам всем, – весело поздоровалась она.

– Сервус, Аги, солнышко ясное! – Фазекаш принял у нее кувшин. – Ну, что сегодня?

Он вытащил несколько ломтей хлеба, сало, пачку сигарет.

– А керосин? – спросил он. – У нас уже почти весь, я же тебе говорил.

– Нет керосина, Фазекаш. Вот спичек я принесла шесть коробков. Чиркайте. Может быть, вечером удастся раздобыть бензин.

– Бензин в лампе взорвется.

– Добавите немного соли… Дядя Фазекаш, не посылайте больше Черного мне навстречу.

– Случилось что?

– Пусть лучше кто-нибудь другой, – уклонилась девушка от ответа.

– Он тебя обидел? – снова спросил Фазекаш.

Она улыбнулась, на щеках появились ямочки.

– Господи боже мой! Я с немцами разделываюсь, как с котятами. А тут какой-то малохольный подземный крот.

Все рассмеялись. Мне тоже почему-то было приятно, что Черный получил отпор.

– Где же он сам? – опросил Фазекаш.

– Облизывает шкурку, – снова улыбнулась девушка. – Что он сочинил там про каких-то шпиков? Цену себе набивал, да?

– Нет. – Фазекаш посторонился. – Вот смотри. Поймали их вчера в нижнем погребе. Говорят – русские.

– Русские?

Девушка подошла ближе. Я не ошибся вчера: волосы у нее были точь-в-точь, как у Марики – пепельно-белые. И лицо похожее: нежное, с легкомысленно вздернутым носиком. А вот глаза другие. Глаза совсем другие. Большие, серые. Взгляд быстрый, точный, прямой, как у снайпера.

– Ты русский?

– Да.

– И ты? – Капитан Комочин поднялся с пола, и она запнулась, поправилась:

– И вы?

Усатый Фазекаш отозвал ее в сторону. Не обязательно было шептаться. Подумаешь: конспирация! И так все ясно: он просит сообщить о нас тому самому Бела-бачи.

– Ладно! – произнесла она громко. – Я быстро… Налейте кто-нибудь вина.

Янчи подхватил кувшин, понес к бочке. Он вообще, я заметил, был услужливым парнем.

Появился угрюмый Черный. Его встретили многозначительным молчанием и веселыми взглядами. Насупившись и двигаясь как-то странно, правым боком, он подошел к лампе и сел на край скамьи, все так же, боком.

Аги на него даже не посмотрела. Поправила платочек и пошла в темноту. Янчи потащил за ней полный кувшин вина.

Лишь когда она скрылась во мраке погреба, длинноволосый Лаци повернулся к Черному:

– Главное – тактика. Кавалерийский наскок!

Черный подпрыгнул, будто вдруг почувствовал, что сидит на гвозде. Левая сторона его лица предстала перед нами во всем своем великолепии. Даже в тусклом желтом свете керосиновой лампы она пылала, как раскаленная.

Лаци, указывая пальцем на его щеку, разразился громким хохотом.

– Перестань! – заорал Черный. – Перестань сейчас же! Или я тебя…

Тут поднялся Фазекаш.

– Нет, это я тебя! – Он ткнул кулаком воздух. – Слово истинного венгра, если ты сейчас же не заткнешься, я тебе разогрею еще и правую щеку, хотя, видит бог, даже мне вряд ли удастся уравнять ее с левой.

Черный раскрыл рот и вновь закрыл, так и не произнеся ни единого звука. Больше я не слышал его – он нырнул куда-то за бочки.

Фазекаш разделил пополам принесенную девушкой еду. Половину отложил в сторону, другую половину разрезал на равные доли и раздал всем нам. Мы с Комочиным, как и другие, получили по ломтю хлеба и кусочку розового, обсыпанного о двух сторон рыжим перцем, сала.

Капитан и я разделались со своими порциями, не мешкая. Съели хлеб, сало, запили кислым вином. А вот ребята разбрелись каждый в свой угол и жевали там медленно, смакуя – еда вносила какое-то разнообразие в их серый быт, и они старались продлить это единственное свое развлечение.

Девушка возвратилась довольно скоро, из чего я заключил, что Бела-бачи живет где-то неподалеку.

Пошептавшись с Фазекашем, она подошла ко мне, легкая, стройная.

– А ну, встань! – бесцеремонно приказала она.

Мне очень не понравился ее тон. Я никому не позволял так говорить со мной, даже отделенному в училище – уж на что он был большой начальник и любитель командовать.

– Нельзя ли повежливее? – Я остался сидеть.

– Вот правильно! – поднялся из-за бочек Черный. – Правильно, русский!

– Бог мой! – в ее больших серых глазах мелькнуло изумление. – Тут минуты решают, надо спешить, а его, видите ли, тон не устраивает… Пожалуйста! Могу иначе… Целую ручку, ваше благородие, покорнейше прошу вас встать. – Она присела в глубоком реверансе. – Так годится?

Я поднялся, не глядя на нее. Кажется, я свалял крепкого дурака!

– Встаньте, ребята, рядом с ним. Живо, живо!

Фазекаш прошелся перед нами, заложив руки за спиной, как Наполеон перед строем своих маршалов.

– Как по-твоему, Аги?

– Пожалуй, Черный, – сказала Аги. – Они одного роста.

– Правильно! Ну-ка, Черный, сменяйся с ним одеждой. Живо!

Нельзя сказать, чтобы Черный подчинился с большой охотой. Да и я тоже не прыгал от радости. Не очень-то приятно натягивать на себя костюм, еще теплый от чужого тела. Но что было делать! Мне предстояло идти с Аги, а в военной одежде меня мог задержать первый встречный патруль.