Алену хочется плескавицы — это фирменное белградское блюдо, битком набитое холестерином, такой национальный гамбургер из говядины с помидорами, луком, огурцами и так далее.[40] Съесть их можно сколько угодно причем в любое время суток, и Большой Босс предлагает отвести нас в одно местечко, где готовят лучшую в Белграде плескавицу.
Тащусь за ними, слегка колеблясь: я же хорошо знаю эту самую плескавицу, крутая штука, падает в желудок кучей бетона, и брюхо разрывается, потому как плескавица заглотана слишком быстро, а чтобы потом ее из себя извергнуть, нужно запастись изрядной дозой слабительного. «Жить и умереть за плескавицу» — хороший заголовок, не забыть бы записать его, отличная может получиться короткометражка. Ладно, посмотрим. Пока нам надо перебежать несколько улиц, увернуться от множества бешеных водителей, добраться как-то до места. И ровно в ту минуту, как мы оказываемся наконец у заведения — закопченной, насквозь прокуренной и пятнистой в свете болтающейся тут гирлянды из разноцветных лампочек будки, — мобильник Большого Босса разражается звуками Пятой симфонии Бетховена. Та-а-ак. Грядут новые превратности судьбы.
Это колосс Мирослав, властелин бодибилдинговой войны, и он хочет нас видеть. Сейчас он пришлет за нами свой «майбах».
— Что происходит? — спрашивает Ален, предчувствия у него не самые лучшие. — Есть проблемы?
— Nema problema, — отвечает Большой Босс.
— Да-да, никаких проблем, просто решено подхарчиться в другом месте, — по инерции перевожу я. — Nema problema.
Проходит несколько минут, и вот уже за пропахшей горелым жиром дымовой завесой, отделяющей палатку от мира, постепенно, будто на киноэкране при ускоренной съемке, проступает «майбах» за восемьсот тысяч евро — этакое сюрреалистическое видение. Едоки плескавицы с разинутым ртом наблюдают, как Большой Босс и Francuzi влезают в этот безразмерный черный катафалк, как сразу после этого машина исчезает за поворотом улицы и улица внезапно пустеет. Сон, да и только.
«Отлично, снято!» — слышится мне, и статисты, согнувшись пополам, расползаются в разные стороны, некоторые блюют в водосточный желоб и осыпают проклятиями режиссера, этого чертова Francuzi, который ради правдоподобия сцены заставил каждого проглотить по крайней мере полдюжины порций. Большой Босс сидит на стуле, спинка стула украшена надписью «ПРОДЮСЕР», сигара в зубах, вид довольный: «Съемка окончена, порядок, Francuzi!»
9
Action and roll on![41] Сцена вторая, шторка/ночь/«майбах».
Большой черный автомобиль проносится в металлической ночи. Через тонированные окна Большой Босс и Francuzi видят теперь министерство обороны — вернее, то, что от него осталось к сегодняшнему дню, ясно, что попадание было точным, бомба влетела в одно из окон слева и снесла все, что было внутри, но само здание каким-то чудом устояло, только посмотрите, какая работа, говорит Большой Босс, это вам не Твин Тауэрс[42] какой-нибудь, наши архитекторы, они знают толк в конструкциях, в Сербии все прочное, что и говорить, лучше наших не найдешь, а вот, справа, министерство внутренних дел, ну скажите, разве не великолепная работа, не слышу восхищения, Francuzi, они же потрясающе держат удар, все наши постройки, а что — нет?
Лимузин вырывается на автостраду и мчится в направлении Загреба, поворот на объездную дорогу, и перед нами башня бывшего государственного сербского телевидения, прозванная Koshava[43] — в память истории о балканском ветре, который якобы доводит до сумасшествия, вон она, вон она, вся обгорелая, но высится гордо, там и останки вертолета на крыше видны, правда, только до первого порыва кошавы и видны: как подует, ни от чего следа не останется. Когда-то тут заправляла дочка Милошевича, Мария…
Сворачиваем направо, едем по земляной дорожке между складами, теперь лимузин движется к зданию из красного кирпича, рядом с которым — цистерна для воды. Явно самое изолированное строение на всей территории. Идеальное место, чтобы избавиться от наших тел, провоцируя появление в «Libération»[44] заметки под жирным заголовком.
ТЕЛА ДВУХ УТОПЛЕННЫХ FRANCUZI НАЙДЕНЫ В ЦИСТЕРНЕ С ВОДОЙ НА ТЕРРИТОРИИ ПРОМЫШЛЕННОЙ ЗОНЫ БЕЛГРАДА
Шофер с бритой башкой и бандитской физиономией останавливает машину.
— Приехали, — говорит он.
— Ну и какого черта? — говорит Ален.
— Nema problema, nema problema, — говорит Большой Босс. — Скажи своему дружку, что психовать ему нечего. Никаких проблем.
— Никаких проблем, — перевожу я Алену. — Пошли?
За дверью — занавеска, похоже, из сетки какой прикрывают строящиеся дома. Большой Босс театральным жестом отодвигает ее, и перед нами… глюк из глюков, перед нами — сверхмодный ресторан в стиле хай-тек!
— А это еще что такое?! — восклицает Ален.
В холле нас окутывает тихая нежная музыка, мы проходим через пустой зал площадью не меньше восьмисот квадратных метров — столы, столы, столы, и все накрытые, — мы минуем оранжерею, где собраны деревья всех стран мира, за ней опять идут столы, но компьютерные, и на каждом по iMacʼy затем — библиотека, за библиотекой — увешанная ткаными восточными коврами угловая гостиная с большими мягкими кожаными диванами. В глубине гостиной гигантская позолоченная рама размером примерно в полстены — это окно. За стеклами видны подсвеченные снизу умело размещенными прожекторами металлические конструкции разрушенного склада. Прямо под рамой, на красной кушетке, сварганенной то ли в форме верхних губ, то ли в форме нижних (каждый понимает в меру своей испорченности), — Мирослав и незнакомый мужчина. Седые волосы, седые же длинные усы, подкрученные, как носят сербские крестьяне, надвинутая на лоб зеленая фетровая шляпа, традиционный крестьянский кафтан, под ним белая рубаха со стоячим воротничком, очень короткий, весь расшитый жилет, шаровары, на ногах ораnkе — такие завязывающиеся на ремешки чуть ли не до колен легкие кожаные сандалии с задранными носами. Все вместе впечатляет: незнакомец — вроде символической метафоры, в которой объединены прошлое и будущее Сербии. Наверное, хозяин здешних мест.
Мирослав делает нам знак подойти, и мы все начинаем обниматься: Мирослав, Francuzi, Большой Босс, который попутно всех со всеми знакомит, человек с подкрученными усами — оказывается, да, владелец ресторана. Он много чего слышал о Francuzi… он великий сербский актер, уточняет Мирослав, очень, очень знаменитый, у него есть даже свой театр — тут же, на верхних этажах. Вот именно, настоящий театр со сценой и зрительным залом, и публика у него своя, добавляет качок.
— Скажи, это он своим актерством столько бабок наварил или как? — шепчет мне на ухо Ален.
Официант приносит ведро со льдом и со всем что положено внутри. Большой Босс снова заводит песню о Хеди Ламарр, о Фредди Крюгере, о Джоди Фостер, о разнообразных проектах финансирования, и хозяин здешних мест, поглаживая седые усы, чрезвычайно внимательно слушает. Можно подумать, он тоже хочет вытащить чемодан с баксами, но нет — он довольствуется информацией о своих особых и исключительно подходящих к случаю связях в политических кругах, о приятеле тоже актере, ставшем нынче министром культуры… Да-да, ничем нельзя пренебрегать, все может пойти на пользу.
Вдруг Мирослав покидает нас, чтобы позвонить каким-то таинственным гостям, которые, скорее всего, заблудились, потому что найти это место в темноте непросто, надо его знать, а у меня мелькает мысль, на кой черт нужен пустой ресторан, которого никто не знает.
Оборачиваюсь на голос Мирослава:
— Вот и они!
Явившаяся из-за сетчатой занавески группа таинственных гостей направляется к нам. Впереди гарцует наша приятельница, актриса, которая снимается сейчас в фильме о балканской сети проституции, увидев нас, Стана на секунду замирает, ах, какой сюрприз, просто глазам своим не верю, жесты у нее, как у старой куклы, у которой разболтались ручки-ножки.