Когда глашатай дочитал приговор, Присцилла поняла, как сильно она любит своего отца за то, что он учил ее, как сильно ненавидит этих людей за то, что они осуждают его, и как она обижена на Бога за то, что Он позволил им одержать победу.
— Вы должны снять шляпу, мисс Морган.
— Шляпу?
Церковный староста указал на колодки.
— Ах да, шляпа…
Она развязала ленту, сняла шляпу и протянула ее пастору, который растерянно повертел ее в руках.
— Вы не могли бы отдать ее маме? — попросила Присцилла.
Пастор кивнул.
— Голову сюда, руки сюда, — распорядился церковный староста.
Столб стоял перед ней, точно крокодил, распахнувший пасть, и странный маленький человечек приказывал ей положить в эту пасть голову. Колодки представляли собой две грубо отесанные доски с тремя полукруглыми выемками в нижней доске и такими же выемками в верхней доске. Когда доски сдвигали вместе, получались три круглых отверстия. Центральное отверстие предназначалось для шеи, по бокам находились два маленьких отверстия для запястий. Нижняя доска крепилась к столбу, установленному на помосте, и соединялась с верхней ржавой петлей.
Присцилла шагнула к столбу.
— Приподнимите волосы, мисс, — попросил церковный староста. И он показал, как ей это следует сделать.
Жестом, исполненным достоинства, Присцилла приподняла свои огненно-рыжие волосы над головой. Она встала так, что ее шея оказалась в среднем полукруге. Стоя за спиной Присциллы, церковный староста осторожно взял ее правую руку. Волосы упали девушке на лицо.
— Сюда, — сказал он, — вставляя в колодку одно запястье, — и сюда, — добавил он, помещая в углубление второе запястье.
Петля пронзительно взвизгнула, и верхняя доска колодки опустилась. Присцилла услышала, как щелкнул, закрываясь, висячий замок. Толпа зааплодировала. Кое-кто из горожан требовал, чтобы она взглянула на них. Девушка не обращала внимания на крики.
— Это еще не все, мисс Морган.
Присцилла повернула голову и посмотрела на церковного старосту.
— Откройте рот и высуньте язык, — сказал он.
Она покорилась.
Церковный староста достал раздвоенную палочку и стал прикреплять ее к языку девушки.
— Не убирайте язык! — приказал он.
— Мне больно!
— Вам и должно быть больно, мисс Морган. Это наказание.
Присцилла страдальчески сморщилась. Прищепка мешала говорить и не давала сглотнуть слюну. Слюна текла у нее изо рта, а она даже не могла утереться. Спустя минуту-другую Присцилла поняла, что она также лишена возможности вытереть нос и слезящиеся глаза. Это было неприятно и унизительно.
Удостоверившись, что Присцилла надежно прикована к столбу, церковный староста и руководители общины сошли с помоста. Толпа начала редеть. Время от времени к позорному столбу подходили новые зрители. Среди них были и родители с детьми. Мамы и папы приседали на корточки, пытаясь понять, видят ли лицо Присциллы их малыши. Затем они показывали на девушку пальцами и говорили:
— Видишь эту леди? Ее наказали. Так поступают с дурными людьми. Ты ведь никогда не будешь такой гадкой, как она? Ну конечно, нет. Ты милая, добрая девочка. Но помни: будешь плохо себя вести, поставят к позорному столбу.
Если ребенок спрашивал, за какой проступок наказали Присциллу, родители отвечали:
— Она не слушалась пастора.
Или:
— Она учила других леди делать плохие вещи, поэтому на языке у нее палочка.
Дети, округлив глаза, в ужасе смотрели на Присциллу и обещали родителям во всем их слушаться.
Эндрю Хейл привел к помосту заплаканную Табиту.
— Полюбуйся на нее, Табита! — мистер Хейл со злорадной улыбкой оглядел Присциллу и наставительно добавил: — А ведь ты тоже могла оказаться на этом помосте. И ты могла опозориться на весь город! И это непременно случится, если ты и дальше будешь учиться читать.
Мистер Хейл наотмашь ударил Табиту по лицу.
— Ты меня слышишь? — он снова ударил ее. — Поняла, что я имею в виду? Иногда мне кажется, ты тупее мула! Я хочу, чтобы ты никогда не прикасалась к книгам, — произнес он очень медленно, разделяя каждое слово. — Слышишь, что я сказал? — и он вновь залепил дочери пощечину.
— Да, папа, — глотая слезы, тихо ответила девушка.
— Ты что-то сказала? — на несчастную Табиту вновь обрушился удар.
— Да, папа! — крикнула она.
Эндрю Хейл удовлетворенно хмыкнул и обернулся к Присцилле:
— А ты держись от нее подальше. Подойдешь — пеняй на себя. Я и тебе всыплю! — Мистер Хейл побагровел от злости, его глаза вылезли из орбит, и Присцилле показалось, что у него вот-вот начнется припадок.
— Не подходи к ней! Не подходи! Не подходи! — судорожно взвизгнул он и, дернув за руку дочь, увлек ее за собой. Табита так рыдала, что мистеру Хейлу приходилось ее поддерживать.
Присцилла стояла у позорного столба уже больше часа. Она чувствовала себя смертельно уставшей. Колодки натирали ей шею и руки, в тело впивались занозы. У девушки ломило спину, поясницу начало сводить судорогой. С каждой минутой боль нарастала.
— Смотрите-ка, кто там!
Присцилла попыталась приподнять голову, но лишь ударилась затылком о верхнюю доску колодок. Ей оставалось только ждать, когда тот, кто это сказал, подойдет к помосту. Спустя мгновение она увидела трех молодых парней. Они пригнулись, чтобы разглядеть ее получше. Присцилла их не знала.
— Ну я же говорил, это сестра Филипа! — сказал один из них.
— Уверен?
— А то! В прошлом году я видел ее в университете.
Теперь все трое сидели на корточках у помоста, глядя на девушку снизу вверх.
— Что она натворила? — спросил один.
Двое других недоуменно пожали плечами.
— А она хорошенькая. Взгляните на ее волосы!
— Да что там волосы! А фигурка?
— Видал я и получше!
— Да уж! Во сне!
— Уйдите! — попросила Присцилла.
Один из трех приятелей встал на колени и прижал руки к груди:
— О! Она заговорила! Красавица Джульетта обрела дар речи!
— Убирайтесь! — сказала девушка.
Тем временем молодой человек, изображавший из себя Ромео, воровато огляделся по сторонам и, переходя на шепот, обратился к одному из пареньков:
— Никого нет! Плачу фунт, если ты ее поцелуешь!
— Нет! — возвысила голос Присцилла.
— Как же я ее поцелую? У нее изо рта торчит палка!
— В щеку, дурачина! В щеку.
— Два фунта, если ты… — молодой человек что-то тихо сказал друзьям, те засмеялись.
— Нет! — закричала Присцилла. Она повернула голову в одну сторону, потом в другую. Поблизости никого не было.
Тот парень, которого подзадоривал приятель, тоже огляделся:
— Значит, фунт за поцелуй, по рукам?
— По рукам!
— Только давай быстрее! — вмешался их друг.
Парень вспрыгнул на помост и подошел к столбу.
— Нет! — закричала Присцилла.
Она попыталась лягнуть юного нахала ногой, но не сумела: он был недосягаем. Прямо перед собой она видела его небритое ухмыляющееся лицо.
— Тебе не будет больно, — сказал он, нагибаясь к ней. Присцилла изо всех сил затрясла головой. Она попыталась просунуть руки поглубже в отверстия колодок, чтобы достать обидчика, но у нее ничего не выходило.
— Не дергайся! — сказал паренек, придерживая ее голову. Когда он приблизил к ней свое лицо, Присцилла почувствовала запах перегара. Больше всего на свете ей хотелось исчезнуть.
— Что тут происходит? А ну отойдите от нее!
Как дикие звери, почуявшие охотника, приятели на мгновенье застыли, а потом бросились наутек.
— Проваливайте, проваливайте! — неслось им вслед.
Пытаясь разглядеть своего спасителя, Присцилла изо всех сил вытягивала шею. Однако он находился вне поля ее зрения.
— Спасибо! — сказала она.
— Не за что, — тепло и сердечно ответил ее избавитель.
— Кто вы? — спросила Присцилла.
Ответа не последовало. Тогда Присцилла скосила глаза вправо, и увидела, что невдалеке, у деревьев, стоит, прислонившись к стволу старой сосны, высокий русоволосый человек. Ей показалось, что она его где-то видела, но где?