— Да, но кто живет здесь теперь?

— Дайте-ка подумать. Разумеется, Гелина. И Дионисий, ее философ, он живет здесь постоянно. Он называет себя эрудитом, пишет пьесы, рассказы и считает себя остроумным собеседником, но на меня наводит сон. Да, еще Иайа. Она художница.

— Иайа? Женщина?

Муммий кивнул.

— Она родом из Кизикка. Красс говорит, что когда он был еще ребенком, она была буквально помешана на зарисовках лучших домов Рима и побережья Залива. Кроме того, она портретистка и пишет главным образом женские портреты. Никогда не была замужем, но, по-видимому, пользовалась успехом. Сейчас она получает пенсион и пишет ради удовольствия, вместе с юной помощницей-ученицей. Сейчас они расписывают для Гелины женские бани.

— А кто же помощница Иайи?

— Олимпия, из Неаполя, с той стороны Залива. Очень красивая девушка. Иайа относится к ней как к дочери. У них есть небольшая вилла в Кумах, на южном берегу, но они часто приезжают сюда на несколько дней, по утрам работают, а по вечерам составляют компанию Гелине.

— Они были в доме в ту ночь, когда убили Луция?

— Нет. Они были в Кумах.

— Это далеко отсюда?

— Не очень. Час пути пешком.

— Кроме философа и художниц в доме есть еще гости?

Муммий подумал.

— Да, двое.

— А они были здесь в ночь убийства?

— Да, — тихо ответил Муммий, — но ни одного из них невозможно заподозрить в убийстве.

— Даже…

— Послушайте, один из них — Сергий Ората. Я говорил вам о нем раньше — это строитель бань в южном крыле. Он приезжает из Путеол и владеет виллами по всему побережью Чаши, но часто живет в чужих — домах. Это стало здесь обычаем — богатые стараются заполучить к себе знаменитого гостя. Гелина говорит, что он обсуждал здесь какие-то дела с Луцием, когда стало известно, что из Рима приезжает Красс, который хотел посоветоваться с ними. Ората решил остаться, чтобы все трое могли решить все прямо здесь. В ночь убийства он был в доме и остается здесь до сих пор, в отведенных ему комнатах в северном крыле.

— А второй гость?

— Метробий, у него вилла в Помпеях, на том берегу залива.

— Метробий? Звучит знакомо.

— Он известен по сцене как один из самых любимых публикой исполнителей женских ролей. Любимец Суллы. Именно поэтому-то он и получил свою виллу обратно, когда Сулла стал диктатором и роздал конфискованную врагами недвижимость людям из своего ближайшего окружения.

— Ах, да, я однажды видел его игру.

— А мне не довелось, — с саркастической ноткой в голосе заметил Муммий. — Он играл Плавта или что-нибудь свое?

— Ни то ни другое. Это было весьма непристойное представление в честь Суллы на частном приеме в доме Хрисогона много лет назад.

— И там были вы? — спросил Муммий, скептически отнесшийся к тому, что я мог оказаться в таком изысканном обществе.

— Я был там незваным гостем. Совершенно незваным. Но что делает Метробий здесь?

— Он большой друг Гелины. Они могут часами пережевывать местные сплетни. По крайней мере мне так говорили. Между нами, я не могу усидеть с ним в одной комнате и пяти минут.

— Вы не любите Метробия?

— У меня есть для этого свои причины.

— Но в убийстве вы его не подозреваете.

Муммий фыркнул.

— Позвольте мне кое-что вам сказать, Гордиан. За свою жизнь я убил множество людей, и притом всегда честно, в бою, — вы понимаете, — но убийство всегда убийство. Я убивал мечом, убивал дубиной и даже голыми руками. Мне кое-что известно о том, чего стоит лишить человека жизни. Поверьте мне, Метробию не хватило бы характера ударить по голове Луция, даже если бы у него была для этого причина.

— А что вы скажете о Зеноне и Александросе — об этих двух рабах?

— Они тоже вряд ли имеют к этому отношение.

— Вряд ли — но не невозможно?

Он пожал плечами.

— Итак, — резюмировал я, — нам известно, что эти люди находились в доме в ночь убийства: постоянно живущий здесь эрудит Дионисий, зодчий из Путеол Сергий Ората и актер Метробий. Художница Иайа с помощницей Олимпией бывают здесь часто, но в ту ночь их здесь не было.

— Насколько мне известно, каждый из тех, кто был в доме, оставался один в своей комнате и спал в собственной постели, по крайней мере они так говорят. Никто из них ничего не слышал, что вполне возможно, поскольку комнаты находятся на большом расстоянии одна от другой. По словам рабов, никто из них также ничего не слышал, что тоже вполне правдоподобно, так как они спят в своем помещении за конюшней.

— Наверняка хоть кто-нибудь ночью несет дозорную службу, — предположил я.

— Да, но не в доме, а на всей территории. Сторож совершает обходы, Наблюдая за дорогой перед домом и за другой, позади дома, со стороны берега. Случалось, что пираты нападали на виллы с берега, хотя в Байях, насколько мне известно, этого никогда не было. Когда рабы уходили из дома, он, наверное, был по другую его сторону. И ничего не видел.

— Вы кого-нибудь подозреваете? Кого-нибудь из постоянно живущих или из гостей Гелины, кто кажется вам более способным убить Луция, чем оба раба?

Он лишь пожал плечами и нахмурился.

— Что меня удивляет, Муммий, так это то, почему вы тратите так много своего времени и энергии на то, чтобы помочь Гелине доказать невиновность рабов.

— У меня есть на это свои причины, — коротко бросил он и, выпятив челюсть, умчался галопом в направлении виллы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Челюсти Гадеса

Глава седьмая

Трапеза началась сразу же после захода солнца, в скромной столовой в юго-восточном углу верхнего этажа. В окнах на востоке был виден Везувий. Несколько рабов, никому не мешая, быстро двигались по комнате и примыкавшим к ней коридорам, разжигая жаровни. Ветра за окнами не было, и тишину не нарушали ни пение птиц, ни крики живности на дворе. Единственным звуком, доносившимся из внешнего мира, был приглушенный шум прибоя. Глядя в северное окно, я увидел звезду, сверкавшую в холодном небе над Везувием. Вилла дышала спокойствием, вызывая то ощущение благополучия, которое обычно возникает в сумерки в богатых домах.

Полулежавшая на ложе Гелина встречала своих гостей. Все они были одеты в темно-синее или в черное. Здесь были предусмотрены места для одиннадцати человек — несколько неудобное число. Но Гелина уладила дело, рассадив всю компанию по периметру квадрата, по три пиршественных ложа на каждую из трех сторон, и два с четвертой — для себя и Красса. На столиках перед каждым уже стояли кубки вина с медом, белые и черные оливки, закуска.

Художница Иайа и ее воспитанница Олимпия, вместе с эрудитом Дионисием, сидели напротив Гелены, Марк Муммий, Фауст Фабий и Сергий Ората справа от нее, мы с Эконом слева, вместе с актером Метробием. Гелина представила нас просто как Гордиана с сыном из Рима, без дальнейших объяснений. По выражениям лиц я понял, что гости Гелины уже имели некоторое представление о цели моего появления. В их глазах я улавливал разную степень скептицизма, подозрительности, но главным образом равнодушие.

Иайа в своей черной как уголь столе, с искусно уложенными волосами, в свое время несомненно была красавицей, теперь же от нее исходил мягкий призыв уверенной в себе женщины, утратившей молодость, но сохранившей очарование. Ее высокие скулы были слегка нарумянены, а брови тонко подбриты.

Иайа обдала меня холодным взглядом, ее юная протеже, ослепительная блондинка, вызывающе смотрела на меня. Красавица Олимпия могла позволить себе быть легкомысленной. Ее распущенные волосы в ярком свете светильников были похожи на золотой водопад, а яркие голубые глаза и светлая кожа не нуждались в применении грима. На ней была темно-синяя стола без рукавов, совершенно прямая и выглядевшая даже проще наших с Эконом туник, лишенная каких-либо вышивок или каймы. Драгоценностей на ней не было.