Старуха начала длинное повествование о том, как во время революции 1917 года и позже, в годы гражданской войны, арестовывали и уничтожали абсолютно всех родственников царской семьи, включая и внебрачных отпрысков.

— Мало кому спастись удалось, да и те давно за границей корни пустили. А Максим Дверников, твой прапрапрапрадед, ухитрился с семьёй в имении матери схорониться. Там и клятву дал: если выживет, будет работать втройне, лишь бы династию расширить, приумножить и… максимально растянуть во времени!

— А последнее-то зачем? Время-то у всех одно… Зачем самих себя и других обманывать? Их же всё село звало мартышками — за мартышкин труд, а кое-кто сектантами величал!

— Старуха глянула на него с усмешкой, покачала головой, вздохнула:

— Со стороны вся их трудолюбивая компания смахивала на секту, но в реальности… Ладно, так и быть, раскрою все тайны, ты ведь не из болтливых, ась?

— Дык, я же ещё и подписку давал!

— Ха! Многие дают подписку, а потом спьяну всё вываливают, в первой же весёленькой компании, вот как друзья твои — Свиридка-Токио и Лиза-Село! Думают, если я здесь, а они на Обводном, так не вижу и не слышу ничего…

— Что-то не припомню таких кличек! Кто это?

— Это два оболтуса в летах, которые тебя, под видом дальнего родственничка, доставили к Ляле с Юрой!

— Так рыжая — не моя тётка?!

— Нет.

— Класссс! А я было хотел расстроиться…

— Знала, что обрадуешься, потому и разоблачила их в твоих глазах. Нужны они мне были, позарез нужны для той операции, а никого другого под рукой не оказалось. Я ведь за съём квартиры не плачу, выходит — граблю хозяев. Так пусть хоть машинёшку новую получат, думаю, а я за неё Главному потом отдельный ответ держать буду…

Мася занервничал, аж испариной покрылся.

— Вы обещали тайну — так валяйте, я не проболтаюсь!..

Начала старуха с большого далека, с истории Василия Блаженного, легендарного святого, который мог, плеснув стакан водички через плечо, потушить какой-нибудь пожарчик — километров этак за пятьсот от места, где трапезничать изволил. И ещё много историй выпалила, вся соль которых заключалась в достижении огромных результатов путём затраты маленьких усилий.

— Всё зависит от масштаба личности. Иной пыжится, тужится, напрягается и — ничего, а иной — мизинцем шевельнёт, и на другом конце планеты гора рушится…

— А у меня масштаб какой?

— Правильно мыслишь, — крякнула старуха, — масштаб у тебя примерно тот же, что и у всех в вашем роду, у Дверниковых…

Максим напрягся, начал вспоминать… Было дело! Масштабное! Однажды пожелал поэтишке, унизившему его в стенгазете, чтоб он двоек нахватал, так тот потом долго дневник родителям показать боялся. И ещё случались случаи, но о них как-то неудобно было вспоминать.

— Думаешь, почему я в обносках хожу? — продолжила мадам. — Ведь и у меня масштаб не хухры-мухры! Возьми я из казённых средств хоть одну копейку — она в моих руках обретёт в цену миллиона. Я ведь у всех на виду, меня почитают, так что воровкой слыть не хочется. Как увидят, что я разоделась-расфуфырилась, сразу станут подсчитывать, сколько украла. Пример дурной брать начнут!

— Думаете?

— Уверена! А Главный — тот и вовсе в дерюжке ходит! Правильно! Зачем ему себя самого объегоривать? Возьмёт лишнее — получится, что у себя украл! Он же…

— Князь мира сего?

— Да! Матерьяльная часть вся его, хотел бы — уж так выпендрился бы!..

Мася снова вспомнил про обещанную тайну.

— А… А при чём тут, всё-таки, моя родня? Вы про них какие-то секреты знаете или пошутили?

Прежде чем ответить, старуха собрала со стен все фотографии, освободила от рамок, сложила в лёгонькую стопочку, сунула в полиэтиленовый пакет.

— Идём назад, на кухне всё объясню, за чаем!..

Через пять минут уже были на кухне. Бабка не только чай заварила, но и ватрушек напекла — всё происходило как в ускоренном кино. Разлившийся ванильный аромат окочательно расположил к таинственным беседам.

Во время кулинарного сеанса Максим разглядывал фотографии предков. Затем бережно сложил их в стопку и определил в пакет.

— Поаккуратней с фотодокументами! Они послужат вместо орденов — такой же мощный артефакт, поисковик невероятной силы! — сказала, старуха, сняв фартук. Она присела у стола, тут же присосавшись к фляге. Чай с ватрушками был предназначен для Максима. Тот, не тратя времени, бросился наворачивать любимые деликатесы. Откуда бабка знала о его слабости к ватрушкам? Гипнотизёрша, медиумша, что и говорить.

Мася не спешил задавать вопросы. Зачем? Старуху и так не надо было за язык тянуть.

— Ты уже много слышал тут всякого-разного, но я лучше повторюсь, чтоб легче переваривалось. Информация-то крупная, совершенно неожиданная…

Мадам кивнула на пачку фотографий.

— Эти люди — тоже символ героизма, совокупный идеал труженика, самоотверженного хозяйственника. Иногда главное — не результат работы, а намерение, с которым она выполняется, плюс вдохновение, плюс… как бы это сказать…

— Драйв?

— Совершенно верно! Их подлинные изображения, не ксероксные, равны по силе коллекции Харитоныча. Примерно равны, я проверяла. Казалось бы, пачка фотобумаги с картинками, но в ней заряд недюжинной силы. А ордена, особенно их полная коллекция, брызжут ни с чем не сравнимой энергией военной славы, энергией подвига… Вот тебе вся тайна о твоей родне! Разочарован?

— А как вы догадались, что за подлинными орденами надо идти именно к Харитонычу?

— Васька-Синюшник доложил, мой агент у вас там, наверху! Кстати, твой сосед по коммуналке…

— Может, по лестничной площадке?

— Э-э-э, нет, тот на площадке жить не будет, — прикинулась дурочкой старуха, — Васенька любит тепло, у него ревматизм…

Тут опять пришлось Максимке широко разинуть рот и не закрывать до самого конца повествования.

— Вы, верхние людишки, любите за границами шастать, иные даже эмигрируют, и с превеликим удовольствием, а мы, которые пониже, любим в ваш, в верхний мирок эмигрировать. Сначала на разведку, а потом уж и на постоянку… К вам рвутся те, кто посмелее, пошустрее, у кого ай-кью повыше. У нас тут тоже разные экземпляры водятся, верней, водились раньше…

Мадам опять хлебнула из фляги и, уже с горестной физиономией, продолжила:

— А сейчас одно жлобьё осталось, ай-кью практически на нуле… Вон, даже в привратники набрать не можем толком — одна понурая сволочь, ленивая, неблагодарная, с претензией…

— Словом, те, кто пошустрее, которые с ай-кью, наверху благоденствуют, работёнку хорошую находят, штоле? — хихикнул Мася.

— По-разному бывает! Эмигранты ваши тоже по-разному устраиваются — кто в няньки нанимается, кто в уборщики, а кто — на шею садится старенькому мужичку, внаглую захребетничает! Вот и Васенька наш присосался к соседу вашему, к алкашу, слабинку почувствовал, теперь оба выпивают…

— Выходит, Харитоныч пьёт за двоих?

— Да! Как твоя мама Ляля вечно за двоих кушает… Уже третьего ребёнка носит, если не ошибаюсь?

— Да…

— Это хорошо, лишь бы здоровья хватало, русской нации дети нужны, а иначе — скоро вымрет матушка-Россия…

— Подождите-подождите! — замахал руками Мася. — Мне тут в голову смешное пришло — вдруг забуду!

— Ну, и говори, чтоб не забылось…

— Получается, что Васенька внутри старенького мужичка сидит, и что Харитоныч наш… беременный?

— Не совсем так, но очень похоже, верно подметил, ты — молодец, чувство юмора у тебя отменное!

Масе захотелось дальше пошутить, типа ещё одни аплодисменты сорвать:

— А те дяденьки, которые в мешках и с верёвками на пузе, они тоже за беременных сойти могут?

По лицу старухи сразу стало видно, что шутка не особенно удалась. Она сделала многозначительную паузу. Затем произнесла:

— Видишь ли, ты ещё ребёнок, чтобы в открытую о взрослых судить. У кого-то, может, обмен веществ нарушен, а кто-то носит живот для солидности…

— К примеру, если он маленького роста?