Нет, то был пока ещё не «доктор», и тем более не сибиряк. Сначала зазвонил большой стационарный телефон. Японец кинулся к нему, ибо знал пару слов по-русски.

— Арё…

— Вы согласились на первый этаж?! А вы знаете, что у вас в подвале крысиные блохи?!

Японец не смог ничего ответить. Он слово «блохи» ещё не выучил. Да и другие слова подзабыл. Вместо ответа выдавил единственное слово, которое вспомнил.

— Да…

— Знаете?! И даже не поторговались?! Ту сумму, которую с вас взяли, надо делить на десять, это уж как минимум…

— Да… — снова выдавил японец.

На том конце раздались гудки. «Вышибалы» не могут тратить много времени на каждого, приезжих-то уйма!

Ну, а дальше… Дальше во входной двери стал поворачиваться ключ…

Не зная, радоваться или плакать, иностранец стал в растерянности шарить взглядом по комнате. Взгляд упал на зеркальную поверхность старенького шифоньерчика. Поверхность затуманилась, покрылась рябью…

Хорошо, что вертевший ключом в двери вошёл не внезапно — ему, всё-таки, необходимо было знать, один ли дома клиент, сначала прислушаться хорошенько. Вдруг клиент с любовницей? Или даже с двумя? Япончики нашеньких любят…

Эта пауза дала иностранному квартиросьъёмщику возможность доглядеть спектакль до конца. Единственной актрисою той пьесы была обшарпанная старуха. Но с претензией на хорошие манеры! Она грациозно выпрыгнула из зеркала, сунула под нос японцу зелёненький, недурно пахнущий флакончик.

— Пейте! Быстро!

Эти два слова он, к счастью, знал и сразу же подчинился. Затем, влекомый за рукав пиджака, он подчинился и дальше: сделал буквально всё, что ему велели шёпотом и жестами. А не было другого выхода! Неизвестный гость в прихожей пугал японца гораздо больше, чем старуха-медиумша. Кстати, лицо последней казалось до боли знакомым.

Деньги третьего постояльца, тоже за шесть месяцев вперёд, «блокадница» оставила себе, но, по закону справедливости, они ей в пользу не пошли, как и предыдущие две добычи. Сколько верёвочке ни виться… Менты, пару дней назад приходившие для поимки наркомана, установили непрерывную слежку за подъездом. И, конечно же, видели, куда вселился японец. Один из ряженых в штатское даже помог гостю чемоданчик донести — от такси до квартиры. Видели дозорные и зятька, направлявшегося вечером к подъезду. А лишь только поднялся вой о пропаже иностранца, быстренько пришили липовой блокаднице и убийство с расчленёнкой, и квартирное мошенничество, и… ту же наркоту! Её хранение «в промышленных количествах». Жить-то им на что-то надо.

Пришлось нерадивой квартиросдатчице откупаться: отдавать всю выручку за интриги, плюс срочно продавать имущество. На тот момент, когда Юрик, в сопровождении секретаря московского японского посольства и ментов, вошёл в загадочные интерьеры, аккурат стоял вопрос о продаже мебели. Шкаф непонятного года выпуска сразу бросился в глаза: Юрик немало повидал антиквариата, чувствовал флюиды старинной вещи. Купил, короче. Хватило денег, уплаченных ему за несостоявшийся перевод японской речи несостоявшегося трупа. Без аванса Юрик давно не работал — перестраховывался. И тут, будто почувствовал подвох, попросил за всю работу сразу наперёд. Дали!

На Лиговку шкаф попал в ноябре 2010-го, ещё не зимой, но уже когда выпал первый снежок, а под ним образовался гололёд. При перевозке возникла проблема — грузовик чуть пару раз не выехал на тротуар, причём, на дикой скорости. Кому-то непонятно, а сведущий наблюдатель скажет: знаковые исторические вещи с одного места на другое так легко и просто не перевозятся.

И знаковость была у шкафа, и историческая ценность, и… немалые заслуги перед местным населением! По зазеркальному приказу, в те голодные дни Блокады из арктефакта выскакивали то хлеб, то масло, а тои молоко выкатывалось — в закупоренных металлических бидонах. И ещё много всякой всячины. Всякий раз там, где находился шкаф, одна, отдельно взятая, квартира начинала шиковать в еде. Правда, тут же разносились сплетни: мол, узкий круг партийцев, всяких там райкомовских работников, обеспечили себе райское существование, вовремя заграбастав все имеющиеся в городе склады. Но верили такому далеко не все.

Как бы там ни было, шкаф в войну помогал, и помогал солидно. И теперь стремился помочь — время-то и сейчас не безоблачное! Но такую помощь, мистическую, зазеркальную, с голодушной эйфории принять ещё как-то можно, а на трезвую современную голову — боязно. Согласитесь, на хлеб-масло сейчас у каждого найдётся, и брать их через зеркало — большие крайности. Тем более что семьи, имеющие средства на съём квартиры, отнюдь не бедные. В итоге обоюдное недопонимание вышло: квартиранты в испуге удирали, а шкаф всё время обижался. Ладно бы, его просто боялись… Но зачем же потрошить?! Зачем брать отвёртки и разбирать на части?!

Пришлось их всех, этих любопытствующих хамов, разогнать, причём самыми недозволенными, запрещёнными в спорте методами. Последний «удар в пах», в буквальном смысле слова, получил жилец в семейниках, попытавшийся с бодуна выковырять зеркало из рамы. Из зеркала вылезла волосатая рука, примерно такая же, как и у него самого, и с такой же отвёрткой, из-за чего тот решил, что это его отражение. Но отражение не сильно слушалось и не шибко повторяло движения пьянчуги: фантом нанёс удар прямо по труселям, аккурат по их центральной части.

Теперь ясно, почему ни одна из квартировавших в последнее время семей не могла долго выдерживать пятикомнатных хором на Лиговке, хотя Ляля с них со всех брала по-божески, в силу своего мягкого характера.

К моменту, когда Мася уселся в той квартире поговорить с привратницей «за жизнь», жизнь артефакта уже давно текла по-старому: чинно, благородно, без приключений. С того самого ноябрьского дня — снежного, но солнечного, до нынешней осени, до теперешнего жёлто-золотистого сентября. Солнечные блики, украдкой пробиравшиеся сквозь двери комнат в прихожую, несли старому шкафу приветы от современной жизни — по-прежнему неласковой, но чертовски интересной.

Что касаемо интереса, шифоньер был и сам себе развлекуха, то бишь, в этом плане вполне самодостаточен. В нём всегда такое происходило, что никакая внешняя фантазия не могла соперничать с его собственной. Ну, а теперь, когда комичная старуха вертелась перед ним, словно перед дворцовым трельяжем… Мася захотел помочь ей в этих танцах. И глянуть в зеркало, поглубже…

— Тебе интересно, почему неважно одетая старуха так долго любуется своим отражением? Небось, считаешь меня сумасшедшей?

— Да что вы! И в мыслях не было! — промямлил Мася, подойдя к ней и взяв за локоток… Как бы приглашая на танец, хотя танцевать сроду не пробовал, видел только, как другие танцуют.

— А чего шею-то тянешь? Заинтересовался зеркалом? Чувствуешь, что за ним — шикарный мир?

— Я слышал, что за зеркалом есть антимир — точная копия нашего…

— Ещё чего! Будь так — я бы вообще спилась, а тут, как видишь, цежу умеренно, что в моём возрасте приветствуется… Хорошие сорта вина и коньяка расширяют и даже чистят сосуды!

Она сделала несколько глотков сосудорасширяющего, а затем, схватив Масю за талию, будто он девушка, стала кружить его в вальсе. И музыка откуда-то взялась! Опять гипноз, не иначе…

Гипноз усилился, когда пришлось ещё и выпить. Нет, не из бабкиной фляжки, а из какого-то зелёного флакончика, маленького, как для детской игрушечной кухни. Таких флакончиков полно в хозяйстве Лялиной Кристины. Согласно метрике — «Кристины Юрьевны Лялиной».

Кружась в гипнотическом танце, Мася думал в первую очередь, как бы не отдавить бабке ноги, её раздолбанные чапчики, и уж потом — куда его несло. Одновременно обо всём думать не получалось. И это хорошо! К концу танца обнаружилось, что оба танцора перемахнули за черту, обозначавшую вход в болотное зазеркалье. Добровольно, не выпивши, будучи в трезвом рассудке, через зеркало даже бутерброд не возьмёшь, руку побоишься просунуть, а не то, что целиком, всем телом, лезть в эти глубины…