О том, что Ляля его судьба, князь догадался не сразу. Познакомились они, когда та была в первом классе, а он — в шестом.

В роли первоклашки Ляля Скобелева была смешна до ужаса: раскормленный бабушкой колобок, да ещё и стриженый под ноль — перед самой школой она в детсаду подцепила лишай. Она не только выглядела чуднó, но и вела себя странно — почти всё время молчала. За ней закрепилась кличка «Муму».

Однажды Ляля-Муму не заметила дверь. Стеклянную. Директор обожал следить за дисциплиной, а посему велел застеклить все двери. Стёкла регулярно бились, школьный плотник матерился, но чинил. Была бы дверь обычная — всё бы обшлось, а стеклянную дверь Ляля протаранила насквозь. К счастью, к делу подключились её небесные охранники: дверь — в осколки, а сама Ляля — как новая, даже царапины ни одной.

Тут, понятно, набежали преподаватели-учителя, технички-уборщицы. И директор подвалил — под ручку с завучем. Бросив завуча, директор завопил: «Доктора! Доктора!»

Докторшу нашли не сразу — притащили из столовой. Жующая медичка накинулась на Лялю тупо, без сострадания, мол, быстро говори, где порезалась, а то накажем. Муму была в шоке, рассказывать не могла, но раз докторша просила… Послала её матом. Не хуже плотника.

Лишь по прошествии многих лет Юра понял, зачем Ляле нужен был этот спектакль — чтобы он её заметил…

Ляле-Муму пришлось бы искать новую школу, если бы не бабушка: та отправилась к директору с банкой сметаны и палкой колбасы. Но время было не очень голодное, поэтому директор не обрадовался, а, наоборот, начал бабушку стыдить. Той ничего не оставалось, как на жалость надавить:

— А я вам говорю, что это — сирота сирот!!!

— Как это?! Как это?! Как это?!

— И родители были сироты, и их родители были сироты!!!

— Как такое может быть?!! Что вы говорите?!

— В лагерях все умерли!!!

После этих криков детям расхотелось отдыхать по лагерям. Раз там все умерли, а директор — ни ухом, ни рылом, значит надо как-то самим спасаться.

«Сирота Сирот» звучит приятнее, чем «Муму». Ляле новая кличка понравилась, она заметно повеселела, даже разговаривать начала. К восемнадцати годам так разговорилась, что засобиралась на филфак.

Филфак для питерца самый подходящий факультет. Город-то какой! Кругом одна культура. Как сказала бы Масяня из известного мульта: «У нас везде культура: и там культура, и здесь культура и во-о-он там, чуть подальше, сколько хочешь!» Всё бы так и получилось, как хотела Ляля, кабы не один заезжий хмырь. Юра к тому времени уже был женат на москвичке. Когда женишься на москвичке, получается не как у всех, а на порядок круче. В Москве Юра сильно раскрутился, даже в Посольстве Японии поработать успел — целый год! Семейная жизнь его поначалу сильно угнетала. Потом привык. Но о Ляле думать не забывал. Юра всегда чувствовал, что Изольда — временная мера.

Пока Юра отвлекался, устраивая свою жизнь в Москве, Лялю мощно обрабатывал один смазливый хмырь — весьма блондинистый, почти альбинос, по призванию зоолого-ботаник — типа «Мичурин-Дуремар». Знал бы Юра, ещё тогда, чем обернётся это, якобы деревенское, увлечение!

То роковое лето Ляля проводила «у себя в имении», как сказал бы Харитоныч. В смысле, у бабки в деревне. Она была богатой невестой — после смерти родителей к ней в полное и безраздельное владение перешла квартира на Лиговском проспекте. Но бабушка предпочитала летом жить в деревне, и Ляля, готовясь к экзаменам, с утра до вечера просиживала на скамеечке в саду. Кормёжку ей носили под самый нос, так что сначала жизнь была типа «малина».

Малину подпортил вышеозначенный хмырь. Родом он был из Воронежа. Его папаша, клюнув, как и многие, на питерскую Блесну, решил заняться бизнесом именно в Великом Городе, в связи с чем в Воронеже им были проданы две квартиры. На вырученные деньги семья купила комнатку в СПб и фанерную хибару в области. На дикое несчастье Юры, та сельская хибара стояла рядом с Лялиным имением. Заметив блондиночку на скамейке, а рядом с ней домину «высший класс», хмырь перевозбудился и стал активно клеиться. О чём они там с Лялей говорили, Юре плевать, главное, что результат был типа «зашибись». Для начала Дуремар заманил блондиночку на биофак, где и сам учился — уже на втором курсе. Ляля мигом поменяла все учебники, стала заниматься исключительно ботаникой и зоологией. Занятия те проходили не на лавочке у дома, а где-то под кустами. Летняя природа к тому располагала сильно…

По поводу кустов у Юры тогда случилась паранойя, ибо в этом смысле он знал Лялю очень хорошо. Тут самое время вспомнить об одном уроке физкультуры, проводившемся в бассейне. Ляле тогда было десять лет, а ему — пятнадцать. Он аккурат учился в пред-предпоследнем классе.

Юра и раньше видел Лялю в мокром купальнике, но это его не впечатляло. До одного рокового дня. В тот день он собрался было домой, уже вылез из душа, вытерся, как вдруг услышал крики: «Девочка тонет! Вытащите ребёнка!»

Выбежав из раздевалки и глянув в прозрачные воды бассейна, Юра заметил на дне чьё-то тело. Нырнул не раздумывая. А чего тут раздумывать, когда все только кричат, а прыгать никто не собирается. Вынырнул он… с Лялей на руках!

Тут все сразу набежали, стали советы давать, мол, дыхание надо делать искуственное… Нагнулся Юра к Лялиному лицу, а та — ка-а-ак заржёт! Он чуть не выронил её с перепугу.

Позднее выяснилось, что сидела она на дне специально — дабы панику создать. Объясняла, конечно же, по-другому, мол, тренировала задержку дыхания и для этой цели свистнула в спортзале гантелю. Проверили — так и есть, гантеля на месте. В смысле, на дне. Но нырял за ней уже не Юра.

В тот раз Ляле почти поверили, даже бабушку для допроса не вызвали — чтобы директора снова не ухандокала. Пожалели-то как раз его. Однако Юра верить не спешил. Тут явно намечалась какая-то система. Пройти сквозь стеклянную дверь — трюк опасный, ничего не скажешь. Нарочно на такое не пойдёшь. Но после случая в бассейне Юра призадумался, так как случай тот был с последствиями. Для него лично.

Попрыгав на одной ножке, вытряхнув воду из ушей, Ляля схватила его за руки и завизжала:

— Идём в раздевалку! Поможешь мне шапочку снять, раз уж ты спасатель!

Все замерли, но не от Лялиных слов. Плавки Юры встали конусом спереди. Как он ни упирался, хитрая поганка затащила его в пустую раздевалку. Там она, не прибегая к его помощи, сняла шапочку и тряхнула кудрями, которые сильно отросли. Юре захорошело…

Глава 5 «Ты заходи к нам почаще…»

— Юра! Юра! Лялин! Лялин!..

Толпа скандировала, как на стадионе. Юра открыл оба глаза. Вроде бы, на полсекунды отключился, а вокруг столько народу. Кто-то тряс его за плечо, кто-то по щекам лупасил. Волна голосов то спадала, то нарастала. Юре почудилось: «Гений-гений! Ленин-Ленин!» Так в детстве хвалила его бабушка.

Свою бабушку видеть Юра не чаял, та давно померла, зато Лялина прибежала, сильно запыхавшись. Какая-то добрая душа позвонила ей и сообщила о безобразии в бассейне.

Бабушка, вопреки желаниям болельщиков, скандала не устроила, а, наоборот, пристыдила Лялю за нахальное поведение. Остальным скомандовала:

— Чего пристали к мальчику? А ну, отойдите! Сынок, вставай, одевайся, пойдём…

Ляля стояла рядом, держа в руках его вещи. Одевшись, Юра хотел сразу же идти домой, но бабушка сказала, что у неё давно к нему разговор имеется, мол, лучше сейчас пойти в гости, чем на потом откладывать.

Между Гадюшником у Балтийского вокзала, где ютилась коммуналка Юры, и Лялиным домом на Лиговке всего три остановки на метро. Юра уже слышал, что Ляля с бабушкой жили одни в пятикомнатной квартире и никогошеньки туда не впускали — боялись отселения в новые районы. Страхи несколько наивные: задумают переселить, так никуда не денешься, а не задумают, будешь оплачивать лишние метры. И накой им, в самом деле, безразмерные хоромы? Продали бы половину, так и нервничать бы не пришлось. А на разницу весь Советский Союз объехали бы, вплоть до озера Байкал…