Она уселась в белое плетеное кресло с ярко-желтой подушкой, поджав под себя ноги. Я сел напротив в кресло с лимонно-зеленой подушкой. Уголок, где мы сидели, был украшен папоротниками в подвесных глиняных горшках и действительно казался более прохладным, чем остальной дом.

— А зачем ружье? — спросил я.

— Можете поверить, он не из-за этих подонков, — улыбнулась она.

— Подонков?

— Там, где есть коровы, всегда находятся люди, желающие их украсть, — сказала она, все еще улыбаясь. — Крадут. Слышали такое?

Во Флориде крадут, подумал я и неожиданно ощутил, как далеко от Чикаго я сейчас нахожусь.

— Действительно, — сказала она, — мы весь день оставляем главные ворота открытыми, запирая их на висячий замок только на ночь. Мама знала, что вы приедете, и послала Рэйфа встретить вас. — Она отхлебнула чай и спросила: — Как вы думаете, кто убил моего брата?

— Не представляю.

— Это не делает чести полиции. Какой-то мышиный департамент полиции в Калузе, совсем как у Диснея.

Я воздержался от замечаний.

— Сколько уже прошло? Десять, одиннадцать дней? И нет никакого толку. Кто-то нанес Джеку много ран, а убийца ходит на свободе, быть может, замышляет следующее преступление, если уже не совершил его, а полицейские и не чешутся. — Она покачала головой. — Точно объявился любитель ночных приключений с Юга.

— Вы родились не здесь? — спросил я.

— Нет, почему? О, это просто такое выражение, неужели вы не слышали? Любитель ночных приключений с Юга. Что это значит? Это значит… ну, типа Мики Мауса.

— Да?

— Не сомневайтесь. Я родилась именно здесь. Ну, не прямо здесь, на ранчо, а в больнице Ананбурга. Это ближайшая к нам больница. Для людей, я имею в виду. Для скота мама приглашает ветеринара, живущего тремя милями выше по дороге. О чем вы хотите с ней говорить?

— Видите ли, я бы хотел обсудить кое-что именно с ней, — ответил я.

— Понятно, нет проблем.

— Что означает «Санни»? — спросил я.

— Можете представить — Сильвия! — Она сморщила нос. — Можете представить меня Сильвией?

— С большим трудом, — сказал я.

— А я никак! Меня стали называть Санни, когда я еще была ребенком. Потому, конечно, что у меня светлые волосы и очень мягкий характер, да! — И она фыркнула.

— А это не так? У вас не очень хороший характер?

— Мистер, я злобная, как дикий тигр, — выпалила она, а кто-то на другом конце комнаты сказал:

— Подбирай выражения, Санни.

Мы оба обернулись.

— Ой, — воскликнула Санни и прикрыла рот рукой.

Женщина, стоявшая в комнате у решетчатой двери, была более старой и элегантной копией девушки, которая сидела напротив меня, пряча лицо в ладони. Как ни странно, женщина оказалась именно такой миссис Мак-Кинни, как я ожидал. Она была немного ниже дочери, но коричневые туфли на высоких каблуках увеличивали ее довольно высокий рост еще, по крайней мере, на пару дюймов. На ней были белые брюки от хорошего портного и белая свободная блуза. В правой руке она держала ковбойскую шляпу, наподобие тех, что были на Чарли и Джефе в тот вечер, когда они пытались изменить мою внешность. В левой руке она держала пару коричневых кожаных перчаток. Ее светлые волосы были элегантно коротко подстрижены, но щеки, глаза и рот были точь-в-точь как у Санни. Заносчивый нос со слегка вздернутым кончиком тоже был бы точно таким, как у дочери, если бы не слабый налет веснушек на переносице. Я прикинул, что ей примерно лет сорок пять. Она направилась к нам, и я немедленно поднялся.

— Я Вероника Мак-Кинни, — представилась она, переложила шляпу в левую руку и протянула правую, — мне очень жаль, что заставила вас ждать, мистер Хоуп. Санни, пойди поиграй в куклы.

— Прости, мама, — обиделась Санни, вытаскивая из-под себя ноги и вставая.

— Так нужно, — отрезала мать.

— Приятной беседы. — Санни пересекла комнату и взлетела на второй этаж.

— Я вижу, Санни предложила вам прохладительное.

— Да.

— Что это? Чай?

— Да.

— Боже! Ну да ладно. Вы не находите, что здесь жарко? Моя дочь выключает кондиционеры и открывает все окна и двери. У нее своя теория о… ну да неважно.

Она вернулась к входной двери, закрыла ее и включила терморегулятор на стене. Ее движения, в отличие от дочкиных, были плавными и легкими. Она говорила с небольшой одышкой и довольно хриплым голосом. Но вообще она была исключительно красивой женщиной, от ее улыбки у меня перехватило дыхание.

— Наш новый помощник сказал, что на Баззардс-Руст-Гамак сдохла корова, — пояснила она, — и мне хотелось самой взглянуть. Вы не будете возражать, если мы съездим туда и поговорим по дороге?

— Конечно, нет.

— Там довольно грязно, все этот дождь. Очень плохо, что вы не носите ботинки, — сказала она и посмотрела на мои туфли. — Джип ждет нас.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Джип был красного цвета с черной меткой «М. К.» на боковой дверце. Нарезное ружье двадцать второго калибра с оптическим прицелом покоилось на переднем сиденье между нами. Миссис Мак-Кинни запустила двигатель, подала машину назад по грунтовой дороге и сказала:

— У нас пять лошадей, для такого ранчо больше не требуется. Обычно считают, что каждому ковбою нужно, по крайней мере, две лошади. В маленьком домике живет управляющий, в передвижном — новый помощник и его жена. У нас не большое хозяйство — всего тысяча голов на четыре тысячи акров. Я знаю человека, у которого ближе к Ананбургу ранчо размером с Род-Айленд и двадцать тысяч голов. У нас здесь пять пастбищ, на каждом пасется по двести коров. Баззардс-Руст в другую сторону.

Мы ехали на север по грязной дороге вдоль огороженных пастбищ. Джип подпрыгивал и подскакивал на ухабах. Коричневая вода брызгала на боковые стенки, когда машина маневрировала в разбитой колее.

— Пастбища уже имели названия, когда мой покойный муж купил ранчо. Это все исторические названия, я не знаю, откуда они произошли. Ну, Баззардс-Руст самое простое. Здесь этих чертовых птиц больше, чем можно уничтожить. Канюки-баззард — это настоящее бедствие. Я хочу сама обследовать мертвую корову. Птицы бросаются клевать плаценту, когда корова рожает, и иногда даже нападают на новорожденного теленка. Эта мертвая корова привлечет массу птиц. Условия для их размножения могут стать благоприятными раньше, чем государство начнет программу контроля. Мы приобрели тысячу акров дикой земли и три тысячи обработанной. В 1943 году здесь были только дикие пастбища. Благодаря настойчивой работе в Пенсакола-Бахайа их теперь обрабатывают и поддерживают. Одно из пастбищ называется Шип-Ран-Гамак — кто-то в давние времена собирался разводить там овец. Вы, конечно, знаете, что такое «гамак»?

— Конечно, — сказал я, — это такая плетеная кровать, которая подвешивается между двумя деревьями.

— И это тоже, — улыбнулась она. — Но этим словом индейцы называют заросли деревьев. Здесь, на ранчо, это обычно дубы. Итак, из того, что вы сказали мне по телефону, я поняла, что Джек попал в какую-то нелепую историю, правильно?

— Ну, я в этом еще не уверен. Утром я консультировался в суде по делам наследства, не похоже, чтобы там было завещание…

— Я тоже не думаю, что оно было.

— Я сделал несколько звонков в городе — в Калузе не так много юридических учреждений, — никто из адвокатов, с которыми я связывался, не составлял для него завещания. Конечно, я говорил не со всеми…

— Кто наставил вам синяков? — перебила она.

— Ваша дочь задала тот же самый вопрос.

— И какой ответ вы ей дали?

— Я сказал, что это сделали друзья.

Она улыбнулась. Я отметил еще одно отличие от дочери — ее верхняя губа была немножко коротка и постоянно привлекала внимание тем, что из-под нее постоянно виднелся маленький беленький клинышек зубов, который увеличивался, когда она улыбалась.

— Какого цвета у вас глаза? — спросил я.

— Это провокационный вопрос?

— Я любопытен. Они кажутся серыми, но серые хороши только в романах.