Пока мы позавтракали, каноэ уже вернулись Улов выгрузили на берегу на циновки из кокосовых листьев. Образовалась большая груда красивых голубых и серебряных рыбок размером с мелкую сардину. Тороман поднял одну из них и сказал: «тилимвол».

Боб вскрикнул от удивления: он еще не видел такой рыбки и даже не мог сразу с уверенностью сказать, к какому семейству она принадлежит. Он помчался в Фан Нап, чтобы посмотреть книги. Оказалось, что эта рыбка называется Pterocaesio tile, но мне больше нравилось название тилимвол. Я сходил за весами и записной книжкой, куда мы обычно заносили результаты коллективной ловли.

Тороман, как всегда, поделил добычу. Мерой служило количество рыбы, которое он мог зачерпнуть половиной скорлупы кокосового ореха и своей ладонью. Мы взвесили эту порцию; в среднем она содержала около четырех фунтов, а на каждый фунт приходилось по девяносто или девяносто пять рыбок. Началось распределение. Тороман по очереди выкрикивал названия каждого хозяйства: «Велипи! Соумат! Фараик! Фалепенах! Фалолорик! Нутеитеи!» И так до последнего. Подходил представитель хозяйства с корзиной из кокосовых листьев и получал количество пригоршней, пропорциональное числу его домочадцев. Яни и я подсчитывали пригоршни. Мы взвесили также рыбную долю хозяйств Фалепенах и Фалолорик, в которых все еще вели регистрацию потребляемой пищи.

После подсчетов получилось, что доля деревень Рауау и Фаларик составляла около трехсот восьмидесяти фунтов, или тридцати пяти тысяч рыбок. Тороман сказал, что четвертую часть всего улова выделили Фалалапу еще до того, как разгрузили каноэ, — опыт многих лет выработал у него хороший глазомер. Итак, сложив все цифры, мы получили общий вес улова — около пятисот фунтов, почти по два фунта на каждого мужчину, женщину и ребенка на атолле.

На Ифалуке относились с особым почтением к рыбке тилимвол. Мы почувствовали это, когда Боб попросил рыбинку из этого улова для своей коллекции. Ему дали целую пригоршню малюток, но вожди попросили не вскрывать брюшко, что он обычно делал, чтобы пропитать рыбу формалином. Боб согласился и, чтобы успокоить вождей, разрешил им посмотреть, как он будет консервировать тилимвол.

За ленчем Тед сообщил еще об одном наблюдении. Он видел, как Маролигар принес корзину рыбы к Фан Напу и поставил ее под фаллос Маура. Положив руки за спину и наклонив голову, Маролигар, около минуты что-то бормотал, потом взял корзину и ушел. Это была не иначе как молитва благодарности, хотя мы никогда не замечали, чтобы то же самое делалось после ловли другой рыбы.

Третье необычное событие состояло в том, что наши помощники вежливо отказались с нами работать. Яни объяснил это тем, что в течение четырех дней с начала хода тилимвола ни одному мужчине на острове нельзя заниматься ничем, кроме ловли этой рыбки.

Было похоже, что запрет распространяется и на гостей; поэтому мы обратились к Тому за дальнейшими разъяснениями. Относилось ли это запрещение к нам? Том и Яни точно не знали, но в словах их проскальзывала какая-то неловкость, которая наталкивала на мысль, что лучше разрешить сомнение в пользу местного обычая. Тогда встал другой вопрос: что же считается работой?

У нас дома такой вопрос вызвал бы упорные споры и пререкания, а здесь выяснилось, что ифалукцы смотрят на вещи просто: работать — значит ловить любую другую рыбу, забираться на деревья в поисках пищи, изготовлять сети и каноэ. Однако женщинам не возбранялось возиться на кухне и трудиться на болотах, а мужчинам собираться компаниями и болтать. Большая часть нашей обычной деятельности, за исключением походов за рыбой для коллекции и съедобными беспозвоночными, совсем не считалась работой.

Такое решение было в нашу пользу в течение следующих четырех дней. В конце концов, может быть, то, что нами делалось, действительно не работа. Эти четыре дня мы занимались тем, что опрашивали жителей, консервировали образцы, приводили в порядок заметки. Когда нам нужно было сделать то, что могло показаться работой с точки зрения ифалукцев, мы спрашивали разрешения у вождей.

Просматривая заметки о пище и рыбах, я обнаружил, что наши данные слишком скудны и я не смогу правильно расположить виды рыб по степени их важности в пищевом рационе человека. Мне нужна была помощь ифалукцев.

Яни и Тачим, отдыхавшие с другими мужчинами на траве около Фан Напа, согласились мне помочь (совершенно очевидно, что такую помощь нельзя было назвать работой, ибо ее можно было делать, оставаясь в горизонтальном положении).

Никаких разногласий не было относительно рыбы номер один. Это — гарангап, или малый тунец. Мне показалось странным начинать с нее список, так как за все время нашего пребывания здесь я ни разу не видел этой рыбы. Правда, Тед Барроуз рассказывал, и очень живо, как огромный косяк тунца однажды зашел в лагуну.

Маролигар заметил косяк на рассвете, и его душераздирающие крики «гарангап, гарангап» подняли весь остров. Быстро спустили на воду каноэ и погрузили в них сети; все трудоспособные мужчины приняли участие в отлове. Вдоль берега лагуны имелось всего лишь четыре места, где можно было окружить косяк. В одном из них огромным полумесяцем растянули сети, вдоль которых выстроились каноэ. Другая флотилия обошла косяк и начала загонять его в сеть. Собравшиеся на берегу женщины танцевали, покачивая бедрами, и пели любовные песни, чтобы воодушевить мужчин, а сети тем временем медленно замыкались вокруг рыбы.

Хороший улов тунца мог прокормить островитян в течение нескольких педель. При отсутствии холодильников рыба все же может долго сохраняться, если ее хорошо прокоптить над горячими углями. До нашего приезда в этом году выловили четыре косяка, и два улова оказались такими большими, что Ифалук послал на Волеаи несколько каноэ, нагруженных излишками рыбы.

Следующим в моем списке был оерик, маленькая рыбка-барабуля (Mulloidichtys samoensis). Бледные, величиной с палец существа, с длинными, напоминающими бакенбарды усиками, обычно встречались около места нашего купания. Мы часто наблюдали, как небольшие стайки этих рыбешек плавали по дну. Огромное количество их попадало в сплетенные из прутьев ловушки, установленные на дне лагуны недалеко от берега.

Маленьких рыбешек оерик готовят на огне целиком, предварительно обернув листьями. Едят их, соблюдая особый порядок. Рыбке отрывают голову и хвост и сдирают кожу. Затем разделяют вдоль на две половинки, вынимают хребет и внутренности, остальное съедают. Местная легенда гласит, что если съесть оерика, не придерживаясь ритуала, то он навсегда покинет атолл. Яни имел основания усомниться в этом, он видел, как Джош несколько недель назад случайно съел одну рыбку целиком, но оерик не исчез.

Чем дальше, тем труднее становилось располагать рыб по их важности. Дальше в списке шел хали — оливково-коричневый в голубую крапинку каменный окунь, мол — большеглазая в красную полоску рыба-белка, несколько видов рыб-попугаев и рыба-барабанщик, которой ифалукцы дали название рел.

Рел — очень красивая рыбка, толстенькая, с серебряными боками и большими выпученными глазами, которая встречается около лагунных рифов, поросших кораллами. Мы с Марстоном с самого начала наблюдали за ней, да и трудно было не делать этого, так как рыбки тоже проявляли к нам большой интерес. Как только мы оказывались в лагуне, появлялся косяк большеглазых рел. Собравшись в кружок, они медленно плавали вокруг нас. Наблюдение часто продолжалось в течение нескольких минут, если, конечно, мы вели себя достаточно спокойно. Нам казалось забавным поведение рыбки: скорее следовало ожидать такого любопытства от человека. Мы хотели узнать, что заставляет ее так вести себя, и нам удалось это сделать, когда было построено новое бенджо[95]. Рел питается отбросами, способствуя таким образом очистке вод. Человеческие экскременты пожираются ею сразу же, как только попадают в воду. Так как лагуна служит своего рода туалетной комнатой острова, рыбы, вероятно, научились связывать появление людей с пищей; в этом по крайней мере мы нашли правдоподобное объяснение их внимательному, испытующему взгляду. И несмотря на то что рыбка питается отвратительной пищей, сама она очень вкусна.